Когда все закрыли двери и отправили служанок прочь, Яо Жунжун и не подозревала, что её слова, брошенные наспех, услышит Сяо Шу, вернувшаяся обратно. Она была в панике и смущении, лицо её покраснело.
Неважно, была ли Сяо Шу дочерью от второй жены, Яо Жунжун не могла себе позволить раздражать её.
Она сразу встала с места, смиренно опустив голову, извиняясь:
— Мы... мы не хотели ничего плохого...
Сяо Шу холодно усмехнулась:
— Хоть моя мать и была второй женой, отец женился на ней законно. Нечего стыдиться. Но в императорском дворце вы, кажется, съели сердце медведя и печень леопарда, раз так смело обсуждаете то, в чем не разбираетесь. Боюсь, что вам надоело носить голову на плечах, так долго и благополучно?
Лица всех присутствующих слегка изменились.
Цзян Сюэнин наблюдала со стороны.
Сяо Шу продолжила:
— Знайте, если я раскрою то, что вы сегодня обсуждали, никто из вас не уйдёт безнаказанным. Завтра вам нужно изучать «Книгу песен» и заниматься музыкой с учителем Се. Вместо того чтобы искать беды, лучше подготовьтесь к урокам. Не стоит позориться перед учителем во дворце Фэнчэнь!
Все вспомнили сегодняшнее происшествие во дворце Цынин, их сердца все еще трепетали.
Сначала их разговор увлек и рассказчика, и слушателей, и они не осознавали всей серьёзности. Но после слов Сяо Шу все взмокли от страха. Видя, что на её лице не осталось и капли улыбки, они боялись её обидеть и что она может донести до Императорской Матери или в дворец, поэтому все кивали и соглашались с её словами.
Цзян Сюэнин, естественно, не нашла, что сказать.
Как только все разошлись, она тоже ушла.
Что касается событий, связанных с нефритом, подаренным внутренней службой, в Янчжи Чжай об этом ничего не знали, только слышали какие-то шумы и крики снаружи.
Вечером, когда все собрались вместе ужинать, никто не осмелился произнести и лишнее слово.
Атмосфера была напряженной и неловкой.
Только Сяо Шу казалась спокойной и невозмутимой, будто ничего не произошло. После ужина она даже заварила чай и предложила другим присоединиться.
Но кто мог осмелиться?
Только Чэнь Шуи и Яо Си, которые обычно хорошо ладили с Сяо Шу, и простодушная Чжоу Баоин, остались пить чай с ней.
Цзян Сюэнин, конечно, была среди тех, кто ушел.
Вернувшись в свою комнату, она зажгла лампу на письменном столе, достала свиток «Книги песен», чтобы подготовиться к завтрашним занятиям. Ведь в прошлой жизни она была плоха в учёбе, а теперь должна была провести полгода под пристальным взглядом Се Вэя, и обмануть его было не так просто.
Но одно дело хотеть, а другое — делать.
Книга лежала перед ней, освещенная ярким светом лампы, однако каждое слово казалось ползущим муравьём, беспокоя её и не давая сконцентрироваться. Она не могла сфокусироваться ни на одном слове.
То вспоминалась трагедия дома маркиза Юнъи, то мысли уносились к скрытым заговорам нефрита.
То Цзян Сюэнин вспоминала о бедствии, постигшем дом маркиза Юнъи, то о зловещем пророчестве, скрытом за нефритом, а затем о том, что Фан Мяо рассказала о могиле трёхсот праведных мальчиков...
Всё это переплеталось в её мыслях.
Цзян Сюэнин чувствовала, как голова раскалывается от боли. Она бросила книгу и легла на постель, пытаясь уснуть, но сон не шёл. Она лежала с открытыми глазами, ворочаясь до полуночи, и не знала, когда уснула.
Но как говорится, о чём думаешь днём, то и снится ночью.
Во сне она видела кровь и снег, падающие мечи, крики и вопли трёхсот детей, полные ужаса и отчаяния, которые звучали среди летящего снега и пронзительного северного ветра, разносящегося далеко-далеко...
И вдруг она увидела, что Се Вэй стоит на куче трупов и смотрит на неё.
