Помимо уже плохого состояния здоровья, ночь выдалась очень жаркой и тревожной, что сделало мой сон очень ярким и запоминающимся.
Лежа в постели после пробуждения, я размышлял о своем сне. Это был хороший сон, в нем было много счастья. Однако нет ничего более жестокого, чем счастливый сон.
Во сне я оказался старшеклассником, находящимся в парке. Этот парк мне был не знаком, но там присутствовали мои одноклассники из начальной школы. По всей видимости, суть сна заключалась в встрече выпускников.
Мы все весело проводили время, наслаждаясь фейерверками и слегка окрашенным красным дымом. Я стоял снаружи парка и наблюдал за всем происходящим.
Вдруг рядом со мной появилась Химено. Она спросила меня:
– Как у тебя дела в школе?
Я бросил на нее взгляд. Но ее лицо было размыто, и я не мог вспомнить, как она выглядит с тех пор, как нам было по десять лет.
Тем не менее, во сне она казалась мне удивительно красивой, и я был горд, что знаю ее так долго.
– Нельзя сказать, что мне нравится, – ответил я честно. – Но и не слишком плохо.
– Думаю, я могу сказать то же самое, – кивнула Химено.
В глубине души я был рад, что ее юные годы тоже были не слишком счастливыми.
– Знаешь, сейчас, когда я думаю о тех днях, – сказала она. – Раньше было гораздо веселее.
– О каком “раньше” ты говоришь? – спросил я.
Химено не ответила. Она присела на корточки, посмотрела на меня и спросила:
– Кусуноки, ты все еще “в стороне от всех”?
– Думаю, да, – ответил я, наблюдая за ее реакцией.
– Понятно, – сказала она с восхищенной улыбкой. – Знаешь, я тоже.
И тут она стеснительно добавила:
– Это хорошо. Это замечательно.
– Да, это действительно здорово, – согласился я.
Это был сон.
Такие сны не должны приходить двадцатилетним парням. Поэтому я порицал себя за этот детский сон. Но в то же время я хотел запомнить его, чтобы не испытывать потом сожаления.
Я уверен, что в десять лет я не испытывал к Химено никакой привязанности, разве что совсем немного. Суть в том, что с тех пор я не чувствовал ни малейшего влечения к кому бы то ни было.
Эта незначительная привязанность, возможно, стала самым значимым чувством в моей жизни, что я осознал только после того, как она исчезла.
Сохраняя в памяти все детали сновидения с Химено, я устроился поудобнее, чтобы размышлять о событиях предыдущего дня. В том старом и ветхом здании я продал всю свою жизнь, оставив себе лишь три месяца.
Когда я вспоминаю об этом, мне кажется, будто это было не сном. Это действительно произошло.
Я не чувствую сожаления по поводу того, что поспешно продал большую часть своей жизни. Тогда я не осознавал, как много для меня значит то, что у меня было. А теперь этого больше нет. Мне даже кажется, что сейчас я чувствую себя легче.
Раньше я жил только благодаря туманной надежде на что-то хорошее. Такая беспочвенная надежда тяжело поддается отречению.
Даже если человек абсолютно неудачлив, нет никаких доказательств, что с ним не может случиться что-то хорошее. Нельзя это полностью исключать.
Это было моим спасением, но в то же время и ловушкой. Поэтому сейчас я воспринимаю это как благословение, когда мне ясно дали понять, что в моей жизни ничего хорошего больше не случится.
Теперь я могу спокойно уйти из жизни.
Можно сказать, раз такова моя доля, я хочу наслаждаться этими последними тремя месяцами. Я хочу провести их так, чтобы в конце концов сказать: "Моя жизнь была абсурдной, но последние три месяца перед смертью я прожил счастливо".
Прежде всего я решил отправиться в книжный магазин, чтобы, перелистывая журналы, подумать о том, что делать дальше. Но вдруг кто-то позвонил в дверь.
