Отличное вино, ага! Это было ещё хуже, чем в прошлый раз, но он чувствовал себя невероятно бодро.
Он не спросил, почему Цинъян был там, и Цинъян тоже не объяснил ему, но той ночью он сказал:
— Моя фамилия Гаосин.
Он знал, что Цинъян уже знал это, иначе бы тот не был бы там.
Цинъян, набив рот мясом, пробормотал:
— Моя фамилия Сюань Юань. — Гордо подняв жирный большой палец, он указал на себя и продолжил: — Я, Сюань Юань Цинъян!
Фамилия, которая заставляла всю Великую Пустошь дрожать, Гаосин, в глазах Цинъяна не имела особого значения. Она была всего лишь сопоставимой по сравнению с его собственной фамилией Сюань Юаня.
Сердце Шаохао вдруг засияло, и он громко засмеялся. Снег и ветер сплотили их в этом великом пиру. Тогда они оба не знали, что через тысячу лет Сюань Юань и Гаосин действительно станут равными.
Спустя несколько столетий, клан Сюань Юань превратился из незаметного маленького в одного из самых могущественных божественных семейств, а отец Шаохао вскоре должен был превратиться из принца в великого Императора. Десятки тысяч войск Шэньнуна подошли к городу. Шаохао в одиночку, держа меч, встал на стенах города и вызвал на бой шестьдесят генералов Шэньнуна, но Шэньнун всё ещё не желал отступать, а за его спиной стояла уже мятежная армия Гаосина. Глубокой ночью, когда он тайком лечил раны, Цинъян подошёл с мечом в одежде, точь-в-точь как у него, и с гордостью заявил:
— Как тебе? Довольно похоже, правда? С этого момента я тоже Гаосин Шаохао.
На следующий день великое войско Шэньнуна с ужасом обнаружило, что Гаосин Шаохао был словно бог войны с неиссякаемой силой. Их план истощить его силу бесконечными атаками не сработал. В тот день Шаохао одолел сотню воинов. На третий день, когда Гаосин Шаохао стоял на стенах города, поигрывая своим длинным мечом, с усмешкой спросил:
— Кто ещё хочет со мной сразиться?
Его сила была всё ещё непоколебимой несмотря на два дня изнурительных битв. Армия Шэньнуна была разбита, и даже самые отважные воины не осмеливались выйти на поединок.
Той ночью великое войско Шэньнуна тайком отступило, а армия Гаосина, уловив изменение обстановки, схватила заговорщиков среди своих генералов и передала их Шаохао.
Двое избитых беглецов влетели в полуразрушенную таверну, где они начали пить и громко смеяться.
Когда Цинъян был уже пьян, он начал хвастаться перед Шаохао своим младшим братом. Он восторгался тем, каким тот был красивым и умным.
Шаохао, с трудом выговаривая, ответил, что все младенцы на одно лицо. Цинъян разозлился, схватил его и унёс к себе домой, чтобы он признал, что это был самый красивый и умный ребёнок на свете. Шаохао не помнил, согласился ли он в итоге, но они вместе с младенцем снова отправились пить.
Когда они пили, и увидели на улицах военных и хаос, они не понимали, что происходило. Владелец таверны со вздохом сообщил, что ребёнок, которому всего несколько месяцев, пропал. Они не могли понять, кто мог совершить такое недостойное деяние. Шаохао и Цинъян хихикали:
— Ну и никудышные люди, даже собственного сына потеряли. Давай продолжим пить!
Пока они продолжали пить, их взгляды встретились, и оба почувствовали, что что-то было не так. Шаохао, глядя на спящего в корзине младенца, задумчиво почесал голову и сказал:
— Цинъян, кажется, твой отец и есть тот самый вождь!
Цинъян уставился на младенца и нахмурился, размышляя над чем-то. Его голова, тяжелая от многодневного запоя, ещё не смогла осмыслить происходящее.
Шаохао, крадучись вдоль стены, незаметно выскользнул из таверны и тут же отправился обратно в Гаосин. Он успел как раз вовремя, чтобы с похмелья поприсутствовать на церемонии вступления своего отца на трон.
Те дни были полны беззаботности и радости. В его жизни впервые появилось такое понятие, как «друзья-братья». Можно было пить, драться и разговаривать с другим человеком, поддерживать друг друга и в жизни и на грани смерти, в трудные моменты делиться своими заботами…
С тех пор, как Цзюньди взошёл на трон, прошло более двух тысяч лет.