На следующий день, когда Цзян Сюэнин встала, под глазами у неё были темные круги.
Даже служанка, которая принесла воду для умывания, испугалась, увидев её.
Но Цзян Сюэнин молча села перед зеркалом, взяла косметику и аккуратно начала маскировать следы усталости вокруг глаз. Когда она вышла из комнаты, она выглядела сияющей.
Сегодня начинались занятия. Утром было две лекции.
Первая длилась с часа мао до часа чэнь — один час, во время которого они будут учиться «Книге песен» у преподавателя из Академии Ханлинь Чжао Яньхуна; вторая — со второй четверти часа чэнь до второй четверти часа сы — также один час, на котором они будут учиться игре на цине у наставника наследного принца Се Вэя.
Таким образом, первым утром пришел Чжао Яньхун.
Этот учитель, которому было уже за сорок или пятьдесят, в Академии Ханьлин считался сторонником учёного направления. Он не был глубоко вовлечен в дворцовую политику, но обладал талантом подлизываться к власти.
Цзян Сюэнин знала, что он, как и два других учителя, пренебрежительно относится к женщинам.
Но только сегодня, когда она впервые училась у него, она поняла: даже пренебрежение к женщинам бывает разным.
«Книга песен» делится на три раздела: «Фэн», «Я» и «Сун». Первым уроком было изучение знаменитого произведения «Гуань Цзю» из раздела «Фэн» «Цзоу Нань». Требовалось выучить наизусть, но Чжао Яньхун, обучая их чтению и объясняя общий смысл стихотворения, упорно не давал объяснения каждой строки.
Простая зубрежка.
Хоть все ученицы и были отобраны, не у каждой были отличные знания в этой области, и уровень был разным. Поэтому Цзян Сюэнин решилась спросить значение слова «ман» в строке «Цзань Цзян Син Цай, Зо Юй Ман Чжи». На что Чжао Яньхун неожиданно изменился в лице и резко упрекнул её:
— Вчера, на открытии учебного года, я уже сказал, что надо подготовиться дома. Как ты можешь так спрашивать на уроке? Это невежество!
Цзян Сюэнин задохнулась от возмущения, не найдя слов.
В душе она думала: «Учитель должен передавать знания, обучать и разрешать сомнения. Если бы я всё знала, зачем тогда тебе, собаке, голова на плечах!»
Но уважение к учителям и следование традициям всё же висели над ней, как тяжёлая балка.
В итоге она ничего не сказала и села.
Если бы дело ограничилось только этим, возможно, было бы легче перенести, ведь, возможно, этот никчёмный Чжао Яньхун всегда так себя ведёт, независимо от того, с кем имеет дело.
Но кто мог предположить, что когда он начал выбирать учеников для заучивания стихов, он позвал Сяо Шу. После того как она прочитала, он восхищённо похвалил её и даже усердно спросил:
— В этой последней строчке «Зо Юй Ман Чжи» слово «ман» довольно редкое, но чтобы понять его значение, достаточно связать его с предыдущими строками...
Сяо Шу холодно ответила:
— Учитель, я знаю.
Чжао Яньхун на мгновение замешкался, немного смутившись, но затем быстро переключился:
— О, о, хорошо, что вы знаете. Не зря вы из благородного рода Сяо, ваше образование действительно выше остальных. Иметь вас в качестве сопровождающей для сестры императора, я могу быть спокоен.
Все почувствовали себя неловко.
Шэн Чжийи, сидящая в первом ряду посередине, даже нахмурила брови.
Цзян Сюэнин бросила взгляд вперёд и поняла, что Чжао Яньхун — старомодный и педантичный учёный, и, вероятно, ей даже не придётся писать жалобу, так как он уже попал в немилость Шэн Чжийи. Неизвестно, сможет ли Шэн Чжийи стерпеть его.
Урок не продолжался до часа чэнь, и Чжао Яньхун остановился и ушёл пить чай, приказав ученицам читать книги самостоятельно. Когда медный часовой индикатор показал время, он встал, принял поклоны от всех, свернул книги и ушёл, гордо раскачиваясь.
Когда Се Вэй пришел, он столкнулся с Чжао Яньхуном.