Гостей я не ожидал. За эти годы их у меня не было, и я был уверен, что не будет и в последние месяцы.
Ошиблись дверью? Люди, которых отправили мои кредиторы? Обход по домам? В любом случае, это, похоже, ничего хорошего. В дверь позвонили снова. Я встал с постели и сразу же почувствовал тошноту, как и ночью. Похмелье.
Я добрел до двери и увидел за ней незнакомую девушку. Рядом с ней стоял чемодан, видимо, с ее вещами.
– Кто вы? – спросил я, с удивлением глядя на нее.
В ответ она достала из чемодана очки, вздохнула, надела их и посмотрела на меня, как будто говоря: "Ну и что теперь?"
Тогда я наконец понял:
– Ты оценивала мою…
– Да, – подтвердила девушка.
Появился образ девушки в костюме. В обыденной одежде она выглядела совсем иначе. На ней была хлопчатобумажная блуза и джинсовая юбка. Концы ее волос слегка завивались, чего я вчера не заметил, потому что они были собраны.
Ее взор за стеклами очков казался печальным.
Мой взгляд скользнул вниз к ее стройным ногам, и я заметил большой пластырь на ее правом колене. Судя по всему, рана была серьезной.
Во время нашей первой встречи я не смог точно определить ее возраст, он был где-то между 18 и 24 годами. Возможно, ей 19-20 лет, как и мне.
Но важно сейчас другое. Зачем она здесь? Возможно, она пришла, чтобы сообщить об ошибке в моей оценке. Это была одна из первых мыслей, которая пришла мне в голову.
Возможно, они просто перепутали цифры или случайно перепутали меня с кем-то другим. Я не мог не надеяться на то, что девушка пришла, чтобы извиниться.
Она сняла свои очки и аккуратно убрала их в чемодан, а затем взглянула на меня нейтрально.
— Меня зовут Мияги. С сегодняшнего дня я ваш наблюдатель, — представилась девушка, слегка поклонившись.
Наблюдатель… Я совсем забыл об этом. Да, она упоминала об этом вчера. Пытаясь вспомнить наш вчерашний разговор, я чувствовал, как меня снова начинает тошнить, и я побежал обратно в ванную.
Вернувшись из ванной с опустошенным желудком, я столкнулся с Мияги прямо у двери. Я понимаю, что это ее работа, но она определенно не из робких.
Попытавшись проигнорировать ее, я подошел к раковине, умылся, прополоскал рот и выпил воды из стакана, а потом вернулся в кровать.
Голова меня сильно болела, и невыносимая жара только усугубляла ситуацию.
— Хотя я вчера уже объясняла, - вдруг сказала девушка, стоя у моей кровати, - так как вам осталось жить менее года, с сегодняшнего дня я буду следить за вами.
— Может быть, это можно отложить? - раздраженно перебил я ее.
— Поняла. Тогда позже, — ответила Мияги. Перетащив свой чемодан в угол, она села на колени, прислонившись к стене.
Затем Мияги просто сидела и смотрела на меня. Похоже, пока я дома, она собирается следить за мной.
— Будет лучше, если вы будете вести себя так, как будто меня здесь нет, — сказала Мияги из угла комнаты. — Ведите себя как обычно.
Я только подтвердил для себя, что мое положение под постоянным наблюдением девушки, которая всего на пару лет старше меня, не изменится.
Я не мог не нервничать и постоянно бросал на Мияги беспокойные взгляды. Она, казалось, все записывала в свою тетрадь. Вероятно, это какой-то журнал наблюдения.
Одностороннее наблюдение было неприятным. Часть меня ощущала, будто Мияги испепеляет меня своим взглядом.
На самом деле вчера мне подробно разъяснили обязанности наблюдателя.
Мияги рассказала, что многие люди, продавшие свою жизнь, погружаются в отчаяние, когда до конца их дней остается менее года. Оставленные без присмотра, они могут начать доставлять хлопоты, хотя я и не уточнил, о каких именно проблемах идет речь. Однако я могу догадаться.
