Даже если Ван Инсюэ когда-нибудь добьётся своего, у матери всё равно останется её рабский договор. Разница между женой и наложницей огромна, особенно когда есть поддержка старших. Что сможет противопоставить Инсюэ?
Доу Чжао едва не рассмеялась.
Но тут раздался крик матери — пронзительный, как резкий порыв ветра:
— Инсюэ! Инсюэ! С какой нежностью ты произносишь её имя! Ты уже всё обдумал за моей спиной, так зачем теперь сюда приходишь? «Девушка из уважаемой семьи» — как ты смеешь так говорить?! Девушка из уважаемой семьи будет предлагать себя в наложницы? Станет бесстыдно совращать чужого мужа? Если она достойна, значит, в этом мире больше не осталось ни одного недостойного! Чувствует себя униженной? Так пусть найдёт место, где её никто не унизит…
Услышав это, Доу Чжао сжалась в комок. Ей хотелось, чтобы у неё было три головы и шесть рук — тогда бы она точно успела прикрыть матери рот!
Ссора, как и беседа, должна иметь цель.
Какой смысл бесконечно перебирать старые обиды?
Необходимо было как можно скорее подтвердить обещание отца!
Однако прежде чем она успела что-либо сделать, отец снова вспылил:
— Что тебе ещё нужно? Если тебя что-то не устраивает, то не устраивает! Ты просто надеешься, что старшие встанут на твою сторону, не так ли? Думаешь, я не решусь на крайние меры? Я терплю тебя только потому, что мы вместе выросли…
— Если бы ты действительно ценил то, что мы выросли вместе, — перебила его мать с презрительным спокойствием, — ты бы не стал делать такие мерзости! Да, я рассчитываю на поддержку семьи. И что ты мне сделаешь? Если хочешь — попробуй ввести Ван Инсюэ в дом без моего согласия. Попробуй!
— Ты… ты… — отец побледнел от ярости и унижения. — Я… я подам на развод!
Мать замерла от неожиданности.
— Что ты сказал? — её голос дрогнул, а лицо побледнело. — Ты… хочешь со мной развестись? Ради Ван Инсюэ ты хочешь развестись со мной?..
Отец, словно только сейчас осознав, что сказал, отвёл взгляд и пробормотал:
— Я… я просто не знал, как с тобой говорить… Ты ведь всё равно не понимаешь по-хорошему…
— Доу Шиюн! — в глазах матери вспыхнул гнев, мгновенно вытеснив слёзы. — Убирайся! Исчезни отсюда! Я буду ждать твой развод! С нетерпением жду, когда ты приведёшь эту женщину Ван Инсюэ в этот дом!
Отец явно растерялся, но всё же попытался оправдаться:
— Гуцю, ты не так меня поняла! Я не это имел в виду! Послушай…
— Вон! Вон отсюда! — закричала мать, толкнув его к двери. — Жду развод, слышишь? Жду твоего развода! — И с оглушительным грохотом захлопнула за ним дверь.
— Гуцю! Гуцю! — Отец отчаянно стучал в створки снаружи. — Я не нарочно! Я сгоряча! Я не это хотел сказать…
Мать, прислонившись к двери, тихо плакала.
— «Не нарочно»… — шептала она еле слышно. — Но ведь именно ненароком и открывается правда…
У Доу Чжао разболелась голова. Она спрыгнула с кана и, подбежав к матери, вцепилась в её рукав.
— Матушка! Матушка!
Мать, присев на корточки, крепко обняла дочь за плечи и, всхлипывая, спросила:
— Разве ты не говорила, что хочешь поехать в гости к дяде? Пойдём, вместе съездим, хорошо?
— Нет! — покачала головой Доу Чжао, и её глаза засияли, словно утренняя роса. — Это мой дом. Я хочу остаться здесь. А к дяде поедем на Новый год!
Мать замерла, поражённая её словами.
Слёзы потекли ещё сильнее.
…
В ту ночь нянюшка Ю пыталась мягко убедить Седьмую госпожу:
— Если вы и дальше будете в ссоре с господином… Разве это не только на радость тем, кто вам зла желает? А добрые люди только страдают…
Мать сидела перед туалетным зеркалом, и её отражение было неподвижно, словно цветок в воде — слишком красивое и слишком печальное.
Она заговорила, словно не в силах остановиться:
— Когда я была маленькой, каждый раз, когда мы собирались в дом Доу, мама просила меня: «Не балуйся, не расстраивай тётю Доу и сестёр...» Однажды Пэйци позвала меня сорвать цветы магнолии. Мне было страшно — я не умела лазать по деревьям. Но я вспомнила мамины слова и, дрожа, полезла наверх. Пэйци ловко спрыгнула вниз, а я осталась сидеть на ветке. Под ногами были мохнатые листья, по которым ползали какие-то толстые насекомые. Я хотела расплакаться, но не могла — боялась, что кто-нибудь услышит и накажет Пэйци. Я даже решила, что лучше упасть, умереть или остаться калекой — лишь бы не чувствовать, как по мне ползают эти твари. Я закрыла глаза...
Мать грустно улыбнулась.
— И тут я услышала тихий голос: «Эй, зачем ты на дереве сидишь?» Он был словно журчание ручья... Я открыла глаза и увидела юношу, который смотрел на меня снизу вверх. Его волосы были черными и блестящими, как шелк, а лицо — словно нефрит, с добрыми и ясными глазами. Его улыбка была прекраснее любого цветка в саду.
Я сказала ему, что не могу спуститься. Он попросил меня подождать, сбегал за лестницей и бережно помог мне слезть.
— Потом... Каждый раз, когда я приезжала в дом Доу, он ждал меня под той магнолией. Он приносил мне цветочное желе, маринованные сливы и черные оливки. Однажды он подарил мне цветок из жемчуга... Я хранила его в мешочке у сердца и никогда с ним не расставалась...
Она повернулась к нянюшке Ю, в глазах ее были слезы и бездна:
— Нянюшка, скажи... Куда делся тот человек, что ждал меня под деревом магнолии? Почему я больше не могу его найти?
— Девочка моя... — прошептала нянюшка, прижав руку к губам, и сама не смогла сдержать слез.
Взгляд Доу Чжао потускнел, и всё вокруг словно расплылось. Она больше ничего не видела.
.jpg)
){kind=link}
0 Комментарии