Чжао Яньхун удивился:
— Се Дажэнь, почему вы так рано пришли на урок второй четверти часа чэнь?
Се Вэй был сегодня в плохом настроении, на улице был сильный ветер, поэтому он накинул небесно-голубой плащ с изображением журавля и держал в руках цинь, упакованный в темно-черный футляр. Встав на ступеньках перед дворцом Фэнчэнь, он нахмурил брови, услышав слова Чжао Яньхуна.
Но такое незначительное изменение выражения лица было трудно заметить.
Он тихо улыбнулся:
— Это мой первый урок по игре на цине, не хочу быть небрежным. Чтобы быть готовым к любым обстоятельствам, решил прийти пораньше.
— А, понимаю, — Чжао Яньхун на самом деле считал его действия преувеличенными, даже специально подготовленная им книга казалась ему излишней. Но учитывая, что Се Вэй занимает более высокий пост, нечего было сравнивать его со своими малозначительными делами, поэтому он добавил, — Учитель Се действительно внимателен ко всему, мне стыдно перед вами. Не буду задерживать вас дольше.
Он поклонился и ушел.
Се Вэй, держа в руках цинь, не мог ответить на поклон, поэтому лишь слегка кивнул в ответ.
В этот момент один из них спускался по ступенькам, а другой поднимался.
Цзян Сюэнин, сидящая недалеко от двери, почти полностью услышала их разговор. Её тело, только что расслабившееся после окончания предыдущего урока, вдруг снова напряглось.
И вот тень падает на её письменный стол.
Се Вэй медленно вошел в зал извне, проходя мимо ее письменного стола.
Она не решалась повернуть голову.
Только когда она увидела, как мимо нее проходит уголок его темно-синего одеяния, она тихо подняла голову и посмотрела вверх.
Се Вэй подошел к месту для игры и встал там, не сказав ни слова. Он опустил взгляд, положил цинь, которого держал, на столик для инструмента, снял с него чехол и легко провел рукой по струнам, проверяя звук. После этого он медленно опустил ладонь, придавливая струны, чтобы затушить звучание.
Два прозвучавших аккорда были как горный ручей, ударяющийся о камни, и как ветер в ущелье, их звук казался настолько легким, что у слушающих улучшилось настроение.
Каким бы там ни был сам музыкант, цинь, безусловно, был великолепным.
Цзян Сюэнин устремила взгляд на цинь. Она заметила, что корпус инструмента был темно-красным, почти черным, с тяжелым лаковым покрытием и слегка заметными узорами, напоминающими текучую воду и благополучные облака. На вид инструмент был новым, и даже не видя названия, выгравированного на дне циня, она узнала, что это одна из любимых циней Се Вэя, называемая «Эмэй».
Ее сердце невольно сжалось.
Она совсем не разбиралась в игре на цине, не умела играть и даже слушать. Будучи находчивой в любой другой ситуации, она теряла весь свой ум, когда доходило до уроков игры на цине, становясь как деревянный пень.
В прошлой жизни она едва не плакала от беспомощности на уроках циня.
К счастью, она впоследствии начала прогуливать занятия, и никто не преследовал ее за это.
Цзян Сюэнин знала немного циней, но «Эмэй» Се Вэя была одной из них.
Это было в день, когда выпал снег. Весь императорский дворец с его красными стенами и зелеными черепичными крышами был покрыт серебристым снегом. Цзян Сюэнин шла вместе с Чжан Чжэ по длинной аллее за дворцом Куньнин. Издалека они услышали тихую музыку циня, доносившуюся из бокового зала дворца Фэнчэнь.
Она остановилась, чтобы послушать.
Но музыка вскоре затихла.
Через некоторое время Се Вэй вышел из бокового зала, держа цинь в руках. Проходя мимо них, он повернул голову и взглянул на Цзян Сюэнин и Чжан Чжэ, но ничего не сказал и направился во дворец Цяньцин.
Чжан Чжэ сказал, что этот цинь называется «Эмэй».
Цзян Сюэнин любопытно спросила, откуда он взялся.
Чжан Чжэ ответил, что не знает.
Только позже, когда Се Вэй сжег цинь в знак мятежа, Цзян Сюэнин вспомнила один стих, редко известный людям: «И возвышенно звучала по всей столице, когда он возвращался, он все еще играл на "Эмэй" в лунном свете...»