Вера в то, что ты продолжишь жить, является сильнейшим мотивом следовать правилам. Но все меняется, когда человек осознает, что его жизнь скоро закончится. Он теряет веру, ведь ее нельзя взять с собой.
Система, в которой работают наблюдатели, предназначена для того, чтобы не дать тем, кто отчаялся, причинить вред другим.
По большому счету, наблюдатели следят за теми, у кого осталось жить меньше года. Если они совершат что-то недопустимое, наблюдатель немедленно сообщит в главный офис, и жизнь этого человека будет немедленно прекращена, вне зависимости от оставшегося времени.
Таким образом, между мной и смертью стоит всего лишь телефонный звонок девушки, сидящей в углу на коленях.
Тем не менее, статистика говорит о том, что лишь за несколько дней до смерти люди теряют всякое желание причинять вред. Поэтому в последние три дня жизни наблюдатель оставляет своего подопечного в покое.
Только тогда можно быть наедине с собой.
По всей видимости, я заснул, и пробудившись, обнаружил, что головная боль и тошнота отступили. Часы показывали семь вечера. Можно сказать, что я плохо использовал первый день из трех последних месяцев своей жизни.
Мияги все так же наблюдала за мной из угла. Я решил вести себя как обычно и стараться не обращать внимания на ее присутствие.
Я умылся холодной водой, переоделся в поношенные джинсы и футболку и направился поесть.
Моя наблюдательница, Мияги, следовала за мной на расстоянии пяти шагов.
Закат был ослепительно ярким и окрашен в желтые тона.
Звуки стрекота цикад доносились издалека.
Вагоны медленно ползли вдоль дороги по рельсам.
Я добрался до придорожного кафе, расположенного в большом здании у федеральной трассы. Позади кафе тянулись деревья, казалось, они нависали над его крышей.
Было трудно найти на крыше или стенах место, не выгоревшее на солнце. Внутри стояло дюжина торговых автоматов, рядом с которыми располагались маленькие столики с пепельницами и перечницами.
В углу находились игровые автоматы, которым было больше десяти лет, но их музыка хоть как-то оживляла безжизненную атмосферу этого места.
Я вложил три сотни иен в автомат с лапшой и, зажигая сигарету, стал ждать. Мияги сидела на стуле, следя за мерцанием света.
Как она собирается есть, наблюдая за мной? В ней было что-то необычайно зловещее. Хотя я не думаю, что это так, но поверю ей на слово, если она скажет, что ей не нужно есть и пить.
Она кажется не столько живой сущностью, сколько механическим устройством.
Я поел теплую, но не особенно вкусную лапшу темпура собу и выпил кофе, который купил в другом автомате. Он был сладким и холодным, разливаясь внутри меня.
У меня в запасе осталось три месяца жизни, но я все равно решил поесть невкусную еду из автомата. Ведь это были единственные места, о которых я знал.
До недавнего времени тратить все деньги, обедая в дорогих ресторанах, не казалось мне хорошей идеей. Годы бедности, похоже, лишили меня способности быть изобретательным в этом вопросе.
После еды я вернулся домой, взял в руки ручку, открыл тетрадь и начал составлять список того, что хочу сделать.
Лежа в постели после пробуждения, я размышлял о своем сне. Это был хороший сон, в нем было много счастья. Однако нет ничего более жестокого, чем счастливый сон.
Во сне я оказался старшеклассником, находящимся в парке. Этот парк мне был не знаком, но там присутствовали мои одноклассники из начальной школы. По всей видимости, суть сна заключалась в встрече выпускников.
Мы все весело проводили время, наслаждаясь фейерверками и слегка окрашенным красным дымом. Я стоял снаружи парка и наблюдал за всем происходящим.
Вдруг рядом со мной появилась Химено. Она спросила меня:
– Как у тебя дела в школе?
