Вспоминая 1969 год, я вижу перед собой лишь болото — глубокое, липкое болото, которое, казалось, собирается сорвать обувь с моих ног при каждом шаге. Я иду через грязь, изнемогая от усталости. Впереди и позади меня — только бесконечная тьма болота.
Время двигалось в ритме моих неуверенных шагов. Люди вокруг меня давно ушли вперёд, в то время как я и моё время оставались позади, борясь с грязью. Мир вокруг меня был на пороге великих преобразований. Смерть уже забрала Джона Колтрейна, к которому присоединилось множество других. Люди кричали о революционных переменах — которые всегда, казалось, были где-то впереди, на повороте дороги. Но «перемены», которые приходили, были всего лишь двумерными декорациями, задниками без сущности или смысла. Я плелся день за днём, редко поднимая взгляд, глаза были прикованы к бесконечному болоту передо мной. Я ставил правую ногу, поднимал левую, ставил левую ногу, поднимал правую, не будучи уверенным, где я нахожусь и иду ли в правильном направлении, зная только, что надо продолжать двигаться, шаг за шагом.
Мне исполнилось 20, осень сменилась зимой, но в моей жизни ничего значительного не изменилось. Без особого энтузиазма я посещал лекции, работал три ночи в неделю в магазине пластинок, время от времени перечитывал «Великого Гэтсби», а по воскресеньям занимался стиркой и писал длинные письма Наоко. Иногда я выходил с Мидори пообедать или сходить в зоопарк или кино. Продажа книжного магазина Кобаяси прошла по плану, и Мидори с сестрой переехали в двухкомнатную квартиру рядом с Мёгадани, в более престижный район. Мидори говорила, что переедет, когда сестра выйдет замуж, и снимет себе квартиру. Тем временем она пригласила меня на обед в их новую квартиру. Это была солнечная, красивая квартира, и, казалось, Мидори наслаждалась жизнью там гораздо больше, чем над книжным магазином Кобаяси.
Иногда Нагасава предлагал мне пойти на одну из наших прогулок, но я всегда находил что-то другое, чем можно заняться. Я просто не хотел возиться. Дело не в том, что мне не нравилась идея спать с девушками: просто, когда я думал о всём процессе — пить в городе, искать подходящих девушек, разговаривать с ними, идти в отель — это всё казалось слишком утомительным. Я всё больше восхищался Нагасавой за то, что он мог продолжать этот ритуал, не уставая от него. Возможно, слова Хацуми повлияли на меня: мне было гораздо приятнее думать о Наоко, чем спать с какой-то глупой, незнакомой девушкой. Ощущение её пальцев, доводящих меня до оргазма на травяном поле, оставалось живым внутри меня.
В начале декабря я написал ей и спросил, можно ли будет навестить её во время зимних каникул. Ответ пришёл от Рейко, в котором говорилось, что они будут рады меня видеть. Она объяснила, что Наоко трудно писать, и что она отвечает за неё. Не нужно было воспринимать это, как признак того, что Наоко чувствует себя особенно плохо: беспокоиться не было причин. Эти вещи приходили волнами.
Когда наступили каникулы, я запихнул свои вещи в рюкзак, надел зимние ботинки и отправился в Киото. Странный доктор был прав: зимние горы, покрытые снегом, были невероятно красивы. Как и раньше, я провёл две ночи в квартире с Наоко и Рейко и провёл три дня с ними, занимаясь почти теми же вещами, что и раньше. Когда садилось солнце, Рейко играла на гитаре, и мы трое сидели и разговаривали. Вместо пикника мы катались на лыжах по пересечённой местности. Час прогулки по лесу на лыжах оставлял нас без дыхания и потными. Мы также присоединялись к жителям и персоналу, расчищая снег, когда было время. Доктор Мията подошёл к нашему столу за ужином, чтобы объяснить, почему средние пальцы у людей длиннее указательных, в то время как с пальцами ног всё наоборот. Привратник Омура снова заговорил со мной о токийской свинине. Рейко наслаждалась пластинками, которые я привёз в подарок из города. Она переписывала несколько мелодий и подбирала их на гитаре.
Наоко была ещё менее разговорчивой, чем осенью. Когда мы трое были вместе, она сидела на диване, улыбаясь, и почти ничего не говорила. Рейко, казалось, болтала за троих.
— Но не волнуйся, — сказала мне Наоко. — Это просто одно из тех времён. Мне гораздо веселее слушать вас двоих, чем говорить самой.
Рейко нашла себе занятия, которые выводили её из квартиры, чтобы Наоко и я могли остаться в постели. Я целовал её шею, плечи и грудь, а она доводила меня до оргазма руками, как и раньше. Потом, прижав её к себе, я сказал ей, как долго сохранялось у меня ощущение её прикосновений за эти два месяца, что я думал о ней и мастурбировал.
— Ты не спал ни с кем другим? — спросила Наоко.
— Ни разу, — ответил я.
— Хорошо, тогда вот ещё кое-что, что ты запомнишь, — сказала она.
Наоко скользнула вниз и довела меня до оргазма ртом.
— Думаешь, ты сможешь это запомнить? — спросила она.
— Конечно, смогу, — ответил я. — Я всегда буду помнить это.
Я крепко обнял её и засунул руку ей в трусики, касаясь её всё ещё сухой вагины. Наоко покачала головой и оттолкнула мою руку. Мы обнялись и молча полежали некоторое время.
— Я думаю, что съеду из общежития, когда закончится семестр, и буду искать квартиру, — сказал я. — Я устал от жизни в общежитии. Если я буду продолжать работать на полставки, я смогу покрыть свои расходы. Как насчёт того, чтобы приехать в Токио и жить со мной, как я предлагал раньше?
— О, Тору, спасибо. Я так счастлива, что ты предложил мне что-то подобное!
){kind=link}
0 Комментарии