За эти две тысячи лет клан Сюань Юань стал одним из трёх великих божественных семейств, определяющих судьбу Великой Пустоши. Хуанди основал государство Сюань Юань и взошёл на трон Императора, но мать Цинъяна уже не была единственной женщиной Хуанди.
За эти две тысячи лет у Цинъяна появилось два брата. Он с волнением рассказывал Шаохао, что Юньцзэ научился называть его братом, и Цинъян очень любил его. Шаохао тоже видел в Юньцзэ своего младшего брата. Он учил ему всему. Юньцзэ действительно был таким, как говорил Цинъян: красивым, умным, сообразительным. Он брал на себя всё, что не нравилось братьям.
За эти две тысячи лет Шаохао стал свидетелем смерти Юньцзэ и слышал, как Цинъян отчаянно вопил от боли. Также он видел, как положение и судьба Лэйцзу становились всё более неустойчивыми, и постепенно Цинъян потерял улыбку на лице и тепло в сердце.
Тот молодой парень, который нес сломанный меч и жевал стебель травы, который неустойчиво шагал и сиял завистливой улыбкой, исчез без следа.
За несколько часов Шаохао и Цинъян выпили более десяти кувшинов вина.
Шаохао лежал на ветке Фусана, пытаясь достать рукою до отражения луны в воде. Вдруг он, словно перевернутая кувшинка, упал в воду с громким плеском и исчез из виду.
Цинъян лёжа на ветке, который лежал на ветке, раскрыл рот, поднял кувшин с вином высоко над головой, и, качаясь вместе с веткой на ветру, вылил в себя весь кувшин до дна.
Когда вино закончилось, а Шаохао так и не появился, Цинъян, стуча по стволу дерева, громко крикнул:
— Шаохао, если ты не вылезешь сейчас, я весь остаток выпью!
Поверхность воды оставалась неподвижной, и Цинъян уже собирался прыгнуть за Шаохао, как тот вдруг показался из воды. Цинъян без всяких церемоний ударил его по голове и сказал:
— Ты что, ещё не утонул там?
Он не спросил, почему Цинъян был там, и Цинъян тоже не объяснил ему, но той ночью он сказал:
— Моя фамилия Гаосин.
Он знал, что Цинъян уже знал это, иначе бы тот не был бы там.
Цинъян, набив рот мясом, пробормотал:
— Моя фамилия Сюань Юань. — Гордо подняв жирный большой палец, он указал на себя и продолжил: — Я, Сюань Юань Цинъян!
Фамилия, которая заставляла всю Великую Пустошь дрожать, Гаосин, в глазах Цинъяна не имела особого значения. Она была всего лишь сопоставимой по сравнению с его собственной фамилией Сюань Юаня.
Сердце Шаохао вдруг засияло, и он громко засмеялся. Снег и ветер сплотили их в этом великом пиру. Тогда они оба не знали, что через тысячу лет Сюань Юань и Гаосин действительно станут равными.
Спустя несколько столетий, клан Сюань Юань превратился из незаметного маленького в одного из самых могущественных божественных семейств, а отец Шаохао вскоре должен был превратиться из принца в великого Императора. Десятки тысяч войск Шэньнуна подошли к городу. Шаохао в одиночку, держа меч, встал на стенах города и вызвал на бой шестьдесят генералов Шэньнуна, но Шэньнун всё ещё не желал отступать, а за его спиной стояла уже мятежная армия Гаосина. Глубокой ночью, когда он тайком лечил раны, Цинъян подошёл с мечом в одежде, точь-в-точь как у него, и с гордостью заявил:
— Как тебе? Довольно похоже, правда? С этого момента я тоже Гаосин Шаохао.
На следующий день великое войско Шэньнуна с ужасом обнаружило, что Гаосин Шаохао был словно бог войны с неиссякаемой силой. Их план истощить его силу бесконечными атаками не сработал. В тот день Шаохао одолел сотню воинов. На третий день, когда Гаосин Шаохао стоял на стенах города, поигрывая своим длинным мечом, с усмешкой спросил:
— Кто ещё хочет со мной сразиться?