Я бросил на нее взгляд. Но ее лицо было размыто, и я не мог вспомнить, как она выглядит с тех пор, как нам было по десять лет.
Тем не менее, во сне она казалась мне удивительно красивой, и я был горд, что знаю ее так долго.
– Нельзя сказать, что мне нравится, – ответил я честно. – Но и не слишком плохо.
– Думаю, я могу сказать то же самое, – кивнула Химено.
В глубине души я был рад, что ее юные годы тоже были не слишком счастливыми.
– Знаешь, сейчас, когда я думаю о тех днях, – сказала она. – Раньше было гораздо веселее.
– О каком “раньше” ты говоришь? – спросил я.
Химено не ответила. Она присела на корточки, посмотрела на меня и спросила:
– Кусуноки, ты все еще “в стороне от всех”?
– Думаю, да, – ответил я, наблюдая за ее реакцией.
– Понятно, – сказала она с восхищенной улыбкой. – Знаешь, я тоже.
И тут она стеснительно добавила:
– Это хорошо. Это замечательно.
– Да, это действительно здорово, – согласился я.
Это был сон.
Такие сны не должны приходить двадцатилетним парням. Поэтому я порицал себя за этот детский сон. Но в то же время я хотел запомнить его, чтобы не испытывать потом сожаления.
Я уверен, что в десять лет я не испытывал к Химено никакой привязанности, разве что совсем немного. Суть в том, что с тех пор я не чувствовал ни малейшего влечения к кому бы то ни было.
Эта незначительная привязанность, возможно, стала самым значимым чувством в моей жизни, что я осознал только после того, как она исчезла.
Сохраняя в памяти все детали сновидения с Химено, я устроился поудобнее, чтобы размышлять о событиях предыдущего дня. В том старом и ветхом здании я продал всю свою жизнь, оставив себе лишь три месяца.
Когда я вспоминаю об этом, мне кажется, будто это было не сном. Это действительно произошло.
Я не чувствую сожаления по поводу того, что поспешно продал большую часть своей жизни. Тогда я не осознавал, как много для меня значит то, что у меня было. А теперь этого больше нет. Мне даже кажется, что сейчас я чувствую себя легче.
Раньше я жил только благодаря туманной надежде на что-то хорошее. Такая беспочвенная надежда тяжело поддается отречению.
Даже если человек абсолютно неудачлив, нет никаких доказательств, что с ним не может случиться что-то хорошее. Нельзя это полностью исключать.
Это было моим спасением, но в то же время и ловушкой. Поэтому сейчас я воспринимаю это как благословение, когда мне ясно дали понять, что в моей жизни ничего хорошего больше не случится.
Теперь я могу спокойно уйти из жизни.
Можно сказать, раз такова моя доля, я хочу наслаждаться этими последними тремя месяцами. Я хочу провести их так, чтобы в конце концов сказать: "Моя жизнь была абсурдной, но последние три месяца перед смертью я прожил счастливо".
Прежде всего я решил отправиться в книжный магазин, чтобы, перелистывая журналы, подумать о том, что делать дальше. Но вдруг кто-то позвонил в дверь.
Гостей я не ожидал. За эти годы их у меня не было, и я был уверен, что не будет и в последние месяцы.
Ошиблись дверью? Люди, которых отправили мои кредиторы? Обход по домам? В любом случае, это, похоже, ничего хорошего. В дверь позвонили снова. Я встал с постели и сразу же почувствовал тошноту, как и ночью. Похмелье.
Я добрел до двери и увидел за ней незнакомую девушку. Рядом с ней стоял чемодан, видимо, с ее вещами.
– Кто вы? – спросил я, с удивлением глядя на нее.
В ответ она достала из чемодана очки, вздохнула, надела их и посмотрела на меня, как будто говоря: "Ну и что теперь?"
Тогда я наконец понял:
– Ты оценивала мою…
– Да, – подтвердила девушка.
