— Это немного похоже на старые времена, не так ли? — сказала она.
— Это были не «старые времена», — засмеялся я. — Это была весна этого года! Если это были «старые времена», то десять лет назад — это древняя история.
— Это кажется древней историей, — сказала Наоко. — Но всё равно, прости за прошлую ночь. Я не знаю, я была на нервах. Мне не стоило этого делать после того, как ты приехал сюда из Токио.
— Не переживай, — сказал я. — У нас обоих есть много чувств, которые нужно выплеснуть. Так что, если тебе нужно выплеснуть свои чувства на кого-то, выплесни на меня. Тогда мы сможем лучше понять друг друга.
— А что будет, если ты лучше поймёшь меня?
— Ты не понимаешь, да? — сказал я. — Это не вопрос «что тогда». Некоторые люди получают удовольствие от чтения расписаний поездов, и это всё, что они делают весь день. Некоторые люди делают огромные модели кораблей из спичек. Так что плохого в том, что есть один человек в мире, которому нравится пытаться понять тебя?
— Что-то вроде хобби? — сказала она, веселясь.
— Да, я думаю, это можно назвать хобби. Большинство нормальных людей назвали бы это дружбой или любовью, но если ты хочешь назвать это хобби, то это тоже нормально.
— Скажи, — сказала Наоко, — тебе ведь тоже нравился Кидзуки, да?
— Конечно, — сказал я.
— А Рейко?
— Мне она очень нравится, — сказал я. — Она действительно милая.
— Почему тебе всегда нравятся такие люди, как мы, я имею в виду? Мы все немного странные и запутанные, и тонем — я, Кидзуки и Рейко. Почему тебе не могут нравиться более нормальные люди?
— Потому что я не вижу вас такими, — сказал я, немного подумав. — Я не вижу тебя, Кидзуки или Рейко «странными» каким-либо образом. Ребята, которых я считаю странными, бегают там.
— Но мы странные, — сказала Наоко. — Я это вижу.
Мы шли молча. Дорога отошла от забора и вышла на круговое травяное поле, окружённое деревьями, как пруд.
— Иногда я просыпаюсь посреди ночи от страха, — сказала Наоко, прижимаясь к моей руке. — Я боюсь, что никогда не поправлюсь. Я всегда останусь такой запутанной и состарюсь здесь. Я так замерзаю, что мне кажется, что я вся ледяная внутри. Это ужасно... так холодно...
Я обнял её и прижал к себе.
— Я чувствую, как Кидзуки тянет меня из темноты, — сказала Наоко, — зовёт: «Эй, Наоко, мы не можем быть разлучены». Когда я слышу его голос, я не знаю, что делать.
— Что ты делаешь?
— Ну... не пойми это неправильно.
— Ладно, я не пойму.
— Я прошу Рейко обнять меня. Я её бужу, залезаю к ней в постель и позволяю ей крепко обнять меня. И плачу. А она гладит меня, пока лёд не растает и мне не станет тепло. Ты считаешь, что это ненормально?
— Нет. Хотя мне бы хотелось быть тем, кто тебя обнимает, — сказал я.
— Тогда обними меня. Сейчас. Прямо здесь.
Мы сели на сухую траву луга и обнялись. Высокая трава окружала нас, и над нами виднелись только небо и облака. Я мягко уложил Наоко и прижал её к себе. Она была мягкой и тёплой, её руки протянулись ко мне. Мы целовались с настоящим чувством.
— Скажи мне что-нибудь, Тору, — прошептала Наоко мне на ухо.
— Что именно? — спросил я.
— Ты хочешь спать со мной?
— Конечно, хочу, — ответил я.
— Ты можешь подождать?
— Конечно, могу.
— Прежде чем мы снова это сделаем, я хочу немного поправиться. Я хочу стать человеком, достойным твоего хобби. Ты подождёшь, пока я это сделаю?
— Конечно, подожду.
— У тебя сейчас эрекция?
— Ты имеешь в виду подошвы моих ног?
— Глупый, — хихикнула Наоко.
— Если ты спрашиваешь, есть ли у меня эрекция, то да, есть.
— Сделай одолжение и перестань говорить «конечно».
— Ладно, перестану.
— Трудно?
— Что?
— Быть с эрекцией.
— Трудно?
— Я имею в виду, тебе больно?
— Ну, это зависит от того, как на это смотреть.
— Хочешь, я помогу тебе избавиться от неё?
— Рукой?
— Ага. По правде говоря, — сказала Наоко, — она мне мешает с тех пор, как мы легли. Больно.
Я отодвинул свои бёдра.
— Лучше?
— Спасибо.
— Знаешь? — сказал я.
— Что?
— Я бы хотел, чтобы ты это сделала.
— Хорошо, — сказала она с доброй улыбкой. Затем расстегнула мою молнию и взяла мой напряжённый член в руку.
— Он тёплый, — сказала она.
Она начала двигать рукой, но я остановил её и расстегнул её блузку, дотянувшись до застёжки её бюстгальтера. Я поцеловал её мягкие, розовые соски. Она закрыла глаза и медленно начала двигать пальцами.
— Знаешь, у тебя это хорошо получается, — сказал я.
— Будь хорошим мальчиком и заткнись, — сказала Наоко.
После того, как я кончил, я обнял её и снова поцеловал. Наоко застегнула бюстгальтер и блузку, а я застегнул свои брюки.
— Теперь тебе будет легче идти? — спросила она.
— Это всё благодаря тебе.
— Ну что ж, сэр, если вам удобно, можем пройти ещё немного?
— Конечно.
Мы пересекли луг, прошли через рощу деревьев и вышли на другой луг. Наоко рассказывала о своей умершей сестре, объясняя, что хотя она почти никому об этом не говорила, но чувствовала, что должна рассказать мне.
— Ей было на шесть лет больше, чем мне, и наши характеры были совершенно разными, но всё равно мы были очень близки. Мы никогда не ссорились, ни разу. Это правда. Конечно, с такой большой разницей в возрасте нам не о чем было ссориться.
Её сестра была одной из тех девочек, которые успешны во всём — отличница, спортсменка, популярная, лидер, добрая, прямолинейная, мальчики её любили, учителя обожали, её стены были увешаны грамотами. В любой школе есть такая девочка.
— Я не говорю это потому, что она моя сестра, но её успехи её не испортили. Она никогда не становилась высокомерной или показушной. Просто, что бы ей ни дали сделать, она делала это лучше всех.
){kind=link}
0 Комментарии