Его сила была всё ещё непоколебимой несмотря на два дня изнурительных битв. Армия Шэньнуна была разбита, и даже самые отважные воины не осмеливались выйти на поединок.
Той ночью великое войско Шэньнуна тайком отступило, а армия Гаосина, уловив изменение обстановки, схватила заговорщиков среди своих генералов и передала их Шаохао.
Двое избитых беглецов влетели в полуразрушенную таверну, где они начали пить и громко смеяться.
Когда Цинъян был уже пьян, он начал хвастаться перед Шаохао своим младшим братом. Он восторгался тем, каким тот был красивым и умным.
Шаохао, с трудом выговаривая, ответил, что все младенцы на одно лицо. Цинъян разозлился, схватил его и унёс к себе домой, чтобы он признал, что это был самый красивый и умный ребёнок на свете. Шаохао не помнил, согласился ли он в итоге, но они вместе с младенцем снова отправились пить.
Когда они пили, и увидели на улицах военных и хаос, они не понимали, что происходило. Владелец таверны со вздохом сообщил, что ребёнок, которому всего несколько месяцев, пропал. Они не могли понять, кто мог совершить такое недостойное деяние. Шаохао и Цинъян хихикали:
— Ну и никудышные люди, даже собственного сына потеряли. Давай продолжим пить!
Пока они продолжали пить, их взгляды встретились, и оба почувствовали, что что-то было не так. Шаохао, глядя на спящего в корзине младенца, задумчиво почесал голову и сказал:
— Цинъян, кажется, твой отец и есть тот самый вождь!
Цинъян уставился на младенца и нахмурился, размышляя над чем-то. Его голова, тяжелая от многодневного запоя, ещё не смогла осмыслить происходящее.
Шаохао, крадучись вдоль стены, незаметно выскользнул из таверны и тут же отправился обратно в Гаосин. Он успел как раз вовремя, чтобы с похмелья поприсутствовать на церемонии вступления своего отца на трон.
Те дни были полны беззаботности и радости. В его жизни впервые появилось такое понятие, как «друзья-братья». Можно было пить, драться и разговаривать с другим человеком, поддерживать друг друга и в жизни и на грани смерти, в трудные моменты делиться своими заботами…
С тех пор, как Цзюньди взошёл на трон, прошло более двух тысяч лет.
За эти две тысячи лет клан Сюань Юань стал одним из трёх великих божественных семейств, определяющих судьбу Великой Пустоши. Хуанди основал государство Сюань Юань и взошёл на трон Императора, но мать Цинъяна уже не была единственной женщиной Хуанди.
За эти две тысячи лет у Цинъяна появилось два брата. Он с волнением рассказывал Шаохао, что Юньцзэ научился называть его братом, и Цинъян очень любил его. Шаохао тоже видел в Юньцзэ своего младшего брата. Он учил ему всему. Юньцзэ действительно был таким, как говорил Цинъян: красивым, умным, сообразительным. Он брал на себя всё, что не нравилось братьям.
За эти две тысячи лет Шаохао стал свидетелем смерти Юньцзэ и слышал, как Цинъян отчаянно вопил от боли. Также он видел, как положение и судьба Лэйцзу становились всё более неустойчивыми, и постепенно Цинъян потерял улыбку на лице и тепло в сердце.
Тот молодой парень, который нес сломанный меч и жевал стебель травы, который неустойчиво шагал и сиял завистливой улыбкой, исчез без следа.
За несколько часов Шаохао и Цинъян выпили более десяти кувшинов вина.
Шаохао лежал на ветке Фусана, пытаясь достать рукою до отражения луны в воде. Вдруг он, словно перевернутая кувшинка, упал в воду с громким плеском и исчез из виду.
Цинъян лёжа на ветке, который лежал на ветке, раскрыл рот, поднял кувшин с вином высоко над головой, и, качаясь вместе с веткой на ветру, вылил в себя весь кувшин до дна.
Когда вино закончилось, а Шаохао так и не появился, Цинъян, стуча по стволу дерева, громко крикнул:
— Шаохао, если ты не вылезешь сейчас, я весь остаток выпью!
Поверхность воды оставалась неподвижной, и Цинъян уже собирался прыгнуть за Шаохао, как тот вдруг показался из воды. Цинъян без всяких церемоний ударил его по голове и сказал:
— Ты что, ещё не утонул там?
0 Комментарии