Появился образ девушки в костюме. В обыденной одежде она выглядела совсем иначе. На ней была хлопчатобумажная блуза и джинсовая юбка. Концы ее волос слегка завивались, чего я вчера не заметил, потому что они были собраны.
Ее взор за стеклами очков казался печальным.
Мой взгляд скользнул вниз к ее стройным ногам, и я заметил большой пластырь на ее правом колене. Судя по всему, рана была серьезной.
Во время нашей первой встречи я не смог точно определить ее возраст, он был где-то между 18 и 24 годами. Возможно, ей 19-20 лет, как и мне.
Но важно сейчас другое. Зачем она здесь? Возможно, она пришла, чтобы сообщить об ошибке в моей оценке. Это была одна из первых мыслей, которая пришла мне в голову.
Возможно, они просто перепутали цифры или случайно перепутали меня с кем-то другим. Я не мог не надеяться на то, что девушка пришла, чтобы извиниться.
Она сняла свои очки и аккуратно убрала их в чемодан, а затем взглянула на меня нейтрально.
— Меня зовут Мияги. С сегодняшнего дня я ваш наблюдатель, — представилась девушка, слегка поклонившись.
Наблюдатель… Я совсем забыл об этом. Да, она упоминала об этом вчера. Пытаясь вспомнить наш вчерашний разговор, я чувствовал, как меня снова начинает тошнить, и я побежал обратно в ванную.
Вернувшись из ванной с опустошенным желудком, я столкнулся с Мияги прямо у двери. Я понимаю, что это ее работа, но она определенно не из робких.
Попытавшись проигнорировать ее, я подошел к раковине, умылся, прополоскал рот и выпил воды из стакана, а потом вернулся в кровать.
Голова меня сильно болела, и невыносимая жара только усугубляла ситуацию.
— Хотя я вчера уже объясняла, - вдруг сказала девушка, стоя у моей кровати, - так как вам осталось жить менее года, с сегодняшнего дня я буду следить за вами.
— Может быть, это можно отложить? - раздраженно перебил я ее.
— Поняла. Тогда позже, — ответила Мияги. Перетащив свой чемодан в угол, она села на колени, прислонившись к стене.
Затем Мияги просто сидела и смотрела на меня. Похоже, пока я дома, она собирается следить за мной.
— Будет лучше, если вы будете вести себя так, как будто меня здесь нет, — сказала Мияги из угла комнаты. — Ведите себя как обычно.
Я только подтвердил для себя, что мое положение под постоянным наблюдением девушки, которая всего на пару лет старше меня, не изменится.
Я не мог не нервничать и постоянно бросал на Мияги беспокойные взгляды. Она, казалось, все записывала в свою тетрадь. Вероятно, это какой-то журнал наблюдения.
Одностороннее наблюдение было неприятным. Часть меня ощущала, будто Мияги испепеляет меня своим взглядом.
На самом деле вчера мне подробно разъяснили обязанности наблюдателя.
Мияги рассказала, что многие люди, продавшие свою жизнь, погружаются в отчаяние, когда до конца их дней остается менее года. Оставленные без присмотра, они могут начать доставлять хлопоты, хотя я и не уточнил, о каких именно проблемах идет речь. Однако я могу догадаться.
Вера в то, что ты продолжишь жить, является сильнейшим мотивом следовать правилам. Но все меняется, когда человек осознает, что его жизнь скоро закончится. Он теряет веру, ведь ее нельзя взять с собой.
Система, в которой работают наблюдатели, предназначена для того, чтобы не дать тем, кто отчаялся, причинить вред другим.
По большому счету, наблюдатели следят за теми, у кого осталось жить меньше года. Если они совершат что-то недопустимое, наблюдатель немедленно сообщит в главный офис, и жизнь этого человека будет немедленно прекращена, вне зависимости от оставшегося времени.
Таким образом, между мной и смертью стоит всего лишь телефонный звонок девушки, сидящей в углу на коленях.
