У меня не было ничего весёлого, о чём можно было бы поговорить. Я подумал: если бы только Штурмовик был ещё с нами! Этот парень мог вдохновить на множество историй. Пара таких историй точно бы всем подняла настроение. Единственное, что я мог сделать, — это рассказать длинную историю о грязных привычках парней в общежитии. Меня тошнило от одного упоминания о таких гадостях, но Наоко и Рейко буквально падали со смеху, для них всё это было ново. Затем Рейко начала пародировать пациентов психбольницы. Это тоже было весело. После одиннадцати Наоко начала выглядеть сонной, и Рейко разложила диван и передала мне подушку, простыни и одеяла.
— Если захочешь кого-то изнасиловать посреди ночи, не перепутай, — сказала она. — Тело без морщин в левой кровати принадлежит Наоко.
— Врёшь! Моя кровать справа, — сказала Наоко.
Рейко добавила:
— Кстати, я договорилась, что мы пропустим часть нашей дневной программы. Почему бы нам не устроить небольшой пикник? Я знаю одно очень красивое место рядом.
— Хорошая идея, — сказал я.
Женщины по очереди чистили зубы и отправились в спальню. Я налил себе немного бренди и растянулся на диване, вспоминая события дня с утра до ночи. День казался ужасно длинным. Комната продолжала светиться в лунном свете. Из спальни, где спали Наоко и Рейко, доносился лишь лёгкий скрип кровати. Маленькие диаграммы, казалось, плавали в темноте, когда я закрывал глаза, и мои уши улавливали отголоски игры Рейко на гитаре, но ни то, ни другое не длилось долго. Сон пришёл и унёс меня в тёплую вязкую массу. Мне снились ивы. Обе стороны горной дороги были усеяны ивами. Невероятное количество ив. Дул довольно сильный ветер, но ветви ив не колыхались. Почему это так? Я задался вопросом, и тут увидел, что на каждой ветке каждого дерева сидят крохотные птицы. Их вес не давал ветвям качаться. Я взял палку и ударил ближайшую ветку, надеясь спугнуть птиц и позволить ветке раскачаться. Но они не улетели. Вместо этого они превратились в металлические куски, похожие на птиц, и рухнули на землю.
Когда я открыл глаза, мне показалось, что я продолжаю видеть продолжение своего сна. Лунный свет заполнил комнату мягким белым свечением. По рефлексу я сел в постели и начал искать металлических птиц, которых, конечно же, там не было. Вместо этого я увидел Наоко у подножия кровати. Она сидела неподвижно и одна, глядя в окно. Она подняла колени и опиралась на них подбородком, напоминая голодного сироту. Я поискал часы, которые оставил у подушки, но их не было на месте, где я знал, что они должны быть. По углу лунного света я догадался, что сейчас должно быть два или три часа ночи. Я чувствовал сильную жажду, но решил оставаться неподвижным и продолжать наблюдать за Наоко. Она была в том же голубом ночном платье, что я видел на ней раньше, и с одной стороны её волосы были закреплены заколкой в виде бабочки, открывая красоту её лица в лунном свете. Странно, подумал я, ведь она сняла заколку перед тем, как лечь спать.
Наоко сидела неподвижно, как маленькое ночное животное, привлечённое лунным светом. Направление свечения подчёркивало силуэт её губ. Казалось, что этот силуэт, совершенно хрупкий и уязвимый, пульсировал почти незаметно с биением её сердца или движениями её внутреннего мира, как будто она шептала беззвучные слова тьме.
Я сглотнул, надеясь утолить жажду, но в ночной тишине звук оказался оглушительным. Как будто это было сигналом для неё, Наоко встала и тихо подошла к изголовью кровати, её платье слегка шелестело. Она опустилась на колени у моей подушки, её глаза смотрели прямо в мои. Я смотрел на неё в ответ, но её глаза ничего мне не говорили. Странно прозрачные, они казались окнами в другой мир, но как бы долго я ни вглядывался в их глубины, я не мог ничего увидеть. Наши лица были на расстоянии не более десяти дюймов друг от друга, но она была на световые годы дальше от меня.
Я протянул руку и попытался коснуться её, но Наоко отпрянула, её губы едва заметно дрожали. Через мгновение она подняла руки и начала медленно расстёгивать пуговицы своего платья. Всего их было семь. Я почувствовал, что это продолжение моего сна, когда наблюдал, как её стройные, прекрасные пальцы открывают пуговицы одну за другой сверху вниз. Семь маленьких белых пуговиц: когда она расстегнула их все, Наоко скинула платье с плеч и полностью сбросила его, как насекомое, сбрасывающее свою кожу. Под платьем на ней ничего не было. На ней была только заколка в виде бабочки. Теперь обнажённая и всё ещё на коленях у кровати, она смотрела на меня. Омытая мягким лунным светом, тело Наоко имело трогательный блеск новорожденной плоти. Когда она двигалась — а двигалась она почти незаметно, — игра света и тени на её теле менялась едва уловимо. Вздутия её груди, её крошечные соски, вдавление пупка, её бедра и лобковые волосы отбрасывали зернистые тени, формы которых постоянно менялись, как рябь на спокойной поверхности озера.
«Какая совершенная плоть!» — подумал я. Когда Наоко приобрела такое идеальное тело? Что случилось с телом, которое я держал в своих объятиях той весной ночью?
Той ночью тело Наоко дарило мне ощущение несовершенства, когда я нежно раздевал её, пока она плакала. Её грудь казалась твёрдой, соски странно торчащими, а бёдра — неестественно жёсткими. Конечно, она была красивой девушкой, её тело было великолепным и притягательным. Оно возбуждало меня той ночью и уносило с собой с гигантской силой. Но всё же, обнимая её, лаская и целуя её обнажённую плоть, я испытывал странное и мощное осознание дисбаланса и неуклюжести человеческого тела. Держа Наоко в своих объятиях, я хотел объяснить ей: «Сейчас я занимаюсь с тобой сексом. Я внутри тебя. Но на самом деле это ничего не значит. Это всего лишь соединение двух тел. Всё, что мы делаем, — это рассказываем друг другу то, что можно рассказать только через трение двух несовершенных кусков плоти. Делая это, мы делимся своим несовершенством». Но, конечно, я никогда не смог бы сказать такое с надеждой быть понятым. Я просто продолжал крепко обнимать её. И, делая это, я чувствовал внутри её тела какое-то каменное инородное вещество, что-то чуждое, к чему я никогда не смогу приблизиться. Это ощущение наполняло моё сердце чувством к Наоко и придавало моему возбуждению ужасающую интенсивность.
){kind=link}
0 Комментарии