— Смотри, — сказала она, открывая сумку. Там была огромная гроздь винограда. — Любишь виноград?
— Обожаю.
Она протянула мне верхнюю кисть.
— Можно есть. Они помытые.
Мы шли, поедая виноград и выплёвывая кожуру и семена на землю. Они были свежими и вкусными.
— Я иногда даю уроки игры на пианино их сыну, и они угощают меня разными вкусностями. Вино, которое мы пили, было от них. Иногда прошу их купить что-нибудь в городе.
— Я бы хотел услышать продолжение истории, которую ты рассказывала мне вчера, — сказал я.
— Ладно, — сказала Рейко. — Но если мы будем часто возвращаться поздно, Наоко может начать что-то подозревать.
— Я готов рискнуть.
— Хорошо, тогда. Но я хочу крышу над головой, сегодня немного прохладно.
Она повернула налево, когда мы подошли к теннисным кортам. Мы спустились по узкой лестнице и вышли к месту, где несколько складов стояли, как блок домов. Рейко открыла дверь ближайшего, вошла и включила свет.
— Заходи, — сказала она. — Здесь нечего особенно смотреть.
Склад содержал аккуратные ряды лыж для беговых лыж, ботинок и палок, а на полу были сложены снегоуборочная техника и мешки с каменной солью.
— Я раньше часто приходила сюда заниматься на гитаре, когда хотела побыть одна. Уютное местечко, не правда ли?
Рейко села на мешки с каменной солью и пригласила меня сесть рядом. Я сделал, как она сказала.
— Здесь плохая вентиляция, но ты не против, если я покурю?
— Конечно, — сказал я.
— Это одна привычка, от которой я никак не могу избавиться, — сказала она с гримасой, но закурила с явным удовольствием. Немногие люди наслаждаются табаком так, как Рейко. Я ел виноград, аккуратно очищая каждый ягодку и бросая кожуру и семена в жестяную банку, которая служила мусорным ведром.
— Так, давай вспомним, на чём мы остановились вчера? — спросила Рейко.
— Было темно и бурно, и ты карабкалась по крутому утёсу, чтобы достать птичье гнездо.
— Ты удивительный, умеешь шутить с таким серьёзным лицом, — сказала Рейко. — Вроде я остановилась на том, что давала девочке уроки по фортепиано каждую субботу утром.
— Точно.
— Если считать, что всех людей можно разделить на две группы — тех, кто умеет обучать других, и тех, кто не умеет, — я определённо принадлежу к первой группе, — сказала Рейко. — В молодости я так не думала, и, наверное, не хотела думать о себе в таком ключе, но, достигнув определённого возраста и уровня самопознания, я поняла, что это правда: я хороша в обучении других. Очень хороша.
— Я в этом не сомневаюсь.
— У меня гораздо больше терпения к другим, чем к себе, и я намного лучше в том, чтобы раскрывать потенциал других, чем свой собственный. Вот такой я человек. Я — та шершавая поверхность на стороне спичечного коробка. Но мне это вполне устраивает. Лучше быть первоклассным спичечным коробком, чем второклассной спичкой. Это стало для меня ясным, наверное, после того, как я начала учить эту девочку. Я преподавала нескольким другим, когда была моложе, чисто в качестве подработки, не осознавая этого о себе. Только после начала занятий с ней я начала так думать о себе. Хей, я хороша в обучении людей. Уроки шли очень хорошо.
Как я уже говорила вчера, девочка не была особо выдающейся в технике, и вопрос о том, чтобы она стала профессиональным музыкантом, даже не поднимался, так что я могла расслабиться. Плюс она училась в такой школе, где любой с половинкой нормальных оценок автоматически поступал в университет, так что ей не нужно было убиваться над учёбой, и её мать тоже была за то, чтобы занятия были лёгкими. Поэтому я не давила на неё. Я поняла с первой встречи, что она из тех детей, которых нельзя заставить делать что-то, что они не хотят делать, она была из тех, кто будет сладкой и милой и говорить «Да, да», и абсолютно отказываться делать то, что ей не нравится. Поэтому первое, что я сделала, — позволила ей сыграть пьесу так, как она хочет — на сто процентов по-своему. Затем я играла ту же пьесу разными способами, и мы обсуждали, какой из них лучше или какой ей больше нравится. Потом я снова просила её сыграть, и её исполнение было в десять раз лучше, чем первое. Она сама видела, что работает лучше, и внедряла эти элементы в своё исполнение.
Рейко на мгновение остановилась, наблюдая за тлеющим концом своей сигареты. Я продолжал есть свой виноград, не говоря ни слова.
— Я знаю, что у меня довольно хороший музыкальный слух, но она была лучше меня. Раньше я думала, что это такая трата! Я думала, если бы она начала с хорошим учителем и получила правильное обучение, она бы достигла многого! Но я ошибалась. Она не из тех детей, которые могли бы выдержать правильное обучение. Есть такие люди. Они наделены этим замечательным талантом, но не могут сделать усилие, чтобы систематизировать его. Они в итоге расточают его на мелкие кусочки. Я видела немало таких людей. Сначала думаешь, что они удивительные. Они могут с листа сыграть какую-то ужасно сложную пьесу и сыграть её очень хорошо. Ты видишь это и поражаешься. Думаешь: «Я никогда не смог бы так в жизни». Но на этом всё заканчивается. Они не могут пойти дальше. Почему? Потому что они не делают усилий. У них не было дисциплины, заложенной в них. Их баловали. У них было достаточно таланта, чтобы играть без усилий, и их с детства хвалили, так что упорный труд кажется им глупостью. Они возьмут пьесу, на которую другому ребёнку потребуется три недели работы, и закончат её за половину времени, так что учитель считает, что они достаточно поработали, и позволяет им переходить к следующему. И они делают это за половину времени и переходят к следующей пьесе. Они никогда не узнают, что значит быть закалённым учителем; они упускают ключевой элемент, необходимый для формирования характера. Это трагедия. У меня самой были такие тенденции, но, к счастью, у меня был очень строгий учитель, так что я их держала в узде.
0 Комментарии