Она наблюдала за моими действиями с изумлённым видом. Когда я легко постучал в стекло окна, она подскочила, как будто её ударили молнией, поспешно отперла окно и открыла его. И тогда мы впервые посмотрели друг на друга вблизи.
Это был августовский вечер, полный отголосков криков цикад.
Девушка улыбнулась со слезами на лице и издала звук, похожий на смесь «эхехе» и «ахаха».
Мои подозрения о ней уже были развеяны, но я не мог не спросить.
— Ты не призрак, правда?
Она несколько раз моргнула, затем тихо засмеялась. Потом положила левую руку на грудь, как бы проверяя пульс, и слегка наклонила голову.
— Я жива. Пока что, по крайней мере.
Это была моя первая встреча с Тоукой Нацунаги. На протяжении следующего десятилетия меня не раз дразнили за глупость этого вопроса. И мне так и не рассказали причину, по которой она плакала в тот день.
Для моих семилетних ушей слова как «астма» и «судороги» звучали как слова из далёкой страны. Но я смог слабо уловить суть того, что у девушки было хроническое заболевание, из-за которого её родители запретили ей покидать дом.
— Я не знаю, когда у меня может случиться приступ, так что, когда это возможно, я не выхожу из дома.
Возможно, из-за того, что она часто объясняла свою болезнь, или потому что она много раз слышала эти детали от своих родителей и врачей, она говорила о своей астме необычайно красноречиво и произносила много слов, которых не ожидаешь услышать от семилетнего ребёнка.
— Ведь я не могу доставлять другим людям хлопоты.
Как бы ты на это ни смотрел, эти слова, казалось, не исходили от неё самой. Её родители, должно быть, сосредоточились на том, чтобы внушить ей это.
— Если ты выходишь на улицу, у тебя случается приступ астмы? — спросил я, используя термин, который только что узнал.
— Иногда. Если я делаю напряжённые упражнения, или дышу нечистым воздухом, или волнуюсь, кажется, что приступы становятся более вероятными. Не то чтобы всё было в порядке, когда я дома... — затем девочка сказала ещё одну фразу, которая казалась как будто взятой в кавычки. — «В любом случае, если у меня случится приступ на улице, это доставит другим людям хлопоты».
После того, как я переварил её объяснение, я спросил:
— Почему ты смотришь в окно?
Она сразу опустила лицо и замолчала. И она укусила губу, как будто отчаянно сдерживая слёзы. Казалось, я коснулся темы, которую определённо не следовало затрагивать.
Сразу же я сделал ей предложение.
— Эй, давай куда-нибудь сходим вместе.
Она медленно подняла голову. Она держала её наклонённой в сторону, думая: «Этот мальчик даже слушал, что я говорила?»
— Тебе даже ходить не придётся. Я тебя понесу.
Я сказал ей «подожди» и помчался домой в большой спешке. Бросив свою сумку у входной двери, я вернулся обратно к особняку с привидениями на велосипеде. Она ждала в той же позе, в которой видела меня, уходящего, и облегчённо улыбнулась, увидев, что я вернулся.
Я остановил велосипед и указал на багажник.
— Садись сзади.
Она колебалась.
— Но моя мама будет злиться, если я выйду на улицу...
— Мы скоро вернёмся, так что не волнуйся. Ты не хочешь выйти на улицу?
Она покачала головой.
— Хочу.
Она взяла свои туфли в прихожей, надела их, спрыгнула с окна и неуверенно приземлилась. Она аккуратно перелезла через стену, присела на багажник велосипеда и схватила меня за плечи.
— Ну что ж, если позволите.
Я кивнул. И вдруг осознал, что не спросил её имя.
— Как тебя зовут?
— Тоука, — сказала она. — Тоука Нацунаги. А тебя?
— Чихиро Амагаи.
— Чихиро...
Она чётко повторила моё имя. Это звучит странно, но мне показалось, что это был первый раз в моей жизни, когда кто-то правильно использовал моё имя.
До того момента я просто не любил своё имя. Мне казалось, что оно слабое и звучит слишком девичьим. Но в тот момент, когда Тоука сказала «Чихиро», я почувствовал глубокую благодарность за то, что моё имя Чихиро.
— Чихиро. Звучит хорошо.
Подумав об этом теперь, любое имя, которым она бы назвала меня, звучало бы прекрасно в её устах.
— Я готова, — сказала Тоука, сидя за мной.
