Настроение Ван Инсюэ сразу стало мрачным. Она понимала, что смерть Чжао Гуцю стала незаживающей раной в сердце Доу Шиюна. Однако, что сделано, то сделано, и живым нужно продолжать жить. Она надеялась, что со временем их мелкие обиды и недомолвки забудутся сами собой...
Кто бы мог подумать, что всё обернётся иначе?
Прошли годы, а Доу Шиюн не только не забыл Чжао Гуцю, но и стал всё более отчуждённым, холодным и далёким.
Удача всегда улыбается тем, кто к ней готов.
Так же, как и печали Доу Мин.
В Чжэньдине, в семье Доу, происхождение Доу Мин оставалось неясным — то ли она была дочерью законной жены, то ли родилась от наложницы.
И кем бы она ни была, в глазах старших она всё равно оставалась «дитя наложницы».
При мысли об этом Ван Инсюэ стиснула зубы.
Ей и Доу Шиюну нужно было начать всё сначала.
Столица была местом, куда стекались люди со всех уголков Поднебесной. Там никто не интересовался родословной, и никто не задавался вопросом, откуда кто родом. Если бы они переехали туда, то у Доу Шиюна появилась бы должность при дворе, а рядом были бы такие родственники, как Доу Шишу и семья Ван. Там можно было бы обосноваться и никогда больше не возвращаться в Чжэньдин.
В столице Доу Мин могла бы расти свободной и счастливой, выйти замуж за достойного юношу, а не за сына семьи Пан...
— Сейчас не время предаваться пустым мечтам, — прошептала она кормилице Ху. — Седьмой господин ещё молод. Даже если нам придётся вернуться в Чжэньдин, это случится не раньше, чем через десяток лет. А вот доживёт ли к тому времени тётушка Цуй?
Ван Инсюэ сама не была уверена, получится ли ей остаться в столице, и поэтому не решалась говорить об этом слишком прямо.
Кормилица Ху немного помолчала, а затем с улыбкой произнесла:
— Кажется, я всё только усложняю.
— Что ты, — искренне ответила Ван Инсюэ, сжав её руку. — Если бы не ты, я бы не смогла выдержать всё это время.
— Госпожа, вы меня слишком хвалите, — поспешила отнекиваться кормилица Ху.
Хозяйка и служанка разговорились, и обе были растроганы.
Кормилица Ху осторожно поддержала Ван Инсюэ и проводила её в опочивальню. Там, на большом кане у окна, сидела Доу Мин — уткнувшись лицом в подушку для встречающих гостей, она глядела в пустоту.
Служанки и няньки суетились по комнате, собирая вещи, но девочка, казалось, ничего не замечала.
Сердце Ван Инсюэ сжалось от боли. Она бросилась к дочери и обняла её:
— Мин`эр, Мин`эр!
Доу Мин повернулась. В её глазах вновь появился блеск жизни.
Ван Инсюэ с облегчением погладила дочь по спине:
— Посмотри, может быть, захочешь взять что-нибудь с собой в столицу...
— Ничего не хочу! — резко произнесла Доу Мин. — У меня есть бабушка! Она всё купит мне сама! Мне ничего не нужно из этого дома!
Глаза Ван Инсюэ наполнились слезами. Она крепко обняла дочь и долгое время не могла произнести ни слова.
…
Тем временем тётушка Цуй пригласила Доу Шиюна в главную комнату и сама заварила ему чай.
— Ты хочешь взять меня с собой в город? На какое-то время? — с любопытством спросила она.
Доу Шиюну стало неловко, и он осторожно рассказал ей о случившемся с Пан Цзисю и У Шанем. Бабушка лишь рассмеялась:
— В каждом доме, где растут дочери, их будут сватать. Наша Шоу Гу такая красавица, да ещё и с хорошим нравом — готовься, тебе обеспечена головная боль.
С этими словами она сразу же велела Хунгу собирать вещи. Всё решилось так быстро, что и Доу Шиюн, и Доу Чжао на мгновение растерялись.
Доу Чжао невольно задумалась:
«Бабушка так спокойно воспринимает ухаживания Пан Цзисю... Это простодушие? Или, напротив, высшая степень прозрения?»
