В доме Цэнь Цзинь внезапно появился посторонний мужчина, и для У Фу это стало полной неожиданностью. Он сдержал удивление, быстро обуздал эмоции и спокойно спросил, кто перед ним. Парень показался смутно знакомым, да и взгляд его ясно говорил, что он знал, с кем разговаривает. Но когда тот назвал себя Ли У, У Фу не смог скрыть более глубокого, сложного изумления.
Цэнь Цзинь… действительно взяла этого мальчишку к себе?
На миг жена показалась ему чужой.
Подозрения роились в голове, и, чтобы прояснить, он спросил:
— Почему ты здесь?
Голос его звучал ровно, почти мягко.
— Госпожа Цэнь помогла мне перевестись в Ичжун, — ответил юноша, глядя прямо, но без тени дружелюбия.
— Вы теперь живёте вместе? — нахмурился У Фу.
— Я живу в общежитии. А вы зачем её ищете?
В его тоне не было ни робости, ни почтения, он говорил как человек, который чувствует себя хозяином этого дома. У Фу опустил взгляд и заметил на ногах парня домашние тапочки. В этом было явное ощущение «кукушка заняла гнездо сороки», вызывающее чувство вторжения.
— У Цэнь Цзинь осталась у меня одна вещь, я принёс её, но не смог дозвониться. Подумал, вдруг что‑то случилось, — объяснил он и тут же пожалел: перед этим мальчишкой ему не следовало оправдываться.
— Она дома?
— Нет, — Ли У стоял в дверном проёме, высокий, с острыми чертами, и от его фигуры исходило ощутимое давление, словно он одним телом перекрывал проход, создавая барьер. — Ушла.
У Фу снова посмотрел на него внимательнее.
— Не знаешь, куда?
— Не знаю.
Он невольно выдохнул: значит, их близость не так велика, как показалось. Протянул белый пакет:
— Передай ей, пожалуйста.
— Хорошо, — коротко ответил Ли У, принимая свёрток.
— Ты, кажется, сильно подрос, — заметил У Фу, поправляя воротник. — Тогда ты был ниже Цэнь Цзинь.
— А теперь выше вас, — спокойно сказал парень, чуть изогнув губы.
Улыбка была без тепла, но в ней чувствовалась угроза. Такая открытая враждебность и без остатка выражаемое собственническое и агрессивное отношение свойственны лишь семнадцатилетним, взрослые давно учатся прятать её под маской вежливости.
— Злишься, что я не помог тебе? — спросил У Фу.
— Нет, — коротко бросил Ли У, но в голосе звенело упрямство.
У Фу решил продолжить:
— Знаешь, мы ведь не обязаны были этого делать. — Он нарочно сказал «мы», чтобы обозначить дистанцию. — Цэнь Цзинь добрая, но слишком идеалистка. А идеализм требует условий.
Ли У молчал.
— Она считает, что обязана помогать тем, кто в беде. Но не каждый способен жить по таким правилам. Человеческие желания и возможности редко совпадают… — Он не договорил. Взгляд юноши стал острым, полным без остатка собственнических и агрессивных чувств, и У Фу почувствовал, как в горле застрял ком. В этом взгляде было что‑то от вызова, понятного лишь мужчинам.
Парень, казалось, не заботился, как его оценивают. Его неприязнь исходила из одного‑единственного источника, и У Фу понял, какого. Но, осознав это, он лишь сильнее замкнулся. Стоит назвать вещи своими именами, и он окажется побеждён.
Дело Цэнь Цзинь больше не касалось его. Он хотел лишь поскорее уйти, не втягиваясь в ненужные сцены. И всё же не мог не ощутить абсурдности происходящего.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Семнадцать.
Он хотел добавить ещё что‑то, но в кармане зазвонил телефон. У Фу взглянул на экран и ответил:
— Да, я у тебя дома. Передал вещи Ли У. Где ты? Хорошо, сейчас подъеду.
Закончив разговор, он убрал телефон и спросил:
— Не боишься, что я ей расскажу?
— Что именно?
— Ты сам знаешь.
— Боюсь, — без колебаний ответил Ли У. — Но хочу, чтобы вы знали.
У Фу усмехнулся. Он не собирался облегчать мальчишке путь.
