Раздался звонок в дверь – пришёл ещё один гость.
— Вы уже встречались, — представила его госпожа Хуан. — Это Пу Цзямин.
Пу Цзямин был так хорош собой, что напоминал кинозвезду. Элегантный, с утончёнными манерами, он подошёл, нахмурив брови, словно чем-то озабоченный. Его взгляд, как и в прошлый раз, задержался на Тайчу и больше не отвёлся.
Тайчу почувствовала себя неловко и отвернулась.
Все родственники семьи Хуан казались персонажами из сказки. Я невольно вздохнул — Бог оказался к ним чересчур щедр: у них было и богатство, и красота, и внутреннее достоинство. Неудивительно, что мой тесть в их кругу всегда оставался чужаком, которого вытесняли.
Но Тайчу… Она, без сомнения, была частью семьи Хуан. Никогда не побывав в Европе и проведя более десяти лет в бедности с отцом, она всё же сохраняла в себе врождённую благородную гордость и чистоту. На её лице не отразилось ни тени смущения — словно она с детства привыкла к таким приёмам.
— А где Мэйгуй? — спросила госпожа Хуан. — Всё ещё не вышла?
— Цзямин, иди выпей стакан виски, — предложил Хуан Чжэньхуа.
Госпожа Хуан вновь заговорила:
— Скоро ужин? Говорят, у нас новый повар. Интересно, как он готовит?
Пу Цзямин молчал, углубившись в свои мысли, и пил, не выказывая особого интереса к происходящему.
Разговор постепенно сошёл на нет.
Господин Ло обратился к Тайчу:
— Я знаю, между тобой и матерью произошло недоразумение. Дашь ли ты ей возможность объясниться?
Сзади раздался кашель.
— Простите, что заставила вас ждать.
Я первым обернулся и увидел женщину, стремительно приближавшуюся по коридору. Её шаги были лёгкими, но поспешными.
Я застыл.
В её внешности не было ни эффектности, ни нарочитой изысканности. Она выглядела взволнованной, крепко сжимала руки. Возраст её был далеко не юным, а одежда — простая, чёрного цвета. Единственной деталью, привлекающей внимание, оказался пояс с нефритовой пряжкой.
Но её красота была неописуемой! Лицо светилось мягким, почти хрустальным сиянием, а тёмные, как чёрный нефрит, глаза таили в себе глубину. Она была хрупкой, стройной, словно сошла с полотна, изображающего придворных дам в тонкой манере письма. Это была мать Тайчу?
Я всегда скептически относился к самому понятию женской красоты. Тайчу была приятна глазу, но её внешность вызывала лишь ощущение уюта и тепла. А эта женщина поражала до глубины души, её красота пробуждала неосознанный трепет. Меня охватила странная боязнь, и я не смог вымолвить ни слова.
Однако она была ещё более смущена, чем мы. В отличие от книжных героинь, воссоединяющихся с потерянной дочерью, она не бросилась вперёд с рыданиями. Вместо этого женщина, запинаясь, спросила:
— Ты… Тайчу? Ты… Танхуа?
В её голосе слышалась застенчивость юной девушки, но ни капли притворства. Это было самым искренним, самым естественным проявлением чувств.
Я увидел, как в одно мгновение в Тайчу растаяли все те стены неприязни, что она воздвигала пятнадцать лет.
— Это мама? — тихо, но тепло спросила она.
— Да… да, — её мать заметно успокоилась.
Господин Ло сделал шаг вперёд и предложил:
— Давайте присядем и спокойно поговорим.
Однако Тайчу так и не сделала ни шага навстречу матери.
Она называла свою мать «госпожой Ло». Разумеется, та и была госпожой Ло, но со времён Цзя Баоюя из «Сна в красном тереме» мало кто обращался к собственной матери, называя её «госпожой». Такой выбор Тайчу удивил меня.
За всю свою жизнь я ещё ни разу не оказывался в столь драматичной ситуации, но, к собственному изумлению, справлялся с этим вполне уверенно. Возможно, благодаря Тайчу. И впервые я осознал, что у неё есть удивительное качество — даже если перед ней рухнет гора Тайшань, она не дрогнет.
Я недооценил эту девчонку.
После ужина мы сидели за чаем и беседовали.
— Вы говорите, Тайчу очень похожа на меня… — заметила госпожа Ло.
— Как я могу быть похожа на госпожу! — поспешила возразить Тайчу. Ничего себе, теперь она уже перешла от «госпожи Ло» просто к «госпоже». — Я даже на половину не дотягиваю.
— А по-моему, всё наоборот, — вступил в разговор Хуан Чжэньхуа. — Это мать и наполовину не сравнится с дочерью. Посмотрите на Тайчу — какая она рассудительная, умная! Ей всего двадцать, а твоя мать всю жизнь была словно облако — легка, непостоянна, ускользающа.
0 Комментарии