— Я понимаю, что ты мне говоришь, — сказал я Рейко, — но всё ещё не готов следовать этому. Я имею в виду, это были такие грустные маленькие похороны! Никто не должен умирать так.
Рейко протянула руку и погладила меня по голове.
— Все мы когда-нибудь умрём так. И я, и ты.
Мы прошли пять минут вдоль берега реки до местной общественной бани и вернулись домой, чувствуя себя освежёнными. Я открыл бутылку вина, и мы сели на веранде, попивая его.
— Эй, Ватанабе, не мог бы ты принести ещё один стакан?
— Конечно, — сказал я. — Но зачем?
— Мы устроим свои собственные похороны для Наоко, только вдвоём. Не такие грустные.
Когда я передал ей стакан, Рейко наполнила его до краёв и поставила на каменный фонарь в саду. Затем она села на веранду, опираясь на колонну, с гитарой в руках, и закурила сигарету.
— А теперь не мог бы ты принести коробок спичек? Самый большой, какой найдёшь.
Я достал коробку кухонных спичек эконом-класса и сел рядом с ней.
— Теперь я хочу, чтобы ты клал спичку каждый раз, когда я играю песню. Просто ставь их в ряд. Буду играть каждую песню, что придет на ум.
Сначала она сыграла мягкую, прекрасную версию «Дорогого сердца» Генри Манчини.
— Ты дал запись этого Наоко, не так ли?, — она спросила.
— Да. На Рождество в позапрошлом году. Ей очень понравилась эта песня.
— Мне тоже нравится», — сказала Рейко. — Так мило и красиво… — и она еще раз сыграла несколько тактов мелодии, прежде чем сделать еще один глоток вина.
— Интересно, сколько песен я смогу сыграть, прежде чем окончательно напьюсь. Это будут хорошие похороны, тебе не кажется, что не так уж и грустно?
Рэйко перешла в The Beatles, сыграв «Norwegian Wood», «Yesterday», «Michelle» и «Something». Она спела и сыграла «Here Comes the Sun», затем сыграла «Дурака на холме». Я положил семь спичек подряд.
— Семь песен, — сказала Рэйко, отпивая еще вина и закуривая еще одну сигарету. — Эти ребята наверняка знали что-то о грусти жизни и нежности.
Под «этими парнями» Рэйко, конечно, имела в виду Джона Леннона, Пола Маккартни и Джорджа Харрисона. Немного передохнув, Рейко затушила сигарету и снова взяла в руки гитару. Она сыграла «Пенни Лейн», «Блэкберд», «Джулия», «Когда мне 64», «Человек из ниоткуда», «И я люблю ее» и «Эй, Джуд».
— Сколько это песен?
— Четырнадцать, — сказал я.
Она вздохнула и спросила меня:
— А ты? Можешь что-нибудь сыграть, может быть, одну песню?
— Ни в коем случае. Я ужасен.
— Так играй ужасно.
Я достал гитару и, спотыкаясь, начал исполнять «Up on the Roof». Рейко отдыхала, курила и пила. Когда я закончил, она аплодировала.
Затем она сыграла гитарную транскрипцию «Паванны для умирающей королевы» Равеля и прекрасное чистое исполнение «Лунной ночи» Дебюсси.
— Я овладела обоими этими навыками после смерти Наоко, — сказала Рейко. — В конце концов, ее музыкальный вкус никогда не поднимался выше сентиментальности.
Затем она исполнила несколько песен Bacharach: «Close to You», «Raindrops Keep Falling on my Head», «Walk on By», «Wedding Bell Blues».
— Двадцать, — сказал я.
— Я, как человеческий музыкальный автомат! — воскликнула Рэйко. — Мои профессора упали бы в обморок, если бы увидели меня сейчас.
Она продолжала попивать, пыхтеть и играть: несколько босса-нов, Роджерс и Харт, Гершвин, Боб Дилан, Рэй Чарльз, Кэрол Кинг, The Beach Boys, Стиви Уандер, «Песня Сукияки» Кю Сакамото, «Синий бархат», «Зеленые поля».
Иногда она закрывала глаза и кивала или напевала мелодию.
Когда вино закончилось, мы перешли к виски. Вино из бокала в саду я вылил на каменный фонарь и заменил его виски.
— Как идет наш счет? — спросила Рейко.
— Сорок восемь, — сказал я.
Для нашей сорок девятой песни Рейко исполнила «Элеонору Ригби», а пятидесятой стало еще одно исполнение «Норвежского леса». После этого она отдохнула и выпила немного виски.
— Может быть, этого достаточно, — сказала она.
— Это так, — ответил я. — Здорово.
Рейко посмотрела мне в глаза и сказала:
— Теперь послушай меня, Ватанабэ. Я хочу, чтобы ты забыл все о тех грустных похоронах, которых видел. Просто помни этого нашего чудесного человека.
Я кивнул.
— Вот еще один, на всякий случай, — сказала она и в своей пятьдесят первой пьесе сыграла свою любимую фугу Баха. Когда она закончила, то сказала почти шепотом:
— Как насчет того, чтобы сделать это со мной, Ватанабэ?
— Странно, — сказал я. — Я подумал о том же.
Мы вошли внутрь и задернули шторы. Затем в затемненной комнате мы с Рейко искали тела друг друга, как будто это было для нас самым естественным занятием на свете. Я снял с нее блузку и брюки, а затем нижнее белье.
— Я прожила странную жизнь, — сказала Рейко, — но никогда не думала, что с меня снимет трусики мужчина на 19 лет младше меня.
— Ты бы предпочла снять их с себя сама?
— Нет, продолжай. Но не удивляйся моим морщинам.
— Мне нравятся твои морщинки.
— Ты заставишь меня плакать, — прошептала она.
){kind=link}
0 Комментарии