Нин Инь сидел у изголовья ложа и с явным удовольствием наблюдал за тем, как Юй Линси проплакала целый час.
Надо признать, у неё была неплохая интуиция: когда любое слово может обернуться ошибкой, — плакать всегда безопаснее.
В одно мгновение в ней смешались радость от чудом спасённой жизни, обида, что сдерживалась слишком долго, и холодная паника, сквозящая в одиночестве. Всё это читалось в её заплаканных, но всё ещё сияющих глазах, словно лепестки грушевого цвета, покрытые росой.
Она плакала беззвучно. Лишь её подбородок был напряжён, а слёзы сами стекали по щекам, исчезая в волосах у висков.
Нин Инь видел немало слёз перед смертью — отчаянных, истеричных, униженных, но никто, ни одна, не плакала так… красиво.
В этот момент он понял, что есть развлечение, более утонченное, чем убийство.
Это была уже третья попытка — и в третий раз он не убил Юй Линси.
Она-то думала, что осталась жива потому, что яд оказался неудачным. Только немногие из личной стражи подумали, что регенту понадобилась женщина для «вида».
Ведь стоило лишь оставить место у ложа пустым и люди тут же начинали таскать к нему новых женщин, а вечно убивать — дело утомительное.
Юй Линси же была подходящим выбором.
Нин Инь прославился своей расчётливостью. Он даже специально позвал Юй Линси подавать ему чай во время утренних совещаний.
Однако, к его удивлению, она вела себя тихо и незаметно, как будто действительно пришла лишь послужить. Несколько раз её взгляд блуждал в сторону, останавливаясь не на нём, а на воробьях, ссорящихся на ветках за окном. Она слушала не его голос, а ветер.
Такой отстранённости не сыграть.
Канарейка? Скорее — служащая по расписанию. Надо — выйдет, не надо — исчезнет, чтобы не мешать.
Внешность безукоризненная. Манеры безупречные. Нин Инь был удовлетворён.
И всё же… всё шло слишком гладко. Он начинал скучать. Ему хотелось снова увидеть слёзы на её ресницах.
У Нин Иня была хроническая боль в ноге, и тело его из-за врождённого недуга всегда оставалось холодным. Поэтому он часто принимал горячие ванны, чтобы согреться.
После случая, когда один евнух попытался убить его под видом подношения полотенца — и был убит, испортив воду в бассейне своей кровью, — он предпочитал мыться в одиночестве.
Однако этой ночью он приказал Юй Линси сопровождать его в умывальню.
Если она шпионка, то такой шанс упустить не посмеет. В этом случае он без колебаний свернёт ей шею.
А если нет…
Он распахнул глаза, вышел из купальни, обдав воздух клубами горячего пара, и медленно направился к ней.
Юй Линси стояла с поникшей головой, держа в руках сложенное полотенце. Она ни разу не подняла глаз, будто его обнажённое тело — нечто отвратительное, достойное стыда, а не восхищения.
Такую пугливую к убийству не подпустишь.
С этим выражением на лице ей разве что воды подливать, но никак не перерезать горло.
Нин Инь сидел в плетёном кресле, с его волос всё ещё капала вода, а взгляд скользнул по дрожащим ресницам девушки. Вдруг он резко приказал:
— Иди в воду. Помойся.
Юй Линси опешила. Она покосилась на дымящийся бассейн и тихо возразила:
— Я уже мылась…
— Я сказал — иди, — его голос стал строже, но всё так же спокоен.
Она тут же вздрогнула и с замиранием начала развязывать пояски на талии.
Многослойные одежды с мягким шелестом скользнули вниз, собираясь у щиколоток. Тонкое бельё подчёркивало плавные изгибы её фигуры, а точнее совершенства её тела, подобное распустившемуся цветку. Её лицо вспыхнуло от жара, подступающего от воды, и от стыда.
Такая внешность будто создана, чтобы вбирать краски.
Будь то покрасневшие от слёз глаза в тот вечер, или эти пылающие щёки — всё это куда интереснее прежнего безразличного облика, который не вызывал в нём даже раздражения.
Нин Инь с длинными мокрыми волосами, не торопясь наливал вино, потягивал его и с видимым удовольствием наблюдал, как в воде алела и слабела его «гостья».
Лишь когда она, распаренная, вдруг заскользила по каменным ступеням и ушла под воду, выпустив пузырьки воздуха, он нехотя поставил чашу и, прежде чем та захлебнулась, вытащил её на сушу.
.jpg)
0 Комментарии