Однако Линь всё же поинтересовалась, почему Мянь Тан, бывшая женой военного, теперь в таком состоянии. Мянь Тан не хотела раскрывать истинную личность Цуй Синчжоу, поэтому просто сказала:
— Мы с ним не сошлись характерами и давно расстались.
Другие женщины наверняка бы расспросили подробнее, но Линь отнеслась к этому спокойно:
— Если бы не дети, мужчины вообще были бы бесполезны. Я тоже когда-то сбежала из своего племени и вышла за торговца, чтобы укрыться. Но долго бы я с ним всё равно не прожила, даже если бы он меня не выгнал. Уж лучше так. А твой Цуй, конечно, красив, но ничего страшного. Найдёшь кого-нибудь получше.
Мянь Тан усмехнулась, осознав, что её дерзкие мысли в глазах варварских женщин казались совершенно обычными. Она даже подумала, что Линь выбрала мужа только ради рождения сына, который теперь стал принцем их племени.
Позже Линь настояла, чтобы Мянь Тан хорошенько отдохнула: она согрела ей ванну, дала чистую одежду, и к вечеру крестница была как новенькая. Маленький Хэтай теперь увивался за ней, краснея от восхищения и даже пытаясь поцеловать её.
Но перед тем как покинуть дом Линь, Мянь Тан снова вымазала своё лицо печной сажей, чтобы не привлекать лишнего внимания.
Когда она вернулась в гостиницу, её спутники, включая Лю Куня, с аппетитом доедали ужин. Торговля шла на славу: запасы лекарственных трав практически закончились, а некоторые покупатели уже интересовались, когда она привезёт следующую партию.
С тканями дела обстояли хуже. Люди искали лишь обрезки для латания одежды. Война ещё не закончилась, и только что пережившие набеги варваров жители думали больше о выживании, чем о красоте.
Мянь Тан отметила это про себя и, рассчитав возможную выгоду, договорилась с хозяином местного пастбища обменять ткани на овечьи шкуры.
На обратном пути она взялась шить из шкур тёплую одежду. Лю Кунь помогал ей, прокалывая отверстия шилом, а она сшивала куски грубой нитью. В итоге получились просторные кожаные куртки и шапки с ушами.
К началу осени в северо-западных землях уже чувствовался холод зимы. Ночью в степях дул ледяной ветер, и Мянь Тан, вспоминая оставленную в доме шубу из горностая, едва не дрожала от холода.
Теперь же, надев свою новую овчинную куртку, она вернула Лю Куню его старую. Куртка оказалась просторной, её можно было надеть поверх тёплой ватной одежды и затянуть верёвкой, чтобы не пропускала ветер.
В новом наряде она встала и, улыбаясь, спросила спутников:
— Ну как, я красивая?
Лю Кунь поправил свою шапку, осмотрел её лицо, вымазанное сажей, и громоздкую одежду и серьёзно ответил:
— Смахиваешь на пастуха.
Видя, как у неё опустились плечи, он поспешно добавил:
— Зато тебе тепло!
Мянь Тан осталась довольна. Даже если её облик был далёк от утончённости, она знала, что стала заметно уютнее для чужих глаз.
Возвращение домой не было таким поспешным, как дорога туда. Мянь Тан, прислонившись к борту повозки, наблюдала, как огромный алый диск солнца медленно опускается за горизонт. Картина заката над безграничной равниной, похожая на строки о «широкой реке и круглой заходящей солнце», вызывала невольное восхищение.
Под кроваво-красным отблеском неба у неё появилось время вспомнить всё, что она слышала о войне у трёх перевалов. По слухам, князь Хуайян собрал тринадцать тысяч солдат и лично повёл войско вглубь варварских территорий.
Рассказывали, что на торжественной присяге в Чжэньчжоу князь Цуй Синчжоу первым отрезал прядь своих волос, поклявшись изгнать варваров за пределы гор Цииньшань и на сто лет обезопасить Центральную равнину от набегов.
Свидетели этих событий, простые жители, говорили, что сами провожали войско, прошли с другими людьми десять ли до ворот Золотых Врат.
Говорили, что князь был в сверкающих золотых доспехах, его осанка и мужественный облик вызывали восхищение. Люди, толпившиеся на улицах, провожали его с криками, многим на глаза наворачивались слёзы. Даже старики, по их словам, чувствовали, как их сердца вновь наполняются юношеским пылом.
Мянь Тан глубоко вздохнула и прикрыла глаза, пытаясь представить это зрелище. Такой высокий, широкоплечий мужчина, которому шла даже обычная броня, должен был выглядеть потрясающе в сияющих золотых доспехах.
Думая об этом, она непроизвольно начала напевать военную песню. Это был боевой марш, которым солдаты подбадривали себя. Мелодию она услышала однажды, когда он, ни о чём не подозревая, напевал её в горячем источнике. Глубокие ноты были явно не для женского голоса, но Мянь Тан, приглушив голос, придала песне нотки меланхолии, которые в сочетании со скрипом колёс звучали так, словно это была песня прощания с прошлым.
Такие редкие минуты покоя для неё были ценнее самой чистой воды.
Когда она вернулась в городок Цзиньто, её денежный мешок был уже полон, и сама она вновь превратилась в неутомимую вьючную лошадку. Теперь, уверенная в своих силах, она собрала караван из десяти телег, нагруженных не только лекарственными травами, но и железными котлами, солью, маслом и мукой — товарами, всегда востребованными в северных районах.
Но даже после подсчётов ей показалось, что этого недостаточно.
Вспомнив, как меняла ткани на шкуры, она решила вернуться к границе и встретиться с овцеводами. После долгих переговоров ей удалось договориться о сделке: если она доставит из степей трёх перевалов редких чёрнохвостых овец, то на южном берегу реки за них дадут цену втрое выше обычной.
0 Комментарии