Не зря столичные учёные из академии Ханьлинь всегда отзывались о дедушке как о человеке исключительного вкуса и таланта.
К сожалению, он слишком рано пресытился официальной карьерой и уже до тридцати лет сложил полномочия, став деревенским джентльменом.
Погружённая в свои мысли, она не заметила, как они подошли к входу в Зал Журавля и Долголетия. Их встретила зрелая красавица с мягкой улыбкой, в чьей наружности всё ещё сохранялось очарование.
Доу Чжао вытаращила глаза. Как так? Почему ей снится тётка Дин?
Если это и сон, то разве ей не должна была явиться бабушка?
Ведь она росла именно с бабушкой...
Пока она так думала, тётка Дин подошла ближе, нежно сжала её ладошку и обратилась к матери:
— Что с Шоу Гу сегодня? Такая невесёлая — даже поздороваться забыла…
Мать бросила на неё выразительный взгляд и тихо ответила:
— Потом расскажу.
Тётка Дин всё поняла без слов, улыбнулась, взяла Доу Чжао на руки и пошла вместе с матерью в кабинет деда.
В голове Доу Чжао царил хаос.
Его деду было за сорок, но у него всё ещё не было детей. Первая жена привела в дом двух наложниц: тётку Дин и бабушку Цуй. Как и главная жена, тётка Дин не смогла подарить деду детей, а бабушка родила только отца. Их ветвь рода оказалась не очень крепкой.
Позже в семью вошла мачеха и родила младшего брата Доу Сяо. Тогда бабушке засчитали продолжение рода, и в семье её стали называть «госпожа Цуй». Отец по-прежнему обращался к ней «тётя», но внуки стали звать её «бабушкой». А тётка Дин так и осталась просто тёткой Дин.
После смерти главной жены дед не женился снова. Хозяйством управляла тётка Дин, пока в дом не вошла мать. Тогда общими делами стала заниматься она, а тётка Дин посвятила себя заботам деда. В последние годы жизни дед редко расставался с ней. Бабушка же жила в загородной усадьбе в пятидесяти ли от уезда Чжэньдин и приезжала только на праздники — драконьих лодок, середины осени и весеннего фестиваля.
Доу Чжао внезапно ощутила тревогу, словно рядом происходило что-то, что оставалось ей неизвестным. Она начала с особым вниманием изучать людей и события вокруг себя.
Во время ужина её взгляд упал на изысканную сервировку: фарфор цинхуа с узором «Весна в нефритовом дворце» — чаши, тарелки, пиалы и ложки, представляющие собой полный набор.
Пока её дед беседовал с отцом, она играла на тёплом кане в кабинете. На столе деда лежала пара пресс-папье из красного дерева с резьбой «Прибытие с победой».
Доу Чжао встала на цыпочки и принялась считать стеклянные бусины на кисточке меча «Сокровище Лунцюаня», который висел на стене. Все эти предметы были ей знакомы — когда-то они были любимыми реликвиями её деда и теперь лежали в его гробу, словно погребальные дары.
Она помнила, что после похорон от набора «Весна в нефритовом дворце» осталось лишь четыре чаши, две тарелки, одна пиала и пять ложек. Из пары пресс-папье уцелело лишь одно. А на мечевой кисти осталось всего лишь пять бусин.
Казалось, время повернулось вспять, и всё вернулось к истокам, ещё не тронутым печалью утрат.
И в этот момент она услышала голос своего деда:
— И тут она услышала голос деда:
— …Этот фрагмент из главы «Гунье Чан»[1] (третья глава «Лунь юй» — «Бесед и суждений» Конфуция — ты начал своё рассуждение словами: «Сердце сановника открыто и беспристрастно, он верен в своих речах». А затем продолжил: «Он открыт — умеет соотносить выгоду и потерю; беспристрастен — способен ставить себя на место других. Цзы Вэнь считал это верностью, но не уверен, можно ли назвать это человеколюбием».
Очень хорошо! Это значит, что ты уже овладел методом «вариации».
У Доу Чжао похолодели руки и ноги.
Да, она умела читать, но никогда не изучала Четверокнижье и Пятикнижье[2]. Как она могла вообразить такие слова, да ещё и в таком контексте?
— Мама… мама! — в ужасе закричала она, и слёзы полились сами собой.
Дед нахмурился.
Мать поспешно вошла в комнату:
— Отец, я отведу Шоу Гу, пусть она поиграет.
С извиняющимся видом она подхватила дочь на руки и вышла из комнаты.
Тётка Дин вышла им навстречу.
Мать с отцом только что поужинали с дедом. Кормилица в тот день не пришла, и тётка Дин накормила Шоу Гу заранее. Когда она наелась, за столом остались лишь остатки ужина. Ела она как попало, нехотя.
— Что случилось? — Тётка Дин потрогала её лоб. — Ещё недавно всё было хорошо. Неужели столкнулась с чем-то нечистым?
Доу Чжао судорожно прижалась к шее матери, чувствуя её тепло. Только так она могла убедиться, что вокруг — не призраки.
— Неужели… — мать вздрогнула. — Это дело рук тех, кто дурно повлиял на Шоу Гу?
— Не стоит волноваться, — произнесла тётка Дин с уверенностью в голосе. — Даже если что-то и произошло, не стоит бояться. Мы — семья добродетельная, и боги нас оберегают. Позже я попрошу у духов пару оберегов для Шоу Гу. Проведи ими по телу, а потом сожги — и всё пройдёт.
Мать, стиснув зубы, кивнула:
— Как только я узнаю, кто за этим стоит, я сдеру с него шкуру живьём!
— Хорошо, что она сказала это тебе, — вздохнула тётка Дин. — Если бы она произнесла такие слова при Седьмом господине, это было бы действительно тяжело.
В этот момент во двор вбежал юный слуга и сообщил:
— Старый господин, Седьмой господин, Седьмая госпожа, тётка Дин — из Восточного дома прибыл Третий господин.
[1] Лунь юй — это сборник высказываний и диалогов, собранных учениками Конфуция. В нём излагаются его взгляды на мораль, общество, личную добродетель, отношения между людьми и принципы управления.
«Гунье Чан» (公冶長篇) — третья глава Лунь юй. Названа в честь одного из учеников Конфуция — Гунье Чана, которому посвящены первые строки главы. В этой части говорится о характере учеников, оценке добродетели, а также рассуждениях о верности, беспристрастности и человеколюбии.
[2] Четверокнижье и Пятикнижье — это основа классического конфуцианского образования. Они веками считались каноном для учёных, государственных чиновников и всех, кто стремился к высокой культуре в Китае (особенно в эпохи Мин и Цин).
.jpg)
){kind=link}
0 Комментарии