Юй Линси крепче прижалась к нему и заговорила тише:
— Мое детское имя мать выпросила в монастыре Цыань. Она хотела, чтобы я жила долгие годы в мире и покое.
— У меня тоже было детское имя, — усмехнулся Нин Инь. — «Ублюдок», «мерзкая тварь»… Хотя чаще всего она даже не удостаивала меня словами.
Юй Линси обняла его за талию и замерла, не в силах что-либо сказать.
Возможно, он заговорил, потому что уже начал. Или потому, что сейчас, когда в его руках было это теплое, хрупкое создание, внутри него что-то таяло.
— Она была гордой, но слабой, — продолжил он. — Не могла смириться, но и покончить с собой не решалась. Вот и жила в страданиях.
Голос его был ровным и тихим, словно он рассказывал не о себе.
Он говорил, что ее, Ли Фэй, пленил заклятый враг. Ради спасения собственной жизни она изменила свою личность и вошла в императорский дворец, но там оказалась никому не нужна. Вскоре ее изломанный разум не выдержал.
Дни напролет она сидела, раскачиваясь взад-вперед, безучастно глядя в пустоту. Иногда эта женщина безудержно плакала. Со временем даже тот, кто однажды пленил ее, потерял к ней интерес.
Сумасшедшая наложница была позором. Тем более если эта женщина — бывшая невестка самого Императора. Чтобы ее существование не бросало тень на его репутацию, ее заперли в заброшенном дворце, куда не ступала нога постороннего.
В холодных стенах ее единственной отдушиной стало издевательство над сыном. Будто, причиняя ему боль, она хоть на мгновение могла избавиться от своей.
Так шли годы. Даже сам Император забыл о существовании этого ребенка.
Однако той ночью все изменилось.
Во дворе у заброшенного колодца двое евнухов из Куньнинского дворца избавлялись от тел. Они сжигали одежду, заметая следы.
Ли Фэй случайно увидела это.
Погибшие были бывшими служанками Императрицы, помогавшими ей при родах. Их должны были отпустить из дворца на следующий день, но перед этим убили. Рядом, среди обгоревших обрывков, валялся полуобгоревший лист из записей Тайинской медицинской академии.
Прочитав его, Ли Фэй узнала тайну, способную погубить Императрицу. Вместе с этим она обрела и смертный приговор.
— Она увела тебя из дворца, чтобы спастись? — голос Юй Линси дрогнул.
— Да, но не совсем, — Нин Инь обнял ее одной рукой, а другой оперся о подлокотник. — Она действительно хотела сбежать, но вовсе не собиралась брать меня с собой.
Он слегка улыбнулся.
— Я же говорил: она ненавидела меня за ту кровь, что текла в моих жилах.
Юй Линси молчала.
— С остатками старой гвардии своего покойного мужа она связалась с огромным трудом, — продолжил Нин Инь, — они пообещали помочь ей сбежать из дворца, уехать как можно дальше. Она была так счастлива… Даже впервые в жизни приготовила для меня сладкий отвар.
Он чуть прищурил глаза, уголки его губ изогнулись в легкой усмешке.
— Она сказала, что всегда будет доброй ко мне, успокаивала, велела выпить отвар и скорее ложиться спать.
Ненадолго замолчав, он усмехнулся чуть громче:
— В том отваре был яд. То самое Девятицветное благовоние, что ты как-то просила в Царстве Желаний.
Юй Линси ощутила, как у нее вдруг болезненно сжалось сердце.
Это была первая ложь, с которой столкнулся Нин Инь.
— Но она не учла одного. С детства меня кормили ядами — обманом, силой, любыми способами. Я привык к ним, у меня другая сопротивляемость. Поэтому действие яда оказалось слабым: спустя несколько часов я очнулся, все еще чувствуя дурноту. Ее план был сорван, и ей ничего не оставалось, кроме как взять меня с собой.
Он снова усмехнулся, на этот раз с каким-то холодным оттенком.
— Она была слишком наивной. Как могла жалкая, запертая в холодном дворце безумная женщина стоить того, чтобы ради нее кто-то шел на риск?
Нин Инь чуть наклонил голову, его глаза потемнели.
— Мы выбрались из дворца и добрались до старого храма. Но там нас уже ждали. Императрица и отряд Юйлиньской гвардии пришли «изобличить измену».
Он скептически хмыкнул:
— Дальше ты знаешь.
Юй Линси стало ясно. Все это было лишь ловушкой. Императрица подкупила людей Ли Фэй, чтобы заманить ее в западню и избавиться от ненужной свидетельницы.
Старый, почти разрушенный храм, потемневший от времени каменный Будда, чье выражение словно источало сострадание…
И ночь.
Та самая ночь, длинная, черная и холодная, в которой никто не пришел их спасти.
.jpg)
0 Комментарии