Я знал, как сильно он недолюбливает своего зятя, поэтому старался сохранять нейтралитет.
Я все еще продолжал ухаживать за Мэйгуй. Из гордости я не собирался унижать Фан Севэня, чтобы приподнять себя в ее глазах. Это было бы лишним – я и так знал себе цену.
В тот день я хотел встретиться с Мэйгуй, но она сказала, что у нее совсем нет времени. Мне пришлось отложить свои планы.
На обратном пути домой я думал: «Получила ли Мими мое письмо? И как она на него отреагировала?» Вероятно, я так и не узнаю. С этого момента между нами все кончено.
Когда я вернулся домой, брат уже был там. Его талант кулинара вновь проявился: на плите стояла огромная кастрюля ароматного супа. Даже горничная его хвалила.
Я ел, то и дело вздыхая.
«Ну вот», – подумал я. – «Специалист по латыни, адвокат, виртуоз игры на рояле, а теперь еще и мастер на кухне. Кому же захочется быть его женой? Обычная женщина просто не осмелится встать рядом с ним».
Брат с возрастом не терял привлекательности. Его черты стали еще более утонченными, хотя в глазах порой проскальзывала грусть.
– Как тебе суп? – спросил он.
Я с ухмылкой ответил:
– Суп отличный. Когда ты начнешь учиться шить? У меня есть пара джинсов, которые нужно подогнать. А еще осень на носу – свяжи мне шерстяной жилет.
– Ты, вижу, в хорошем настроении, – заметил брат. – А вот сегодня Мими пришла ко мне и прорыдала целый час.
Я поставил ложку, и что-то словно сдавило грудь.
– И что она говорила?
– Ничего особенного. Просто плакала. Я вообще не выношу, когда девушки плачут, сердце разрывается, – покачал он головой. – Разве такие вещи действительно неизбежны?
– Она правда меня не упрекала? – спросил я, имея в виду то письмо, которое она наверняка уже прочла.
– И не благословляла тебя. Прости, но она не стала притворяться великодушной. Просто выплакалась, поднялась и ушла. Настоящая благородная девушка, – добавил брат с сожалением. – В наше время таких почти не осталось.
Я промолчал.
– Но я уверен, что ты уже все для себя решил, и мне нет смысла вмешиваться, – заключил он.
– Брат… – начал я, чувствуя сильное волнение. – Ты столько лет был для меня опорой, учил меня, поддерживал. Если ты сейчас прикажешь мне жениться на Мими, я немедленно подчинюсь.
– Чушь! – строго ответил он. – Зачем мне делать тебя несчастным?
– Да, да, это просто слова, – поспешно сказал я, пытаясь сгладить ситуацию.
Брат кивнул и вернулся в свою комнату.
Я тяжело вздохнул. Угодить ему – задача не из легких. Его сложный, замкнутый характер…
И вдруг раздался резкий звонок в дверь, будто кто-то нетерпеливо, почти озорно, бил по кнопке. Горничная пошла открывать. На пороге стояла Мэйгуй.
Я вскочил:
– Мэйгуй!
Она выглядела взволнованной.
– Цзямин, я только что из старого дома. Они снесли мою библиотеку! Я в ужасе, сразу же приехала сюда. Мы ведь договаривались, что трогать можно что угодно, кроме этой комнаты!
– Нет-нет, успокойся, – быстро сказал я. – Они просто передвинули одну из стен. Библиотека останется на месте, можешь быть спокойна.
Она облегченно вздохнула и, словно ребенок, хлопнула себя по груди:
– Как же я перепугалась.
Ее волосы были собраны в хвост. Узкие джинсы, широкая белая рубашка, на лице ни капли косметики. Лоб покрыт капельками пота. У меня сжалось сердце. Я протянул палец, чтобы стереть пот.
– Все, что ты говорила, я помню, – сказал я тихо. – Ты можешь не доверять другим, но мне – обязательно.
Она улыбнулась тепло и слегка наклонилась, облокотившись на дверной косяк. Я заметил, что на ногах у нее старые японские шлепанцы, а под рубашкой нет лифчика. Легкий контур ее груди был виден сквозь ткань. Я резко отвернулся, чувствуя, как заливаюсь краской.
В этот момент мне вспомнилось, как в пятнадцать-шестнадцать лет я впервые танцевал на рождественском балу с девочкой из нашей школы. То чувство… да, оно было таким же. О, Мэйгуй, Мэйгуй, я полностью покорен тобой.
Она слегка склонила голову и спросила:
– Кто играет на пианино? – В ее голосе звучало удивление. – Я никогда не слышала ничего настолько эмоционального, напряженного, полного чувств.
– Это мой брат, – ответил я.
– Он музыкант?
– Нет, он адвокат. Но с девяти лет играет на скрипке. Он – настоящий чудак, – я пожал плечами.
– А что это за произведение?
0 Комментарии