Неважно, была ли Сяо Шу дочерью от второй жены, Яо Жунжун не могла себе позволить раздражать её.
Она сразу встала с места, смиренно опустив голову, извиняясь:
— Мы... мы не хотели ничего плохого...
Сяо Шу холодно усмехнулась:
— Хоть моя мать и была второй женой, отец женился на ней законно. Нечего стыдиться. Но в императорском дворце вы, кажется, съели сердце медведя и печень леопарда, раз так смело обсуждаете то, в чем не разбираетесь. Боюсь, что вам надоело носить голову на плечах, так долго и благополучно?
Лица всех присутствующих слегка изменились.
Цзян Сюэнин наблюдала со стороны.
Сяо Шу продолжила:
— Знайте, если я раскрою то, что вы сегодня обсуждали, никто из вас не уйдёт безнаказанным. Завтра вам нужно изучать «Книгу песен» и заниматься музыкой с учителем Се. Вместо того чтобы искать беды, лучше подготовьтесь к урокам. Не стоит позориться перед учителем во дворце Фэнчэнь!
Все вспомнили сегодняшнее происшествие во дворце Цынин, их сердца все еще трепетали.
Сначала их разговор увлек и рассказчика, и слушателей, и они не осознавали всей серьёзности. Но после слов Сяо Шу все взмокли от страха. Видя, что на её лице не осталось и капли улыбки, они боялись её обидеть и что она может донести до Императорской Матери или в дворец, поэтому все кивали и соглашались с её словами.
Цзян Сюэнин, естественно, не нашла, что сказать.
Как только все разошлись, она тоже ушла.
Что касается событий, связанных с нефритом, подаренным внутренней службой, в Янчжи Чжай об этом ничего не знали, только слышали какие-то шумы и крики снаружи.
Вечером, когда все собрались вместе ужинать, никто не осмелился произнести и лишнее слово.
Атмосфера была напряженной и неловкой.
Только Сяо Шу казалась спокойной и невозмутимой, будто ничего не произошло. После ужина она даже заварила чай и предложила другим присоединиться.
Но кто мог осмелиться?
Только Чэнь Шуи и Яо Си, которые обычно хорошо ладили с Сяо Шу, и простодушная Чжоу Баоин, остались пить чай с ней.
Цзян Сюэнин, конечно, была среди тех, кто ушел.
Вернувшись в свою комнату, она зажгла лампу на письменном столе, достала свиток «Книги песен», чтобы подготовиться к завтрашним занятиям. Ведь в прошлой жизни она была плоха в учёбе, а теперь должна была провести полгода под пристальным взглядом Се Вэя, и обмануть его было не так просто.
Но одно дело хотеть, а другое — делать.
Книга лежала перед ней, освещенная ярким светом лампы, однако каждое слово казалось ползущим муравьём, беспокоя её и не давая сконцентрироваться. Она не могла сфокусироваться ни на одном слове.
То вспоминалась трагедия дома маркиза Юнъи, то мысли уносились к скрытым заговорам нефрита.
То Цзян Сюэнин вспоминала о бедствии, постигшем дом маркиза Юнъи, то о зловещем пророчестве, скрытом за нефритом, а затем о том, что Фан Мяо рассказала о могиле трёхсот праведных мальчиков...
Всё это переплеталось в её мыслях.
Цзян Сюэнин чувствовала, как голова раскалывается от боли. Она бросила книгу и легла на постель, пытаясь уснуть, но сон не шёл. Она лежала с открытыми глазами, ворочаясь до полуночи, и не знала, когда уснула.
Но как говорится, о чём думаешь днём, то и снится ночью.
Во сне она видела кровь и снег, падающие мечи, крики и вопли трёхсот детей, полные ужаса и отчаяния, которые звучали среди летящего снега и пронзительного северного ветра, разносящегося далеко-далеко...
И вдруг она увидела, что Се Вэй стоит на куче трупов и смотрит на неё.
На следующий день, когда Цзян Сюэнин встала, под глазами у неё были темные круги.
Даже служанка, которая принесла воду для умывания, испугалась, увидев её.