Тем не менее, статистика говорит о том, что лишь за несколько дней до смерти люди теряют всякое желание причинять вред. Поэтому в последние три дня жизни наблюдатель оставляет своего подопечного в покое.
Только тогда можно быть наедине с собой.
По всей видимости, я заснул, и пробудившись, обнаружил, что головная боль и тошнота отступили. Часы показывали семь вечера. Можно сказать, что я плохо использовал первый день из трех последних месяцев своей жизни.
Мияги все так же наблюдала за мной из угла. Я решил вести себя как обычно и стараться не обращать внимания на ее присутствие.
Я умылся холодной водой, переоделся в поношенные джинсы и футболку и направился поесть.
Моя наблюдательница, Мияги, следовала за мной на расстоянии пяти шагов.
Закат был ослепительно ярким и окрашен в желтые тона.
Звуки стрекота цикад доносились издалека.
Вагоны медленно ползли вдоль дороги по рельсам.
Я добрался до придорожного кафе, расположенного в большом здании у федеральной трассы. Позади кафе тянулись деревья, казалось, они нависали над его крышей.
Было трудно найти на крыше или стенах место, не выгоревшее на солнце. Внутри стояло дюжина торговых автоматов, рядом с которыми располагались маленькие столики с пепельницами и перечницами.
В углу находились игровые автоматы, которым было больше десяти лет, но их музыка хоть как-то оживляла безжизненную атмосферу этого места.
Я вложил три сотни иен в автомат с лапшой и, зажигая сигарету, стал ждать. Мияги сидела на стуле, следя за мерцанием света.
Как она собирается есть, наблюдая за мной? В ней было что-то необычайно зловещее. Хотя я не думаю, что это так, но поверю ей на слово, если она скажет, что ей не нужно есть и пить.
Она кажется не столько живой сущностью, сколько механическим устройством.
Я поел теплую, но не особенно вкусную лапшу темпура собу и выпил кофе, который купил в другом автомате. Он был сладким и холодным, разливаясь внутри меня.
У меня в запасе осталось три месяца жизни, но я все равно решил поесть невкусную еду из автомата. Ведь это были единственные места, о которых я знал.
До недавнего времени тратить все деньги, обедая в дорогих ресторанах, не казалось мне хорошей идеей. Годы бедности, похоже, лишили меня способности быть изобретательным в этом вопросе.
После еды я вернулся домой, взял в руки ручку, открыл тетрадь и начал составлять список того, что хочу сделать.
Однако было бы проще задуматься о том, чего я не хочу делать. Чем больше я писал, тем больше идей посещало мою голову.
Список дел на последние месяцы жизни:
Список дел на последние месяцы жизни:
- Не учиться в колледже.
- Не работать.
- Не сдерживать свои желания.
- Кушать вкусную еду.
- Наслаждаться красотой.
- Составить завещание.
- Встретиться и поговорить с Нарусе.
- Выразить свои чувства Химено.
– Я бы порекомендовала вам воздержаться от последнего пункта, – внезапно заметила Мияги.
Я обернулся. Мияги уже не сидела в углу, а стояла прямо за мной, наблюдая за тем, что я пишу.
Она указала пальцем на последнюю строку: “Выразить свои чувства Химено”.
– Скажите, у наблюдателей есть право все выяснять и вмешиваться в жизнь тех, за кем они следят? – спросил я у нее.
Мияги не ответила на мой вопрос. Вместо этого она начала рассказывать:
– О Химено. В семнадцать лет она стала матерью в результате неких обстоятельств. Бросив учебу, она вышла замуж в восемнадцать, но уже через год развелась. В двадцать она одна воспитывает ребенка. Через два года Химено покончила жизнь самоубийством, оставив грустное прощальное письмо... Если вы встретитесь с ней сейчас, это не принесет ничего хорошего. Ведь она едва ли помнит вас, не говоря уже о том обещании, которое вы дали ей в десять лет.