Я нервно начал крутить педали. Велосипед медленно тронулся с двумя нами на нём. Тоука подняла голос, который не был полностью криком или воплем, и прижалась ко мне.
— Ты справишься? — спросил я, не оглядываясь назад.
— Эмм, не знаю... Мне так весело, что я могу получить приступ.
Я поспешно затормозил, и она засмеялась своим обычным смехом между «эхехе» и «ахаха».
— Шучу. Я совершенно в порядке. Можешь ехать быстрее.
Это немного раздражало меня, поэтому я попытался специально ехать зигзагами. Она крепко держалась за мои плечи, счастливо смеясь.
Мимори создаются в соответствии со скрытыми желаниями клиента, но простое внедрение необработанных желаний как есть приводит к конфликтам между воспоминаниями и Мимори. Если вы получите Мимори, которые явно отличаются от реальности, они не закрепятся в памяти. Они воспринимаются как чья-то чужая история.
Вот почему Мимори принимают форму нечто более реалистичного «лучшего варианта», а не совсем мечтательного. Что-то, что не было бы странным, если бы произошло, но также определённо не произошло. Что-то, что должно было произойти. Что-то, о чём ты желал, чтобы это произошло.
Мимори, внедрённые в меня, в основном были искусно вплетены в моё реальное прошлое. Например, это была правда, что я ходил на уроки плавания, когда мне было семь лет. Также было реальностью, что кто-то смотрел на меня каждый день, когда я проходил мимо окна. Разница заключалась в том, что это не девочка моего возраста смотрела, а старая кошка.
Также было правдой, что меня выбрали в качестве финишера в эстафете на школьной спартакиаде в третьем классе средней школы. Часть о девушке, которая поддерживала меня и снимала с меня давление, однако, не соответствовала действительности. Когда мне передали эстафету, наш класс был на последнем месте, и я не обогнал ни одного соперника, так что мы финишировали последними. Не было ни поддержки, ни слов благодарности. На самом деле, наши одноклассники изначально не возлагали никаких надежд на эстафету. Меня просто заставили принять поражение. ...Я мог бы продолжать этот список примеров.
Многие эпизоды были детальной симуляцией на основе предпосылки «что, если бы у меня была подруга детства по имени Тоука Нацунаги?» То, что они изображали, было не просто бессмыслицей. Ложь была сведена к минимуму, и настоящий я не чувствовал ничего неправильного в моих словах и действиях в Мимори. Я мог естественно принять, что я бы так же реагировал, если бы оказался в этих ситуациях. Вполне вероятно, что это могло бы произойти — если бы Тоука Нацунаги была рядом со мной.
С одной стороны, это были мои воспоминания из благословенного параллельного мира. Или, может быть, это был мой двойник, который, казалось бы, находился в тех же обстоятельствах, но жил более богатой жизнью, чем я. Вот почему Мимори были реалистичны — и поэтому ещё жестче. Легко отказаться от того, что знаешь, что не получишь с самого начала. Но то, что могло бы быть у тебя всего лишь на один шаг, оставит тебя вечно сожалеющим. Через мои Мимори мне было сказано, что разница между моим счастьем и несчастьем была ничтожной. Встретить её или не встретить — эта разница была пропастью между раем и адом.
Я думал, что давно отказался от обычного счастья. Но когда перед моими глазами ясно и чётко появилось «это могло бы быть так», я болезненно понял, что не отказался ни на йоту. Я думал, что хорошо всё разделил, но на самом деле просто закрыл свои желания крышкой, чтобы не видеть их.
Теперь я знаю. Я хотел быть облит любовью безусловно, но больше всего, кажется, я хотел быть героем для кого-то.
Я хотел стереть свои воспоминания с 6 до 15 лет, чтобы избежать этой пустоты.
Я хотел быть максимально близким к нулю, чтобы не оставалось места для «это могло бы быть так». Таким образом, я надеялся уничтожить каждый избранный мной путь.
У меня не было аппетита, но мой пустой желудок снова начал болеть. Я потушил сигарету, пошёл на кухню, поставил чайник на плиту и бесцельно смотрел на пламя горелки, ожидая нагрева воды. После того как чайник начал выпускать горячий воздух, я выключил пламя, и, присев, чтобы взять кубиковую лапшу из-под раковины, обнаружил что-то на полу.
