Но вместо ответа от самой Мянь Тан вперёд выступила пожилая женщина с суровым выражением лица. Она окинула Цао пристальным взглядом и резко спросила:
— Позвольте узнать, уважаемый, называя нашу барышню «девчонкой», вы кем ей приходитесь?
Господин Цао, ошарашенный внезапным вмешательством, нахмурился и ответил:
— Я был телохранителем её деда. Когда-то, в опасный момент, если бы не я…
Не дослушав, Ли-мама вздёрнула брови и перебила:
— Раз вы были телохранителем господина Лу, значит, вы всего лишь наёмный работник! И вы, жалкие слуги, осмеливаетесь называть внучку вашего старого хозяина «девчонкой»? Она вам что, служанка из вашего двора? Сидите тут, обросшие седой щетиной, а ни уважения, ни субординации не знаете. Расступитесь-ка, чтобы запах вашей гнилой старости не испортил воздух для нашей барышни!
Эти старые телохранители, привыкшие кичиться своими заслугами, позволяли себе фамильярность даже с главой семьи Лу и его братом. Но сейчас, оказавшись под потоком унизительных слов от какой-то старой женщины, они просто онемели от ярости.
Цао наконец сфокусировал взгляд на говорившей. Перед ним стояла женщина с поразительно уверенной осанкой: гладко зачёсанные волосы, строгий узел, каждая деталь её облика говорила о безупречности. Она смотрела на него с таким выражением, словно перед ней лежала куча мусора.
Ли-мама, несмотря на возраст, выглядела ухоженной. На её ушах сверкали серьги, а на запястьях поблёскивали браслеты из высококачественного нефрита, подобранные в один комплект. Её одежда, хоть и выглядела скромно, была сшита из дорогой ткани.
Даже жена самого господина Цао не могла похвастаться такой аккуратностью и изяществом.
Старики, собравшиеся на полигоне, вдруг замолкли, растерянные её внешностью и словами.
Но господин Цао быстро пришёл в себя и с возмущением выпалил:
— Ты всего лишь слуга, как ты смеешь так со мной разговаривать?
Ли-мама, служанка, выросшая в княжеском доме, с поколениями накопленного опыта и внушительным состоянием семьи, лишь презрительно усмехнулась. Её сыновья уже вели собственные успешные дела, а её положение могло бы затмить самого господина Цао.
Она холодно отмахнулась:
— Кто вы такой? Даже если бы сюда пришёл новый уездный начальник Ли Гуанцай, я бы с ним разговаривала так же.
Эти слова заставили сердце Цао дрогнуть. Он вспомнил, что недавно в Сичжоу назначили нового уездного начальника, но официальное распоряжение ещё не дошло. Имя нового начальника — Ли Гуанцай — стало известно только благодаря шёпоту уходящего чиновника.
Эта женщина явно знала больше, чем стоило простому слуге.
Но то, что Ли-мама знала такие подробности, о которых обычным людям в Сичжоу было неведомо, лишь подтверждало: у Мянь Тан определённо были связи среди чиновников.
Однако другие старейшины не понимали всей сути. Услышав слова Ли-мамы о новом начальнике, они разразились громким смехом. Им казалось, что она просто пытается запугать их громкими словами.
Эти старики, будучи выходцами из среды воинов, не слишком-то придерживались приличий. Они были раздражены тем, что их лишили части доходов, и, недооценивая Мянь Тан, хотели шумом заставить её уступить.
«Непослушные дети больше получают!» — напоминали они себе. Когда старший Лу хотел урезать их выплаты, они так же подняли шум и добились своего.
Теперь же им предстояло «прижать к стенке» эту юную девчонку. А потом можно было пойти к дому Лу и поднять вой. Им казалось, что такой план вполне сработает.
Но прежде чем они подошли ближе, Мянь Тан вдруг натянула лук и выпустила стрелу. Раздался громкий звон, и кувшин на расстоянии ста метров разлетелся вдребезги.
Все остолбенели, а Мянь Тан уже пустила вторую стрелу. Она пробила шляпу одного из стариков, пригвоздив её к стволу дерева вместе с её владельцем, которого сила удара отбросила назад.
Старик побледнел, словно бумага. Только он знал, что стрела прошла буквально в волоске от его головы. Ещё чуть-чуть, и его череп раскололся бы, как тот кувшин.
Мянь Тан небрежно встряхнула руками, словно была недовольна собственным выстрелом. Затем она оглядела старейшин и с холодным презрением произнесла:
— Недаром говорят: «Кормить одного мешком риса — благодарность, кормить двумя — обида». Вот и правда. Семья Лу годами вас содержала, а вы, обнаглевшие волки, вздумали поднять бунт. В письмах я всё объяснила, а именно почему пришлось сократить ваши выплаты. Но вместо того чтобы понять, вы пришли шуметь! Если вы так не уважаете меня, то не вините за то, что я подам заявление в суд, описав все ваши махинации. Пусть жители Сичжоу рассудят: должна ли семья Лу вообще что-то вам платить!
Старейшины поспешили помочь товарищу, пригвождённому к дереву. Когда его освободили, они с ужасом обнаружили, что наконечник стрелы был снабжён особыми зазубринами. Если бы такая стрела попала в тело, то при извлечении она вырвала бы кусок мяса.
Испугавшись, они начали обвинять её:
— Ты… ты как смеешь ранить людей?!
Мянь Тан сделала вид, что смутилась, и, нахмурив брови, заговорила дрожащим голосом:
— Я всего лишь слабая девушка, окружённая шумной толпой. Разве я могу не бояться? От страха мои руки задрожали, вот стрела и улетела. А если вы будете шуметь ещё громче, то я могу выпустить ещё несколько стрел… Кто знает, кто тогда будет приходить за пенсиями в дом Лу?
С этими словами она вновь натянула тетиву, прицеливаясь. Но её тонкие запястья якобы тряслись от страха. Несколько стрел вылетели в разные стороны, некоторые лишь слегка задели их лица.
0 Комментарии