Не смог вымолвить ни слова. Я ощутил, как из моих легких исчез воздух.
– Ты действительно так много знаешь обо мне? – наконец, выдохнул я, пытаясь скрыть свой шок. – Получается, ты в курсе всего, что предстоит произойти?
Мияги медленно моргнула пару раз, потом покачала головой:
– Мистер Кусуноки, я осведомлена только о возможностях того, что может случиться в вашей жизни. Конечно, сейчас эти данные бесполезны, ведь ваша жизнь кардинально изменилась после того, как вы продали ее. К тому же, мой кругозор ограничивается лишь самыми значимыми событиями.
Не отрывая взгляда от тетради, Мияги медленно подняла руку и аккуратно убрала волосы за ухо.
– Видимо, мисс Химено играет важную роль в вашей жизни. В “аннотации” вашей судьбы полно событий с ее участием.
– Это относительно, – ответил я. – Может быть, просто остальное не имело для меня значения?
– Возможно, – согласилась Мияги. Тем не менее, если хотите знать мое мнение, встреча с мисс Химено – это напрасная трата времени. Это только испортит ваши воспоминания о ней.
– Спасибо за заботу. Но воспоминания мои уже давно испорчены.
– А не лучше ли было бы более мудро распорядиться своим временем?
– Может быть, и так. Но, расскажи, ты действительно можешь так легко делиться со мной информацией о моем будущем?
Мияги наклонила голову:
– Разрешите спросить, почему вы считаете, что я не имею права этого делать?
На этот вопрос я ответить не смог. Даже если бы я использовал информацию о будущем для каких-то действий, Мияги могла бы просто связаться с головным офисом, и моя жизнь бы закончилась.
– В конечном итоге, мы хотим предоставить вам возможность уйти из жизни в спокойствии, – продолжила Мияги. – Для этого я могу предсказывать будущее и предостерегать вас.
Я почесал затылок, чувствуя желание что-то ей ответить:
– Знаешь, возможно, ты рассказала мне все это, потому что переживаешь за меня. Ты боишься, что мне может быть больно, и я утрачу надежду. Только не говори мне, что ты собираешься избавить меня от причин боли и отчаяния. Ага… Готов поспорить, ты подумала, что, услышав эту историю от Химено, мне было бы гораздо тяжелее. Вот это уже вмешательство в чужие дела.
Мияги устало вздохнула:
– Да, это так. Но я действовала с благими намерениями. Если все обстоит именно так, то, возможно, я слишком много вмешиваюсь. Прошу прощения.
Она быстро наклонила голову.
– Тем не менее, есть что-то, о чем я хочу вас предупредить. Не стоит рассчитывать на логичность и объективность событий, которые предстоят вам пережить. Вы отдали свою жизнь. Это означает, что вы вступили в мир иррационального, не подчиняющегося обычному здравому смыслу. Свобода воли и возможность выбора становятся почти неважными для вас, который добровольно выбрал этот путь.
После этих слов Мияги снова отошла в угол комнаты и присела на колени.
– Итак, чтобы не лишать вас, эмм, повода для страданий и отчаяния, я больше не буду вмешиваться в события из того списка. Делайте, как считаете нужным, пока это не вызовет проблем. Я не собираюсь вас останавливать.
В тот момент я подумал, что, возможно, все это ей и не нужно было говорить.
Я заметил, что после этого на лице Мияги появилось нечто мрачное.
Однако я особо не размышлял о том, что могло бы значить это выражение ее лица.
Я обернулся. Мияги уже не сидела в углу, а стояла прямо за мной, наблюдая за тем, что я пишу.
Она указала пальцем на последнюю строку: “Выразить свои чувства Химено”.
– Скажите, у наблюдателей есть право все выяснять и вмешиваться в жизнь тех, за кем они следят? – спросил я у нее.