Примерно в четыре Цэнь Цзинь ждала У Фу в Старбаксе на улице Цинпин. Он вошёл в плаще, без очков, чуть моложе, чем обычно, будто вернулся в годы университета. И она тоже выглядела иначе: алое платье струилось по стулу, словно распустившийся большой цветок с крупными лепестками.
Они походили не на супругов, готовых расстаться, а на пару, встречающуюся впервые, словно влюблённые на первом свидании.
Когда взгляды их встретились, У Фу на миг растерялся. Цэнь Цзинь улыбнулась:
— Я не заказывала тебе ничего.
И, словно оправдываясь, добавила:
— Заезжала в новую компанию, сдавала документы, телефон оставила в машине.
— Ничего страшного, — ответил он и достал из портфеля две папки. — Проверь ещё раз.
Она взяла одну, раскрыла. Бумага была холодна, а строки безжизненны. Она читала сосредоточенно, а он тем временем сходил за кофе, вернулся, достал из сумки перьевую ручку и вертел её между пальцами, то глядя на ручку, то на неё.
Когда она дочитала, положила бумаги на стол и прижала ладонью последнюю страницу:
— Всё ясно. Без замечаний. Здесь подписывать?
— Да.
Он протянул ручку.
— А ты? — спросила она.
— Сначала ты.
Цэнь Цзинь лениво, без желания стучать, сразу повернула ручку и открыла дверь, затем без колебаний вывела своё имя под словами «женская сторона».
— Нужно поставить отпечаток?
— Да.
Он достал коробочку с красной пастой.
— Ты всё предусмотрел, — усмехнулась она.
— Привычка, — ответил он.
Она прижала палец к бумаге, оставив алый след. Он повторил то же. Второй экземпляр подписали так же, каждый поставил отпечаток. С этого мгновения их брак перестал существовать, юридическая сила соглашения вступила в силу.
Когда бариста позвал «господина У», тот поднялся за напитком. Стоило ему отойти, как глаза Цэнь Цзинь сжались, губы плотно сомкнулись, и глаза быстро покраснели от сдерживаемых слёз. Она подняла взгляд, глубоко вдохнула и с большим усилием сдерживала рыдания, стараясь вернуть нормальное выражение лица до его возвращения.
Он сел, отпил кофе, убрал свою копию в портфель и сказал:
— Цэнь Цзинь, ты сегодня очень красивая.
— Спасибо. Я всегда красивая, — ответила она ровно.
— Без фильтра «жены», — усмехнулся он.
— А я думала, ты давно его снял.
Он опустил глаза, не ответил. Потом спросил:
— Когда ты привезла того мальчика в Иши?
— В тот день, когда он позвонил и попросил о помощи.
— Вот как… понятно.
— Что понятно?
— Ничего, — уклонился он. — Слышал, ты переходишь в Аосин?
— Да.
— Почему не к заказчику?
— Мне ближе конкуренция, чем власть, — сказала она, скрестив руки и чуть приподняв подбородок. — Надеюсь, встретимся на одном поле.
— Я тоже, — ответил он, поднимая чашку в жесте тоста.
Когда они вышли из кафе, у Цэнь Цзинь вдруг подкосились ноги. Мир поплыл, будто она вот‑вот упадёт. Она остановилась, ухватилась за перила и уставилась на яркий рекламный щит напротив.
У Фу достал сигарету, взглянул на неё, она стояла в холодном ветре, как роза, не склоняющаяся под инеем. Он поспешно снял плащ.
— Замёрзла?
— Не нужно, — отмахнулась она. — Не холодно.
Он пожал плечами, надел рукав обратно, закурил, не сводя с неё глаз.
— С каких пор ты куришь? — спросила она.
— Если скажу, что с того дня, когда мы потеряли ребёнка, поверишь?
— Поверю.
— Всего по одной в день, — сказал он и, заметив, как она нахмурилась, сразу затушил сигарету и бросил её в мусорное ведро у ног. — Тогда мне было не легче, чем тебе. Не только из‑за ребёнка… из‑за тебя.
У неё дрогнули губы, но она не посмотрела на него.
— Как ты сказал, теперь это уже не имеет значения.
— Верно, — тихо ответил он, глядя на поток машин. — Ты на машине?
— Да.
— Тогда я поехал. Увидимся в понедельник.
Как она добралась домой, Цэнь Цзинь не помнила. Казалось, мир утонул в ливне, и даже дворники не могли разогнать эту муть. Не обращая внимания, кто дома, она переобулась, заперлась в спальне и разрыдалась.