Но Цзян Сюэнин молча села перед зеркалом, взяла косметику и аккуратно начала маскировать следы усталости вокруг глаз. Когда она вышла из комнаты, она выглядела сияющей.
Сегодня начинались занятия. Утром было две лекции.
Первая длилась с часа мао до часа чэнь — один час, во время которого они будут учиться «Книге песен» у преподавателя из Академии Ханлинь Чжао Яньхуна; вторая — со второй четверти часа чэнь до второй четверти часа сы — также один час, на котором они будут учиться игре на цине у наставника наследного принца Се Вэя.
Таким образом, первым утром пришел Чжао Яньхун.
Этот учитель, которому было уже за сорок или пятьдесят, в Академии Ханьлин считался сторонником учёного направления. Он не был глубоко вовлечен в дворцовую политику, но обладал талантом подлизываться к власти.
Цзян Сюэнин знала, что он, как и два других учителя, пренебрежительно относится к женщинам.
Но только сегодня, когда она впервые училась у него, она поняла: даже пренебрежение к женщинам бывает разным.
«Книга песен» делится на три раздела: «Фэн», «Я» и «Сун». Первым уроком было изучение знаменитого произведения «Гуань Цзю» из раздела «Фэн» «Цзоу Нань». Требовалось выучить наизусть, но Чжао Яньхун, обучая их чтению и объясняя общий смысл стихотворения, упорно не давал объяснения каждой строки.
Простая зубрежка.
Хоть все ученицы и были отобраны, не у каждой были отличные знания в этой области, и уровень был разным. Поэтому Цзян Сюэнин решилась спросить значение слова «ман» в строке «Цзань Цзян Син Цай, Зо Юй Ман Чжи». На что Чжао Яньхун неожиданно изменился в лице и резко упрекнул её:
— Вчера, на открытии учебного года, я уже сказал, что надо подготовиться дома. Как ты можешь так спрашивать на уроке? Это невежество!
Цзян Сюэнин задохнулась от возмущения, не найдя слов.
В душе она думала: «Учитель должен передавать знания, обучать и разрешать сомнения. Если бы я всё знала, зачем тогда тебе, собаке, голова на плечах!»
Но уважение к учителям и следование традициям всё же висели над ней, как тяжёлая балка.
В итоге она ничего не сказала и села.
Если бы дело ограничилось только этим, возможно, было бы легче перенести, ведь, возможно, этот никчёмный Чжао Яньхун всегда так себя ведёт, независимо от того, с кем имеет дело.
Но кто мог предположить, что когда он начал выбирать учеников для заучивания стихов, он позвал Сяо Шу. После того как она прочитала, он восхищённо похвалил её и даже усердно спросил:
— В этой последней строчке «Зо Юй Ман Чжи» слово «ман» довольно редкое, но чтобы понять его значение, достаточно связать его с предыдущими строками...
Сяо Шу холодно ответила:
— Учитель, я знаю.
Чжао Яньхун на мгновение замешкался, немного смутившись, но затем быстро переключился:
— О, о, хорошо, что вы знаете. Не зря вы из благородного рода Сяо, ваше образование действительно выше остальных. Иметь вас в качестве сопровождающей для сестры императора, я могу быть спокоен.
Все почувствовали себя неловко.
Шэн Чжийи, сидящая в первом ряду посередине, даже нахмурила брови.
Цзян Сюэнин бросила взгляд вперёд и поняла, что Чжао Яньхун — старомодный и педантичный учёный, и, вероятно, ей даже не придётся писать жалобу, так как он уже попал в немилость Шэн Чжийи. Неизвестно, сможет ли Шэн Чжийи стерпеть его.
Урок не продолжался до часа чэнь, и Чжао Яньхун остановился и ушёл пить чай, приказав ученицам читать книги самостоятельно. Когда медный часовой индикатор показал время, он встал, принял поклоны от всех, свернул книги и ушёл, гордо раскачиваясь.
Когда Се Вэй пришел, он столкнулся с Чжао Яньхуном.
Чжао Яньхун удивился:
— Се Дажэнь, почему вы так рано пришли на урок второй четверти часа чэнь?