…
К вечеру, когда в Чжэньдине ударил колокол, они вернулись домой. На площади у вторых ворот их встретила Ван Инсюэ.
— Где Мин`эр? — спросил Доу Шиюн.
— Ей нехорошо, — поспешно ответила Ван Инсюэ. — Возможно, она перегрелась. Я дала ей немного хуосян-чжэнци , она легла отдохнуть. Хотела врача позвать попозже.
Услышав эту новость, бабушка Цуй захотела навестить Доу Мин. Однако Ван Инсюэ мягко остановила её:
— Сейчас жарко, а вы устали с дороги. Лучше отдохните, а то ещё, не дай бог, простудитесь...
Бабушка, подумав, кивнула и вместе с Доу Чжао отправилась в павильон у воды.
Стены павильона были оплетены глицинией, у ступеней густо рос мох, а по краям камней цвели неведомые полевые цветы — пейзаж словно сошёл с кисти художника.
Бабушка осталась очень довольна.
В ту же ночь Доу Чжао переехала жить к бабушке.
Вечером Хайтань тихо доложила:
— Седьмой господин ругает госпожу и Пятую барышню...
Пусть себе кричат сколько хотят. Лишь бы это не мешало её жизни.
— Только бабушке не говори, — велела Доу Чжао.
Хайтань кивнула.
— Позови Ганьлу. Пусть достанет арбуз из колодца и нарежет.
…
На следующий день отец попрощался с бабушкой и вдовствующей госпожой, поклонился предкам в Северном зале и вместе с Ван Инсюэ и Доу Мин отправился в столицу.
Вечером вдовствующая госпожа пригласила бабушку Цуй на ужин.
— Мне идти или не идти? — спросила бабушка у внучки.
В прошлой жизни бабушка была для неё словно несокрушимая скала.
Теперь же Доу Чжао самой предстояло стать щитом для бабушки.
Это чувство было новым, волнующим и в чём-то даже гордым.
— Я провожу вас, — с улыбкой ответила она. — Мы ведь с вами всё равно родственники. Если понравимся — будем чаще ходить. А нет — так и реже. Всё равно теперь мы как будто в двух разных домах.
Бабушка нашла это предложение разумным и согласилась.
На ужине присутствовала лишь старшая невестка. Они поговорили о старом, поели и разошлись.
Бабушка была довольна и окончательно обосновалась в павильоне.
Каждое утро она обходила рокарий по семь-восемь кругов, пока с неё не сходил пот.
Доу Чжао волновалась и сопровождала её в прогулках.
Поначалу бабушка проходила два круга, пока она едва могла осилить один. Но постепенно и она втянулась в процесс.
Сначала всё тело ломило, а руки и ноги едва поднимались. Но потом… стало легко, словно сама весна влилась в кровь.
Бабушка неоднократно повторяла:
— Посмотри на это личико — румяное, живое, словно цветок!
Доу Чжао смущённо улыбалась в ответ.
К осени она заметила, что юбка фасона «лошадиного лица », которую она сшила весной, стала ей велика. Из-под подола выглядывали тонкие жёлтые шёлковые туфли…
[1] Хуосян-чжэнци (藿香正气) — традиционное китайское
лекарственное средство на травах, применяемое при перегреве, расстройствах
пищеварения, головной боли, тошноте и общей слабости. Основной компонент —
пахучий колеус (Pogostemon cablin). Особенно
популярен летом, когда используется как средство от теплового удара и влажного
климата. Продаётся в виде жидкого раствора во флаконах, пилюль или отвара. Аналогичен
по действию мятной настойке или противорвотному средству.
[2] Юбка фасона «лошадиного лица» (马面裙) — традиционная
китайская юбка с широкими складками, популярная в эпоху Мин. Название
происходит от прямоугольных вставок спереди и сзади, которые визуально
напоминают морду лошади. Юбка завязывается сбоку и позволяет легко двигаться.
Носилась поверх нижней юбки и часто украшалась вышивкой по краям.
.jpg)
){kind=link}
1 Комментарии
Спасибо большое ❤️
ОтветитьУдалить