На самом деле, Сун Луан уже начинала вспоминать кое-что. Эти воспоминания приходили ей во сне. Они были прерывистыми и длинными, но каждый раз, когда она просыпалась, она не могла вспомнить их, а мысли об этом вызывали у неё головную боль. Со временем Сун Луан уже не хотела продолжать думать об этом.
Видимо, из-за того, что Сун Луан редко видела посторонних, она стала немного зависима от Чжао Нанъю. В холодную погоду глубокой осени она всегда обнимала его ночью, погружаясь в его объятия. Только, обняв теплого его, она могла заснуть. На самом деле, если Чжао Нанъю не будет настаивать на том, чтобы она призналась ему в любви, то Сун Луан считала, что жить так дальше вполне неплохо.
Однако в последние дни она заметила, что Чжао Нанъю стал молчаливым. Он и раньше говорил мало, и теперь, когда они находились в одной комнате, часто воцарялась тишина.
Сун Луан уже не могла разобраться в том, было ли всё это миром книги или нет. В конце концов, она все равно не могла вернуться в современность.
В книге после того, как Чжао Нанъю стал могущественным министром, занимавшимся только борьбой за власть, он не особо интересовался женщинами. Он возвращался из дворца домой поздно и говорил главной героине книги всего несколько слов.
Сун Луан давно не видела других мужчин, кроме Чжао Нанъю. Раньше к нему в дом приходили его советники или студенты, чтобы обсудить дела.
Она помнила юношу, проходившего мимо окна. Он был утончённым и красивым, но она не думала о нем все время.
После того, как у Чжао Нанъю потекла кровь изо рта, он стал проводить больше времени в ее комнате и постоянно обнимал ее. В сердце Сун Луан вновь всплыл страх: казалось, что Чжао Нанъю достиг предела своего чувства собственности и он не хотел позволять ей отходить от себя ни на шаг.
Тем не менее, Чжао Нанъю уже согласился позволить ей встретиться с сыном, но это было с условием: он учил ее писать, и только если она хорошо напишет, тогда она сможет его увидеть.
Сун Луан не знала все сложные иероглифы этой эпохи, похожие на печатные знаки, и писать было довольно сложно. Она знала только простые символы и обычно читала книги с картинками.
Поэтому упражнения в письме были для Сун Луан довольно трудными.
Однако Чжао Нанъю, стоящий у окна, как изящное дерево среди орхидей, погруженный в чтение или письмо, всё равно был приятным зрелищем. Оконная рама была открыта, и золотые лучи солнца соревновались друг с другом, чтобы ласково озарить его лицо, чистое, как лунный свет. На нём была одежда цвета полумесяца, его волосы были подчеркнуты яшмовым гребнем, а черты лица были изящными. На талии у него красовался зеленый ароматный мешочек.
Этот мешочек вышила Сун Луан. Её вышивка была далека от совершенства, и мешочек получился не слишком аккуратным. Когда Чжао Нанъю впервые взял его с собой на улицу, Сун Луан даже немного рассердилась, сказав, что это опозорит его, но сам он был совершенно равнодушен к этому.
Чжао Нанъю поднял голову и поманил её к себе:
— Подойди, я научу тебя писать.
Сун Луан потопала к нему, и он обнял её. Его широкая, теплая ладонь крепко обхватила её маленькую руку. Он учил её писать каждый штрих.
Сун Луан слегка повернула голову и с любопытством спросила:
— Как читается этот иероглиф?
Чжао Нанъю не ответил на этот вопрос, а наоборот спросил её:
— Ты запомнила, как его писать?
Сун Луан покачала головой и честно ответила:
— Нет.
Ведь он показывал его только в первый раз, как она могла запомнить?
Сун Луан иногда казалось, что когда-то у них уже были такие тихие, спокойные моменты, когда он учил её письму. Она что-то сказала, заставив его серьёзное лицо улыбнуться.
Но, подумав, она поняла, что, возможно, это было лишь её воображение.
Чжао Нанъю неустанно учил её снова и снова, проявляя терпение. У Сун Луан уже заболело запястье, она хотела бросить кисть и сказать, что больше не хотела учиться.
Но, подумав о встрече с сыном, она сдержала свой характер.
За эти полдня Чжао Нанъю научил её всего лишь десяти иероглифам, и, к своему стыду, Сун Луан не узнала ни одного.
Чжао Нанъю в роли учителя был довольно строгим. Если она писала неправильно или не запоминала, он бил её по ладони линейкой, хотя и не сильно, но Сун Луан всё равно чувствовала себя униженной и со слезами на глазах обвиняла его в том, что он издевался над ней.
У Чжао Нанъю потемнел взгляд:
— Разве это какое-то издевательство?
Сун Луан вытянула перед ним свою слегка покрасневшую ладонь:
— Смотри, моя рука опухла.
Чжао Нанъю прикусил губу и тихо рассмеялся, обняв её руку:
— Я найду для тебя мазь.
После нанесения мази Сун Луан всё ещё казалась недовольной. Её щеки были надуты, а Чжао Нанъю протянул ей линейку:
— Бей в ответ, так ты отомстишь.