Се Вэй был сегодня в плохом настроении, на улице был сильный ветер, поэтому он накинул небесно-голубой плащ с изображением журавля и держал в руках цинь, упакованный в темно-черный футляр. Встав на ступеньках перед дворцом Фэнчэнь, он нахмурил брови, услышав слова Чжао Яньхуна.
Но такое незначительное изменение выражения лица было трудно заметить.
Он тихо улыбнулся:
— Это мой первый урок по игре на цине, не хочу быть небрежным. Чтобы быть готовым к любым обстоятельствам, решил прийти пораньше.
— А, понимаю, — Чжао Яньхун на самом деле считал его действия преувеличенными, даже специально подготовленная им книга казалась ему излишней. Но учитывая, что Се Вэй занимает более высокий пост, нечего было сравнивать его со своими малозначительными делами, поэтому он добавил, — Учитель Се действительно внимателен ко всему, мне стыдно перед вами. Не буду задерживать вас дольше.
Он поклонился и ушел.
Се Вэй, держа в руках цинь, не мог ответить на поклон, поэтому лишь слегка кивнул в ответ.
В этот момент один из них спускался по ступенькам, а другой поднимался.
Цзян Сюэнин, сидящая недалеко от двери, почти полностью услышала их разговор. Её тело, только что расслабившееся после окончания предыдущего урока, вдруг снова напряглось.
И вот тень падает на её письменный стол.
Се Вэй медленно вошел в зал извне, проходя мимо ее письменного стола.
Она не решалась повернуть голову.
Только когда она увидела, как мимо нее проходит уголок его темно-синего одеяния, она тихо подняла голову и посмотрела вверх.
Се Вэй подошел к месту для игры и встал там, не сказав ни слова. Он опустил взгляд, положил цинь, которого держал, на столик для инструмента, снял с него чехол и легко провел рукой по струнам, проверяя звук. После этого он медленно опустил ладонь, придавливая струны, чтобы затушить звучание.
Два прозвучавших аккорда были как горный ручей, ударяющийся о камни, и как ветер в ущелье, их звук казался настолько легким, что у слушающих улучшилось настроение.
Каким бы там ни был сам музыкант, цинь, безусловно, был великолепным.
Цзян Сюэнин устремила взгляд на цинь. Она заметила, что корпус инструмента был темно-красным, почти черным, с тяжелым лаковым покрытием и слегка заметными узорами, напоминающими текучую воду и благополучные облака. На вид инструмент был новым, и даже не видя названия, выгравированного на дне циня, она узнала, что это одна из любимых циней Се Вэя, называемая «Эмэй».
Ее сердце невольно сжалось.
Она совсем не разбиралась в игре на цине, не умела играть и даже слушать. Будучи находчивой в любой другой ситуации, она теряла весь свой ум, когда доходило до уроков игры на цине, становясь как деревянный пень.
В прошлой жизни она едва не плакала от беспомощности на уроках циня.
К счастью, она впоследствии начала прогуливать занятия, и никто не преследовал ее за это.
Цзян Сюэнин знала немного циней, но «Эмэй» Се Вэя была одной из них.
Это было в день, когда выпал снег. Весь императорский дворец с его красными стенами и зелеными черепичными крышами был покрыт серебристым снегом. Цзян Сюэнин шла вместе с Чжан Чжэ по длинной аллее за дворцом Куньнин. Издалека они услышали тихую музыку циня, доносившуюся из бокового зала дворца Фэнчэнь.
Она остановилась, чтобы послушать.
Но музыка вскоре затихла.
Через некоторое время Се Вэй вышел из бокового зала, держа цинь в руках. Проходя мимо них, он повернул голову и взглянул на Цзян Сюэнин и Чжан Чжэ, но ничего не сказал и направился во дворец Цяньцин.
Чжан Чжэ сказал, что этот цинь называется «Эмэй».
Цзян Сюэнин любопытно спросила, откуда он взялся.
Чжан Чжэ ответил, что не знает.
Только позже, когда Се Вэй сжег цинь в знак мятежа, Цзян Сюэнин вспомнила один стих, редко известный людям: «И возвышенно звучала по всей столице, когда он возвращался, он все еще играл на "Эмэй" в лунном свете...»
0 Комментарии