В письмах мои родители не скрывали восторга и удивления. Особенно их поразила ее красота.
Что? Наша будущая невестка красивее любой актрисы? Как вообще могут существовать такие девушки? Даже на обычных фотографиях она выглядит потрясающе. А в жизни, должно быть, и вовсе неописуемая красавица...
Тайчу, прочитав письмо, только улыбнулась:
— Ну, когда увидят меня вживую, их ждет большое разочарование.
Я внимательно посмотрел на нее.
— Китайцы странные. Они считают красивыми только тех, кто соответствует западным стандартам: большие глаза, маленький рот, высокий нос, светлая кожа. Ты идеально им подходишь. Но разве у европейских женщин нет таких же черт? Так что тебя просто не замечали все эти годы. А вот в Гонконге ты бы не успела шагу ступить — на каждом углу к тебе бы подходили знакомиться.
— Ни за что не вернусь в Гонконг, — рассмеялась она. — Папа говорит, что хуже этого города места нет.
Что ж, ее отец отличался… удивительной категоричностью.
Я хотел было возразить, но вспомнил, как Тайчу упрекала меня: «Ты, как и все остальные, не любишь моего отца», — и решил промолчать.
Гонконг — прекрасное место. Когда-нибудь я туда вернусь, а уж спорить об этом с Тайчу можно будет позже. Она была человеком открытым и не упрямым, с ней легко находился общий язык.
Родители полностью одобрили нашу помолвку. Отец, занятый делами, не смог приехать, но прислал два билета на самолет, чтобы мы могли слетать домой.
Тайчу колебалась. Учеба еще не была окончена, каникулы короткие, да и отец мог не отпустить ее в такую поездку.
Я сразу дал понять: ни за что не стану делать того, что ей неприятно. Если она не поедет, я тоже останусь.
Она растрогалась. Настоящая, добрая девочка.
Старший Фан долго молчал, держа в руках стакан с дешевым бренди.
Тайчу смотрела на него с мольбой, внимательно всматриваясь в его уставшее, измученное лицо. Честно говоря, я был глубоко тронут ее преданностью. А значит, и к нему невольно стал относиться иначе. Мужчина, чья дочь так его любит, не может быть совсем уж неудачником. Значит, в нем есть что-то, что заслуживает уважения.
Наконец, он заговорил:
— Лети с Танхуа. Ты скоро станешь частью его семьи, тебе нужно слушать их, ведь они зовут тебя, потому что любят.
Я почувствовал облегчение.
— Танхуа, — с горечью сказал он, — позаботься о моей дочери.
— Папа, — запротестовала Тайчу. — Что за разговор? Мы всего на две недели, я не хочу тебя надолго оставлять!
Она подошла и обняла его за плечи.
Глаза старшего Фан увлажнились.
— Да, — выдохнул он. — У меня действительно хорошая дочь.
Тайчу добавила:
— Папа, ведь сам слышал: если я не поеду, братец Тан тоже останется.
Старший Фан посмотрел на меня и чуть улыбнулся:
— Значит, у меня еще и хороший зять.
— Береги себя, — сказала Тайчу.
— Знаю, я ведь не ребенок, — он осторожно погладил ее по длинным волосам. — А ты будь внимательнее. Прежде чем сказать что-то, посмотри на реакцию Танхуа. В Гонконге не так, как в Сан-Хосе. Слишком прямая натура там не всегда приветствуется.
— Хорошо, папа.
Я вежливо улыбнулся.
Старший Фан, возможно, был неудачником. Полным пораженцем он бы выглядел даже достойнее, но ведь он все же когда-то добился успеха — сумел жениться на необыкновенной женщине. Однако через десять лет она оставила его, и с тех пор он превратился в тень самого себя.
Несчастный человек.
Но даже он не был эгоистом настолько, чтобы не дать дочери свободу. И за это я был ему благодарен.
После его согласия груз спал с плеч, а между нами словно появилось новое понимание.
— Папа, — сказал я, — и ты береги себя.
Он посмотрел на меня, его губы дрогнули в легкой улыбке.
— Танхуа… Ты хороший. Очень хороший.
Позже Тайчу призналась мне:
— Каждый раз, когда я вижу отца в таком состоянии, меня охватывает злость на мать.
Как дочь, Тайчу говорила правильные вещи. Однако разве женщина обязана провести всю жизнь рядом с мужчиной только потому, что он вызывает жалость? Она сочувствовала ему, но кто пожалел ее?
Тайчу этого не понимала. Для нее Фан Севэнь, кем бы он ни стал, оставался любимым отцом. Я любил ее — и любил даже эту ее наивную преданность.
Под левым глазом у Тайчу была крошечная светлая отметина — единственный изъян на ее совершенном лице. Когда мы разговаривали, я невольно касался пальцем этого пятнышка.
— Раньше это была родинка, — однажды сказала она.
— Родинка? — удивился я. — А куда она делась?
— Папа называл ее «слезной родинкой». Считал, что это плохой знак. Поэтому велел врачу удалить ее.
Какой суеверный вздор.
0 Комментарии