Под одеялом всплывали воспоминания: как он приносил ей горячий завтрак в общежитие, как они смотрели фейерверк в Японии, как она бросала белый букет на свадьбе, как он, узнав о беременности, поднял её на руки, будто ребёнка… и, наконец, как положил перед ней соглашение о разводе.
Она вспомнила его слова:
«Цэнь Цзинь, думаю, нам не стоит больше жить вместе. Мы больше не приносим друг другу ничего хорошего. Этот брак стал для нас обоих истощением. Лучше короткая боль, чем долгая мука».
К восьми вечера она уняла слёзы, умылась и вышла из спальни. В доме было темно, лишь из‑под двери кабинета пробивалась полоска света. Голова раскалывалась, виски пульсировали, но она заставила себя идти.
Не желая стучать, она сразу повернула ручку и открыла дверь, затем показалась в проёме:
— Ты ел?
Ли У поднял голову от стола, молча смотрел на неё.
— Я спрашиваю, ел ли ты? — повторила она.
— Нет.
— Не голоден?
— Нет.
Она провела рукавом по носу, голос прозвучал глухо:
— А я голодна. Пойду поем.
Ли У сразу поднялся:
— С обеда осталось, я разогрею.
Он подошёл ближе, и высокая фигура заслонила свет. Цэнь Цзинь не двинулась, и он не мог пройти.
— Почему ты всё время сидишь в темноте? — спросила она.
— Экономлю электричество.
— Тебя кто‑нибудь заставлял платить?
Он промолчал.
— Включи.
Ли У вздрогнул, поспешно нащупал выключатель, но промахнулся, погасил последнюю лампу. Комната погрузилась в густую тьму.
В этой темноте дыхание женщины стало отчётливо слышно, будто она стояла совсем рядом. Сердце юноши забилось в беспорядке, глотка дернулась, и он нервно стал искать опору, руками ощупывая все выступы на стене.
Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк, и яркий свет вновь залил комнату.
Он тяжело дышал, не в силах объяснить, что с ним.
— Извини… — начал он, но, встретив её глаза, полные слёз, осёкся.
Она опустила голову, глубоко выдохнула, отступила, давая ему пройти, и вышла. Ли У последовал за ней, по пути включая все лампы одну за другой. Дом постепенно оживал, вспыхивая мягким светом.
Цэнь Цзинь дошла до стола и села. Подняла взгляд на юношу — глаза опухшие, но сухие.
— Разогрей еду, — сказала она. — Сегодня твоя очередь заботиться обо мне.
Ли У замер, будто ошпаренный. Щёки вспыхнули, и он поспешил на кухню. Достав контейнеры с обедом, один за другим поставил их в микроволновку. В кухне стояла тишина, нарушаемая лишь коротким «динь» по окончании нагрева.
Когда дошла очередь до риса, он задумался у шкафа с посудой: мисок было множество, каждая особенная. В конце концов выбрал простую белую керамическую, такую же, как днём. Наполнил её и поставил перед ней.
Она взяла палочки и сразу начала есть.
— Овощи… — хотел сказать он, но, видя, как она ест с жадностью, промолчал и принёс остальные блюда.
Сев напротив, он ел медленно, украдкой наблюдая за ней. Цэнь Цзинь ела молча, но с каким‑то отчаянным аппетитом, будто возвращала себе силы. Когда доела до последнего зёрнышка, поставила миску и глубоко вдохнула.
— Где вещи, что принёс У Фу? — спросила она.
— На журнальном столике.
— Он заходил?
— Нет.
— Ты открыл ему дверь?
— У него был отпечаток, — тихо сказал Ли У.
Цэнь Цзинь замерла, потом быстро пошла к входной двери, достала телефон и, следуя подсказкам, удалила запись его отпечатка. Вернувшись, остановилась: юноша сидел прямо, опустив ресницы, с тонким, почти детским профилем.
Она смотрела на него долго, чувствуя странное спокойствие.
— Ли У, — позвала она.
Он поднял голову.
— После ужина подойди, запишем твой отпечаток.
— Хорошо… — ответил он, и голос его стал мягче, но руки задвигались быстрее, палочки стучали о край миски, будто он боялся, что кто‑то отнимет у него эту минуту.