Сун Луан действительно взяла линейку и слегка ударила им два раза по ладони Чжао Нанъю. Она не решалась прикладывать силу и тем более переходить границы.
Видимо, из-за того, что Сун Луан редко видела посторонних, она стала немного зависима от Чжао Нанъю. В холодную погоду глубокой осени она всегда обнимала его ночью, погружаясь в его объятия. Только, обняв теплого его, она могла заснуть. На самом деле, если Чжао Нанъю не будет настаивать на том, чтобы она призналась ему в любви, то Сун Луан считала, что жить так дальше вполне неплохо.
Однако в последние дни она заметила, что Чжао Нанъю стал молчаливым. Он и раньше говорил мало, и теперь, когда они находились в одной комнате, часто воцарялась тишина.
Сун Луан уже не могла разобраться в том, было ли всё это миром книги или нет. В конце концов, она все равно не могла вернуться в современность.
В книге после того, как Чжао Нанъю стал могущественным министром, занимавшимся только борьбой за власть, он не особо интересовался женщинами. Он возвращался из дворца домой поздно и говорил главной героине книги всего несколько слов.
Сун Луан давно не видела других мужчин, кроме Чжао Нанъю. Раньше к нему в дом приходили его советники или студенты, чтобы обсудить дела.
Она помнила юношу, проходившего мимо окна. Он был утончённым и красивым, но она не думала о нем все время.
После того, как у Чжао Нанъю потекла кровь изо рта, он стал проводить больше времени в ее комнате и постоянно обнимал ее. В сердце Сун Луан вновь всплыл страх: казалось, что Чжао Нанъю достиг предела своего чувства собственности и он не хотел позволять ей отходить от себя ни на шаг.
Тем не менее, Чжао Нанъю уже согласился позволить ей встретиться с сыном, но это было с условием: он учил ее писать, и только если она хорошо напишет, тогда она сможет его увидеть.
Сун Луан не знала все сложные иероглифы этой эпохи, похожие на печатные знаки, и писать было довольно сложно. Она знала только простые символы и обычно читала книги с картинками.
Поэтому упражнения в письме были для Сун Луан довольно трудными.
Однако Чжао Нанъю, стоящий у окна, как изящное дерево среди орхидей, погруженный в чтение или письмо, всё равно был приятным зрелищем. Оконная рама была открыта, и золотые лучи солнца соревновались друг с другом, чтобы ласково озарить его лицо, чистое, как лунный свет. На нём была одежда цвета полумесяца, его волосы были подчеркнуты яшмовым гребнем, а черты лица были изящными. На талии у него красовался зеленый ароматный мешочек.
Этот мешочек вышила Сун Луан. Её вышивка была далека от совершенства, и мешочек получился не слишком аккуратным. Когда Чжао Нанъю впервые взял его с собой на улицу, Сун Луан даже немного рассердилась, сказав, что это опозорит его, но сам он был совершенно равнодушен к этому.
Чжао Нанъю поднял голову и поманил её к себе:
— Подойди, я научу тебя писать.
Сун Луан потопала к нему, и он обнял её. Его широкая, теплая ладонь крепко обхватила её маленькую руку. Он учил её писать каждый штрих.
Сун Луан слегка повернула голову и с любопытством спросила:
— Как читается этот иероглиф?
Чжао Нанъю не ответил на этот вопрос, а наоборот спросил её:
— Ты запомнила, как его писать?
Сун Луан покачала головой и честно ответила:
— Нет.
Ведь он показывал его только в первый раз, как она могла запомнить?
Сун Луан иногда казалось, что когда-то у них уже были такие тихие, спокойные моменты, когда он учил её письму. Она что-то сказала, заставив его серьёзное лицо улыбнуться.
Но, подумав, она поняла, что, возможно, это было лишь её воображение.
Чжао Нанъю неустанно учил её снова и снова, проявляя терпение. У Сун Луан уже заболело запястье, она хотела бросить кисть и сказать, что больше не хотела учиться.
Но, подумав о встрече с сыном, она сдержала свой характер.
За эти полдня Чжао Нанъю научил её всего лишь десяти иероглифам, и, к своему стыду, Сун Луан не узнала ни одного.
Чжао Нанъю в роли учителя был довольно строгим. Если она писала неправильно или не запоминала, он бил её по ладони линейкой, хотя и не сильно, но Сун Луан всё равно чувствовала себя униженной и со слезами на глазах обвиняла его в том, что он издевался над ней.
У Чжао Нанъю потемнел взгляд:
— Разве это какое-то издевательство?
Сун Луан вытянула перед ним свою слегка покрасневшую ладонь:
— Смотри, моя рука опухла.
Чжао Нанъю прикусил губу и тихо рассмеялся, обняв её руку:
— Я найду для тебя мазь.
После нанесения мази Сун Луан всё ещё казалась недовольной. Её щеки были надуты, а Чжао Нанъю протянул ей линейку:
— Бей в ответ, так ты отомстишь.
Сун Луан действительно взяла линейку и слегка ударила им два раза по ладони Чжао Нанъю. Она не решалась прикладывать силу и тем более переходить границы.
1 Комментарии
Спасибо :)
ОтветитьУдалить