Мияги не ответила на мой вопрос. Вместо этого она начала рассказывать:
– О Химено. В семнадцать лет она стала матерью в результате неких обстоятельств. Бросив учебу, она вышла замуж в восемнадцать, но уже через год развелась. В двадцать она одна воспитывает ребенка. Через два года Химено покончила жизнь самоубийством, оставив грустное прощальное письмо... Если вы встретитесь с ней сейчас, это не принесет ничего хорошего. Ведь она едва ли помнит вас, не говоря уже о том обещании, которое вы дали ей в десять лет.
Не смог вымолвить ни слова. Я ощутил, как из моих легких исчез воздух.
– Ты действительно так много знаешь обо мне? – наконец, выдохнул я, пытаясь скрыть свой шок. – Получается, ты в курсе всего, что предстоит произойти?
Мияги медленно моргнула пару раз, потом покачала головой:
– Мистер Кусуноки, я осведомлена только о возможностях того, что может случиться в вашей жизни. Конечно, сейчас эти данные бесполезны, ведь ваша жизнь кардинально изменилась после того, как вы продали ее. К тому же, мой кругозор ограничивается лишь самыми значимыми событиями.
Не отрывая взгляда от тетради, Мияги медленно подняла руку и аккуратно убрала волосы за ухо.
– Видимо, мисс Химено играет важную роль в вашей жизни. В “аннотации” вашей судьбы полно событий с ее участием.
– Это относительно, – ответил я. – Может быть, просто остальное не имело для меня значения?
– Возможно, – согласилась Мияги. Тем не менее, если хотите знать мое мнение, встреча с мисс Химено – это напрасная трата времени. Это только испортит ваши воспоминания о ней.
– Спасибо за заботу. Но воспоминания мои уже давно испорчены.
– А не лучше ли было бы более мудро распорядиться своим временем?
– Может быть, и так. Но, расскажи, ты действительно можешь так легко делиться со мной информацией о моем будущем?
Мияги наклонила голову:
– Разрешите спросить, почему вы считаете, что я не имею права этого делать?
На этот вопрос я ответить не смог. Даже если бы я использовал информацию о будущем для каких-то действий, Мияги могла бы просто связаться с головным офисом, и моя жизнь бы закончилась.
– В конечном итоге, мы хотим предоставить вам возможность уйти из жизни в спокойствии, – продолжила Мияги. – Для этого я могу предсказывать будущее и предостерегать вас.
Я почесал затылок, чувствуя желание что-то ей ответить:
– Знаешь, возможно, ты рассказала мне все это, потому что переживаешь за меня. Ты боишься, что мне может быть больно, и я утрачу надежду. Только не говори мне, что ты собираешься избавить меня от причин боли и отчаяния. Ага… Готов поспорить, ты подумала, что, услышав эту историю от Химено, мне было бы гораздо тяжелее. Вот это уже вмешательство в чужие дела.
Мияги устало вздохнула:
– Да, это так. Но я действовала с благими намерениями. Если все обстоит именно так, то, возможно, я слишком много вмешиваюсь. Прошу прощения.
Она быстро наклонила голову.
– Тем не менее, есть что-то, о чем я хочу вас предупредить. Не стоит рассчитывать на логичность и объективность событий, которые предстоят вам пережить. Вы отдали свою жизнь. Это означает, что вы вступили в мир иррационального, не подчиняющегося обычному здравому смыслу. Свобода воли и возможность выбора становятся почти неважными для вас, который добровольно выбрал этот путь.
После этих слов Мияги снова отошла в угол комнаты и присела на колени.
– Итак, чтобы не лишать вас, эмм, повода для страданий и отчаяния, я больше не буду вмешиваться в события из того списка. Делайте, как считаете нужным, пока это не вызовет проблем. Я не собираюсь вас останавливать.
В тот момент я подумал, что, возможно, все это ей и не нужно было говорить.
Я заметил, что после этого на лице Мияги появилось нечто мрачное.
Однако я особо не размышлял о том, что могло бы значить это выражение ее лица.
0 Комментарии