Доу Чжао, облачённая в грубое льняное траурное одеяние, стояла на коленях перед гробом. Её лицо было безжизненным, а движения — механическими: она кланялась и отвечала на поклоны, словно заведённая кукла.
Мать Доу Чжао покончила с собой, и её смерть не была признана естественной. Поскольку в живых оставались старшие родственники, траур, согласно правилам, должен был длиться всего тридцать пять дней — пять семидневок.
Не имея возможности взять на себя организацию похорон, дедушка поручил всё третьему дяде и третьей тёте. Он даже отдал для этого гроб из наньму, который приготовил заранее для себя.
Каждый, кто приходил на панихиду, неизбежно спрашивал, отчего она умерла. В семье Доу всем отвечали одно и то же: внезапная болезнь. Люди вытирали слёзы:
— Ах… Ей ведь и двадцати не было…
Глаза Доу Чжао наполнились слезами.
Как же она могла забыть?
Хотя для неё это была мать, на самом деле ей самой не исполнилось и двадцати.
Как можно было ожидать от неё понимания того, что приходит лишь к тридцати?
Некоторые раны не видны на теле, они скрываются глубоко в сердце, и даже если внутри всё кровоточит, снаружи ничего не заметно.
Мать… Разве она когда-нибудь была по-настоящему спокойна? Разве когда-нибудь полностью отпускала?
[1] «Гроб из наньму» — это гроб, изготовленный из дерева наньму. Наньму — ценная древесная порода, которая традиционно используется в Китае для производства мебели, архитектурных элементов и даже траурных гробов. Эта древесина славится своей прочностью, красивой текстурой и устойчивостью к гниению, что делает её популярным материалом для создания долговечных и эстетически привлекательных изделий.
…
Доу Чжао перевела взгляд на отца. Он был одет во всё белое, его лицо было бледным, а глаза запавшими. Его измождённое состояние было ужасно.
Отец стоял на коленях перед кадильницей, тщательно сжигая ритуальные бумажные деньги. Его движения были настолько серьёзными, словно он представлял официальный доклад императору.
Ван Инсюэ, с покрасневшими глазами, подошла и тоже опустилась на колени рядом с ним. Она молча взяла стопку бумаги, начала рвать её на листки и бросать в жаровню.
— Господин… — её голос был хриплым от едва сдерживаемых рыданий, — вы уже целые сутки стоите на коленях. Если так будет продолжаться, вы можете надорвать здоровье. А нам ещё нужно, чтобы вы помогли завершить похороны госпожи…
Отец не ответил. Он молча забрал у неё бумагу и продолжил подбрасывать её в огонь.
Ван Инсюэ, с неловким выражением на лице, посидела рядом ещё немного, но отец так и не взглянул на неё. Тогда она медленно поднялась и бесшумно ушла, её глаза потускнели.
…
Шестой дядя подошёл и взял отца за руку.
— Ваньюань, так нельзя… Ушедших не вернуть. Живым нужно продолжать жить.
Отец не сдвинулся с места.
И вдруг… в присутствии своего друга и кузена… он начал тихо всхлипывать:
— Я обещал Гуцю, что у нас будет пять сыновей и три дочери… А теперь она ушла… И даже некому разбить кувшин, чтобы вернуть её душу… Я просто хочу сжечь ещё немного бумаги… Сердце болит…
Шестой дядя топнул ногой, его глаза увлажнились:
— Я понимаю, ты убит горем… но сейчас не время! — его голос стал твёрже. — Жуйфу вернулся. Он не пошёл на императорский экзамен академии Ханьлинь…
Доу Чжао вздрогнула.
Жуйфу — это было обращение к её дяде по матери, Чжао Сы.
— По моим расчётам, он должен скоро приехать, — с горечью продолжал дядя. — Ты подумал, что ему скажешь? Третий брат с остальными сейчас у старика в кабинете. Нужно заранее договориться, как всё объяснить…
— Объяснить?.. Что объяснить?.. — бормотал отец, словно в бреду. — Это всё моя вина… Когда нянька Ю говорила, что она повесится, я подумал, что она просто шантажирует меня. Я не знал, что Гуцю действительно была в отчаянии. Я ничего не понимал и даже гордился собой, думал, что одержал победу… Она сказала, что ждала от меня извинений и признания того, как мне тяжело без неё…
Он рухнул перед гробом и зарыдал в голос:
— Я не знал, правда не знал… Я обещал дяде заботиться о Гуцю, любить её всю жизнь… Нарушил клятву… Она сказала, что я низкий человек… Она была права…
— Ваньюань! — Шестой дядя вытер уголок глаза тыльной стороной ладони и попытался придать лицу суровое выражение. — Всё потом. Сейчас главное — объяснить Жуйфу. Ты не можешь сейчас всё разрушить!
— Я виноват перед Гуцю… — прошептал отец безжизненно. — Дослужу ей похороны — а потом пусть делает со мной что хочет…
Дядя пришёл в ярость, крикнул двух слуг и приказал отнести его в зал Хэшоу.
…
Доу Чжао выбежала следом.
Ван Инсюэ стояла под магнолией у траурного зала, глядя вслед уходящим фигурам отца и дяди.
— Тётя Ван! — позвала девочка.
Та обернулась, мельком взглянула на слуг у входа и пошла навстречу с подобающей улыбкой:
— Шоу Гу, что случилось?
— Ты хочешь сына, не так ли? — тихо, только для неё, сказала Доу Чжао, глядя ей прямо в глаза. — Жаль только, что в животе у тебя девочка. После траура придёт новая хозяйка… Интересно, будет ли она так же мягка, как моя мать?
— Ты… — Ван Инсюэ отпрянула, глядя на девочку, как на наваждение.
А Доу Чжао лишь презрительно скривила губы и прошествовала мимо, держа спину прямо, словно ствол сосны.
.jpg)
){kind=link}
0 Комментарии