Рейко несколько раз писала мне после смерти Наоко. «Это не твоя вина», — говорила она. — «Это ничья вина, как нельзя винить кого-то за дождь». Но я не отвечал ей. Что я мог сказать? Какую пользу это принесло бы? Наоко больше не существовала в этом мире; она превратилась в горсть пепла.
В конце августа в Кобе провели тихие похороны Наоко, и когда все закончилось, я вернулся в Токио. Я сказал своему арендодателю, что меня не будет какое-то время, и своему начальнику в итальянском ресторане, что не смогу приходить на работу. Мидори я написал короткое письмо. Я не мог ничего сказать в тот момент, но надеялся, что она подождет меня еще немного. Следующие три дня я провел в кинотеатрах, и после того как посмотрел все новые фильмы в Токио, собрал рюкзак, снял все свои сбережения с банка, поехал на станцию Синдзюку и сел на первый попавшийся скорый поезд, уходящий из города.
Куда я ездил, не могу вспомнить. Хорошо помню виды, звуки и запахи, но названия городов забыты, как и порядок, в котором перемещался из одного места в другое. Передвигался из города в город на поезде или автобусе, или ловил попутку в грузовике, раскладывал свой спальный мешок на пустых парковках, вокзалах, в парках, на берегах рек или у моря. Однажды я уговорил их позволить мне спать в углу местного полицейского участка, а в другой раз спал рядом с кладбищем. Мне было все равно, где я сплю, лишь бы быть вне людских глаз и оставаться в своем спальном мешке сколько захочется. Уставший от ходьбы, я залезал в него, глотал немного дешевого виски и сразу засыпал.
В хороших городах люди приносили мне еду и спирали от комаров, а в не очень хороших вызывали полицию и выгоняли из парков. Для меня это не имело значения. Все, чего я хотел, — это уснуть в незнакомых городах.
Когда деньги заканчивались, работал несколько дней рабочим, пока не зарабатывал необходимое. Работы для меня всегда хватало. Я просто продолжал двигаться из одного города в другой, без цели. Мир был большим и полным странных вещей и необычных людей. Однажды я позвонил Мидори, потому что мне нужно было услышать ее голос.
— Учеба давно началась, знаешь ли, — сказала она. — Некоторые курсы уже требуют работы. Что ты собираешься делать? Ты понимаешь, что не выходил на связь целых три недели? Где ты? Что ты делаешь?
— Прости, но я не могу вернуться в Токио сейчас. Еще не могу.
— И это все, что ты можешь мне сказать?
— На данный момент больше нечего сказать. Может быть, в октябре...
Мидори положила трубку без единого слова.
Я продолжал свои путешествия. Время от времени я останавливался в дешевом общежитии, принимал ванну и брился. То, что я видел в зеркале, выглядело ужасно. Солнце высушило мою кожу, глаза запали, а на скулах были странные пятна и порезы. Я выглядел так, как будто только что вылез из пещеры, но это был я. Это был я.
К тому времени я двигался вдоль побережья, как можно дальше от Токио — может быть, в Тоттори или на скрытую сторону Хёго. Гулять по побережью было легко. Я всегда мог найти удобное место для сна на песке. Разжигал костер из плавника и жарил сушеную рыбу, купленную у местного рыбака. Потом я пил виски и слушал волны, думая о Наоко. Было слишком странно думать, что она умерла и больше не является частью этого мира. Я не мог осознать правду. Не мог поверить в это. Я слышал, как в крышку ее гроба вбивали гвозди, но все равно не мог смириться с тем, что она вернулась в ничто.
Нет, ее образ был все еще слишком ярок в моей памяти. Я все еще мог видеть, как она заключала мой член в свои уста, как ее волосы падали на мой живот. Все еще чувствовал ее тепло, ее дыхание на себе, и тот беспомощный момент, когда я мог только кончить. Я мог вызвать все это в памяти так ясно, как будто это произошло всего пять минут назад, и был уверен, что Наоко все еще рядом со мной, что я мог просто протянуть руку и коснуться ее. Но нет, ее там не было; ее плоть больше не существовала в этом мире.
Ночами, когда я не мог уснуть, образы Наоко возвращались ко мне. Я не мог их остановить. Слишком много воспоминаний о ней было внутри меня, и как только одно из них находило малейшую лазейку, остальные вырывались наружу нескончаемым потоком, неостановимым наводнением: Наоко в ее желтом дождевике, убирающая вольер и несущая мешок с кормом в то дождливое утро; развалившийся торт на день рождения и ощущение слез Наоко, проникающих сквозь мою рубашку (да, тогда тоже шел дождь); Наоко, идущая рядом со мной зимой в своем верблюжьем пальто; Наоко, касающаяся заколки, которую всегда носила; Наоко, смотрящая на меня своими невероятно ясными глазами; Наоко, сидящая на диване, с ногами, поджатыми под ее синее ночное платье, подбородок на коленях.
Воспоминания обрушивались на меня, как волны прилива, унося мое тело в какое-то странное новое место — место, где я жил с мертвыми. Там жила Наоко, и я мог говорить с ней и держать ее в своих объятиях. Смерть в том месте не была решающим элементом, который завершал жизнь. Там смерть была лишь одним из многих элементов, составляющих жизнь. Там Наоко жила со смертью внутри нее. И мне она говорила: «Не волнуйся, это всего лишь смерть. Не позволяй ей беспокоить тебя».
){kind=link}
0 Комментарии