Это был маленький листок бумаги. Сначала я подумал, что это чек, но подняв его, я увидел на нём рукописный текст. Записка, адресованная мне. Не было сомнений в том, кто её оставил.
Это был августовский вечер, полный отголосков криков цикад.
Девушка улыбнулась со слезами на лице и издала звук, похожий на смесь «эхехе» и «ахаха».
Мои подозрения о ней уже были развеяны, но я не мог не спросить.
— Ты не призрак, правда?
Она несколько раз моргнула, затем тихо засмеялась. Потом положила левую руку на грудь, как бы проверяя пульс, и слегка наклонила голову.
— Я жива. Пока что, по крайней мере.
Это была моя первая встреча с Тоукой Нацунаги. На протяжении следующего десятилетия меня не раз дразнили за глупость этого вопроса. И мне так и не рассказали причину, по которой она плакала в тот день.
Для моих семилетних ушей слова как «астма» и «судороги» звучали как слова из далёкой страны. Но я смог слабо уловить суть того, что у девушки было хроническое заболевание, из-за которого её родители запретили ей покидать дом.
— Я не знаю, когда у меня может случиться приступ, так что, когда это возможно, я не выхожу из дома.
Возможно, из-за того, что она часто объясняла свою болезнь, или потому что она много раз слышала эти детали от своих родителей и врачей, она говорила о своей астме необычайно красноречиво и произносила много слов, которых не ожидаешь услышать от семилетнего ребёнка.
— Ведь я не могу доставлять другим людям хлопоты.
Как бы ты на это ни смотрел, эти слова, казалось, не исходили от неё самой. Её родители, должно быть, сосредоточились на том, чтобы внушить ей это.
— Если ты выходишь на улицу, у тебя случается приступ астмы? — спросил я, используя термин, который только что узнал.
— Иногда. Если я делаю напряжённые упражнения, или дышу нечистым воздухом, или волнуюсь, кажется, что приступы становятся более вероятными. Не то чтобы всё было в порядке, когда я дома... — затем девочка сказала ещё одну фразу, которая казалась как будто взятой в кавычки. — «В любом случае, если у меня случится приступ на улице, это доставит другим людям хлопоты».
После того, как я переварил её объяснение, я спросил:
— Почему ты смотришь в окно?
Она сразу опустила лицо и замолчала. И она укусила губу, как будто отчаянно сдерживая слёзы. Казалось, я коснулся темы, которую определённо не следовало затрагивать.
Сразу же я сделал ей предложение.
— Эй, давай куда-нибудь сходим вместе.
Она медленно подняла голову. Она держала её наклонённой в сторону, думая: «Этот мальчик даже слушал, что я говорила?»
— Тебе даже ходить не придётся. Я тебя понесу.
Я сказал ей «подожди» и помчался домой в большой спешке. Бросив свою сумку у входной двери, я вернулся обратно к особняку с привидениями на велосипеде. Она ждала в той же позе, в которой видела меня, уходящего, и облегчённо улыбнулась, увидев, что я вернулся.
Я остановил велосипед и указал на багажник.
— Садись сзади.
Она колебалась.
— Но моя мама будет злиться, если я выйду на улицу...
— Мы скоро вернёмся, так что не волнуйся. Ты не хочешь выйти на улицу?
Она покачала головой.
— Хочу.
Она взяла свои туфли в прихожей, надела их, спрыгнула с окна и неуверенно приземлилась. Она аккуратно перелезла через стену, присела на багажник велосипеда и схватила меня за плечи.
— Ну что ж, если позволите.
Я кивнул. И вдруг осознал, что не спросил её имя.
— Как тебя зовут?
— Тоука, — сказала она. — Тоука Нацунаги. А тебя?
— Чихиро Амагаи.
— Чихиро...
Она чётко повторила моё имя. Это звучит странно, но мне показалось, что это был первый раз в моей жизни, когда кто-то правильно использовал моё имя.
До того момента я просто не любил своё имя. Мне казалось, что оно слабое и звучит слишком девичьим. Но в тот момент, когда Тоука сказала «Чихиро», я почувствовал глубокую благодарность за то, что моё имя Чихиро.
— Чихиро. Звучит хорошо.
Подумав об этом теперь, любое имя, которым она бы назвала меня, звучало бы прекрасно в её устах.
— Я готова, — сказала Тоука, сидя за мной.
Я нервно начал крутить педали. Велосипед медленно тронулся с двумя нами на нём. Тоука подняла голос, который не был полностью криком или воплем, и прижалась ко мне.
