Куньнин – Глава 427. Кабинет. Часть 2

    Лицо Яо Тайфу то краснело, то бледнело, так как слова Се Вэя были почти как обвинение в его адрес. Они говорили, что он не достоин читать те книги, которые читает Се Вэй!
    Се Вэй, однако, не считал свои слова чем-то чрезмерными, и добавил:
    — В этом мире все рождаются равными. Если вы хотите стоять на коленях, никто вас не остановит, но если кто-то хочет стоять прямо, вы не имеете права ему в этом мешать. Кто вы такой, чтобы решать за других?
    Яо Тайфу был в ярости.
    Другие министры были в ужасе.
    Се Вэй снова опустил голову и продолжил читать свиток, которого он только что положил. Тут он бросил холодную фразу:
    — В последнее время цены на гробы в столице падают. Яо Тайфу, учитывая ваш возраст, не мешало бы купить себе гроб заранее.
    Это звучало как проклятие!
    В последнее время Се Вэй ко всему относился равнодушно. Он говорил лишь «как угодно», и министры почти забыли о том, какие ужасные и кровавые дела он совершил в прошлом на Тайцзидяне.
    Теперь они вспомнили.
    Каждый из них побледнел, и никто больше не осмеливался говорить о том, что открытие женской школы — неправильно. Даже Яо Тайфу, который ранее спорил с Се Вэем, был в поту и не осмелился произнести ни слова на оставшейся части заседания.
    Только когда Се Вэй ушёл, они почувствовали облегчение.
    Но Яо Тайфу до сих пор не понимал, в чем именно он провинился перед Се Вэем.
    В конце концов, Чэнь Шаншу из Министерства гражданских дел привёл Яо Тайфу в чувство:
    — Тайфу, присмотритесь, вы не понимаете. Вспомните, кто был Учителем, когда принцесса Лэ Ян, Шэнь Чжийи, училась в Фэньчэне. Кто были те девушки-студентки?
    Как только Яо Тайфу услышал это, он тут же всё понял.
    Когда в Фэньчэне проходили занятия, Учителем был никто иной, как Се Вэй.
    В то время его репутация в учёной среде была на высоте, и его даже называли «великим учёным».
    А среди студенток...
    Одной из них была вторая дочь семьи Цзян, Цзян Сюэнин, которая ошеломила всех своим выступлением на Тайцзидяне.
    Он невольно почувствовал страх и был рад, что не сказал что-то более оскорбительное перед Се Вэем.
    Вопрос об открытии женской школы стал табу для кабинета.
    Несмотря на то, что в других вопросах государственной политики министры спорили очень бурно, этот вопрос оставался без исключения неприкасаемым, и таким образом, удивительно легко стал общеизвестным. Он готовился к внедрению в столице после Нового года.
    А недавно...
    Тот факт, что Шэн Чжийи предложила Цзян Сюэнин занять Куньнин, а Цзян Сюэнин действительно осмелилась это сделать, был трудно приемлемым для помощников кабинета.
    Так что в ходе недавних оживлённых споров слова уже стали несколько оскорбительными.
    В кабинете, где раньше было так шумно, что нельзя было услышать собеседника, вдруг наступила такая тишина, что можно было услышать падение иглы.
    Взгляды всех невольно обратились к Се Вэю.
    Се Вэй просто смотрел на легко колышущийся чай в чашке и на плавающие в нём молодые листья. Он вспоминал утро первого снега недавно прошедшей зимой.
    Цзян Сюэнин, обнимая его, сказала:
    — Любить кого-то — значит желать счастья другому и себе, а не причинять взаимные страдания. Се Цзюань, если у тебя на душе что-то не так, ты должен рассказать мне. Я не пойму, если ты не скажешь. Будь хорош ко мне и позволь мне это понять. Иначе, если ты будешь держать всё в себе, а другой останется беззаботным, ты будешь всё больше раздражаться и страдать сам с собой.
    Он всё ещё не понимал.
    На протяжении многих лет в его сердце скрывались тайны — от его происхождения до Небесных Учений и бесконечных хитроумных стратегий. Если он не сможет хранить тайны, это рано или поздно принесёт ему беду.
    Поэтому он привык действовать, а не говорить.
    Се Вэй спросил:
    — Я часто делаю тебя несчастной?
    На лице Цзян Сюэнин появилось выражение, трудное для описания — что-то вроде жалости, грусти и одновременно тёплого приятия. Затем она приблизилась и поцеловала его в уголок глаза.
    Она сказала:
    — Я просто хочу, чтобы ты отпустил себя.
    Её губы были влажными, и, когда они коснулись его глаза, это было как падение цветочного лепестка, пропитанного росой.
    Се Вэй обнял её крепко.
    Сидя у окна, он просто смотрел на поднимающийся дымок ароматической палочки на столе и долго молчал.
    Цзян Сюэнин однажды сказала, что он никогда не полюбит кого-то.
    Цзян Сюэнин также говорила, что он должен делиться с ней своими неприятностями.
    Цзян Сюэнин даже просила его быть снисходительнее к себе.
    Но отбросить защиту и открыться перед другими для Се Цзюаня — опасное дело.
    Он всегда находил это сложным для понимания.
    Однако в последнее время взгляд Нин-эр, казалось, окутанный туманом, постоянно мерещился ему, заставляя его сердце гореть, словно оно было погружено в крепкий алкоголь: жгуче горячее и переполненное тяжёлой болью.
    Внезапно Се Вэй встал и пошёл к выходу.
    За дверью кабинета висело много зонтов.
    Он взял один и раскрыл его.
    Несколько помощников кабинета были взволнованы этим действием и они почти инстинктивно воскликнули:
    — Учитель Се...
    Но Се Вэй не оглянулся, а только сказал:
    — Разве нехорошо, что чужой человек по государственным делам занимает Куньнином?
    Сказав это, он взял зонт и шагнул в падающий снег, направляясь к Куньнину.
    Через мгновение его фигура исчезла вдали.
    Услышав его слова, министры в кабинете взглянули друг на друга в недоумении.
    Наличие владычицы в Куньнине — это хорошо?
    Однако, когда они только собрались высказать свои сомнения, в их головах вспыхнула догадка.
    Они думали, что если Цяньцин пустует, то и Куньнин тоже должен оставаться пустым. Но теперь, когда Шэн Чжийи отдала Куньнин Цзян Сюэнин, не означало ли это, что у неё нет намерений устанавливать нового Императора?
    Ведь если бы в будущем будет установлен новый Император и настанет его свадьба, пришлось бы кого-то выселять и заселять, что могло бы стать большим беспокойством и неловкостью.
    Они уже поняли преимущества отсутствия Императора.
    Они официально об этом не говорили, но тайно все были единодушны в том, что не хотели нового Императора.
    Тот факт, что Цзян Сюэнин заняла Куньнин, почти мгновенно лишил его статуса, как спальни Императрицы и, вместе с тем, уменьшил особенность всего дворца. Разве это не хорошо?
    Они действительно не додумались до этого.
    Однако интересно, считает ли Се Цзюань это тоже хорошим делом?

Вернуться к оглавлению