— Ты справишься? — спросил я, не оглядываясь назад.
— Эмм, не знаю... Мне так весело, что я могу получить приступ.
Я поспешно затормозил, и она засмеялась своим обычным смехом между «эхехе» и «ахаха».
— Шучу. Я совершенно в порядке. Можешь ехать быстрее.
Это немного раздражало меня, поэтому я попытался специально ехать зигзагами. Она крепко держалась за мои плечи, счастливо смеясь.
Мимори создаются в соответствии со скрытыми желаниями клиента, но простое внедрение необработанных желаний как есть приводит к конфликтам между воспоминаниями и Мимори. Если вы получите Мимори, которые явно отличаются от реальности, они не закрепятся в памяти. Они воспринимаются как чья-то чужая история.
Вот почему Мимори принимают форму нечто более реалистичного «лучшего варианта», а не совсем мечтательного. Что-то, что не было бы странным, если бы произошло, но также определённо не произошло. Что-то, что должно было произойти. Что-то, о чём ты желал, чтобы это произошло.
Мимори, внедрённые в меня, в основном были искусно вплетены в моё реальное прошлое. Например, это была правда, что я ходил на уроки плавания, когда мне было семь лет. Также было реальностью, что кто-то смотрел на меня каждый день, когда я проходил мимо окна. Разница заключалась в том, что это не девочка моего возраста смотрела, а старая кошка.
Также было правдой, что меня выбрали в качестве финишера в эстафете на школьной спартакиаде в третьем классе средней школы. Часть о девушке, которая поддерживала меня и снимала с меня давление, однако, не соответствовала действительности. Когда мне передали эстафету, наш класс был на последнем месте, и я не обогнал ни одного соперника, так что мы финишировали последними. Не было ни поддержки, ни слов благодарности. На самом деле, наши одноклассники изначально не возлагали никаких надежд на эстафету. Меня просто заставили принять поражение. ...Я мог бы продолжать этот список примеров.
Многие эпизоды были детальной симуляцией на основе предпосылки «что, если бы у меня была подруга детства по имени Тоука Нацунаги?» То, что они изображали, было не просто бессмыслицей. Ложь была сведена к минимуму, и настоящий я не чувствовал ничего неправильного в моих словах и действиях в Мимори. Я мог естественно принять, что я бы так же реагировал, если бы оказался в этих ситуациях. Вполне вероятно, что это могло бы произойти — если бы Тоука Нацунаги была рядом со мной.
С одной стороны, это были мои воспоминания из благословенного параллельного мира. Или, может быть, это был мой двойник, который, казалось бы, находился в тех же обстоятельствах, но жил более богатой жизнью, чем я. Вот почему Мимори были реалистичны — и поэтому ещё жестче. Легко отказаться от того, что знаешь, что не получишь с самого начала. Но то, что могло бы быть у тебя всего лишь на один шаг, оставит тебя вечно сожалеющим. Через мои Мимори мне было сказано, что разница между моим счастьем и несчастьем была ничтожной. Встретить её или не встретить — эта разница была пропастью между раем и адом.
Я думал, что давно отказался от обычного счастья. Но когда перед моими глазами ясно и чётко появилось «это могло бы быть так», я болезненно понял, что не отказался ни на йоту. Я думал, что хорошо всё разделил, но на самом деле просто закрыл свои желания крышкой, чтобы не видеть их.
Теперь я знаю. Я хотел быть облит любовью безусловно, но больше всего, кажется, я хотел быть героем для кого-то.
Я хотел стереть свои воспоминания с 6 до 15 лет, чтобы избежать этой пустоты.
Я хотел быть максимально близким к нулю, чтобы не оставалось места для «это могло бы быть так». Таким образом, я надеялся уничтожить каждый избранный мной путь.
У меня не было аппетита, но мой пустой желудок снова начал болеть. Я потушил сигарету, пошёл на кухню, поставил чайник на плиту и бесцельно смотрел на пламя горелки, ожидая нагрева воды. После того как чайник начал выпускать горячий воздух, я выключил пламя, и, присев, чтобы взять кубиковую лапшу из-под раковины, обнаружил что-то на полу.
Это был маленький листок бумаги. Сначала я подумал, что это чек, но подняв его, я увидел на нём рукописный текст. Записка, адресованная мне. Не было сомнений в том, кто её оставил.
0 Комментарии