На лицах этой блестящей компании не было ни следа дружеской радости. Даже если при встрече они и повеселели, теперь, собравшись все вместе, один за другим хмурились и вздыхали.
Первый, что уже пил, вздохнул и сказал:
— Братья, если честно мне тяжко!
Ещё раз протянулся, хлебнул и, подпирая голову, продолжил:
— Моя жена на днях устроила такую позорную штуку, что сослуживцы до сих пор меня высмеивают. Эх! Знал бы, ни за что б не женился!
Сидевший рядом хилый ученый похлопал его по плечу:
— Брат, понимаю… У нас с тобой, как говорится, одинаковая участь … — вздохнул, рукавом промокнул покрасневшие глаза, будто сдерживал мужские слёзы.
— Тао, Вэнь, вы это бросьте! — высокий худой мужчина заговорил громко: — Поссориться с женой это мелочь. Зачем так распускаться? Меня вот недавно начальство в Гуаньинь сослало, там я натерпелся, а вы тут…
К ним наклонился широколицый, постарше, плеснул вина и тихо сказал:
— Доу, не дави. У ребят и правда накипело.
— Вчера отец без причины меня отругал. Ладно бы дома, так ещё прилюдно на глазах двора.
— Ты полегче. Вы же работаете бок о бок, лучше уж от отца получить взбучку, чем от постороннего.
— Слова у него мерзкие! Всё потому, что нежно любит моего сводного старшего брата, только потому!
— Твой брат, кроме того, что безрукий, в целом терпимый. А вот мой чистая напасть. Каждый день заварушки. А мать с бабушкой его ещё и прикрывают. Недавно опять дела натворил, меня же и заставили разгребать. До сих пор хвост тянется.
И понеслось: один о том, что с женой не лад, другой о том, что родители пристрастны, братья бузят; третий, что на службе всё через пень, полосы невезения; четвёртый, что у сестры с браком не клеится; пятый, что любимый конь пал от хвори…
Красавчики и знатные юноши, блюд толком не тронули, они только пили, вздыхали, по очереди жаловались и чокались.
А У Чжэнь, единственная женщина среди них, ничуть не выглядела чужой: скорее наоборот, она сидела там совершенно уместно. Только на лице у неё не было этих общих стенаний. Она с приподнятой бровью слушала, давала тому, кто тянул её за рукав, выговориться; дослушав, то уговаривала, то поддевала. Если ее слишком утомляли, разливала огромную чашу и коротко:
— Пей!
Тот выливал залпом, краснел и продолжал жаловаться.
Пока они по очереди утешали друг друга, дружно бранились и кляли судьбу, пришли ещё двое, тоже статные, пригожие. И сразу влились в общий хор. Один даже, уцепившись за У Чжэнь, разрыдался. Здоровенный, под два метра, мужчина вытирал глаза и жаловался, как у него дома сцепились жена и наложница, а он два дня получает с обеих сторон.
У Чжэнь злорадно бросила:
— Так возьми ещё одну. Тогда в худшем случае ругаться будут двое, а третья останется. Так ты всегда найдёшь, где переночевать.
Сказано это было в шутку, но тот, подумав, хлопнул в ладоши:
— Вот это да! Воистину достойный совет! Надо попробовать!
Последний гость явился позже всех, как раз принесли перемену блюд. Он не спеша опустился на пустое место рядом с У Чжэнь. Она положила руку ему на плечо и с силой шлёпнула по его округлившемуся животу. Тот, прижимая пузо, горестно хихикнул:
— Ай-ай, не бей, не бей…
У Чжэнь презрительно скривилась:
— Второй брат, прежде ты был краса-молодец. Что ж это, за два года на службе в Чанъане, и до такого дошёл?
«Второй брат» с горькой улыбкой покачал головой:
— Возраст, уж не мальчик…
— То-то и оно, — подхватил другой, тоже на вид под тридцать с лишним, поглаживая свой выпирающий живот. — Чжэнь, мы уже не молодые.
У Чжэнь фыркнула, ткнула пальцем в их животы и возмутилась:
— Безобразие! Приходите со мной на скачки, сделаете круг вокруг Южной горы и никакого брюха.
— Ой-ой, нет-нет! — первый замахал руками. — Сил уже нет, работа и так выматывает.
Отсюда беседа плавно перешла к недостатку сил, из-за чего в постели не ладится, а оттого и в семье. Вздохи да охи. У Чжэнь сидела с ними и вздыхала в унисон, никому не пришло в голову, что это неуместно.
После третьего круга вина кое-кто уже рыдал, повалившись на стол, и, воем выкрикивая стихи: «Добрый лес, да не из чего строить — глиняных псов лишь на стены лепят!»; «Таланты мои — а государь пренебрёг!»
Мэй Чжуюй сверху видел, как вчера ещё блистательные красавцы теперь потеряли весь лоск и выли, как вурдалаки.
Некоторых он узнавал: если не ошибся, тот, кто плакал и грозил разводом, — сын их министра правосудия; тот, что ругал начальство, сын замминистра войны, недавно он прямо на улице сцепился с собственным министром, шума было много. Позавчера еще Мэй слышал, как коллеги обсуждали этого отчаянного чиновника.
Тот пожилой, с животом, которого У Чжэнь хлопнула, вроде бы только что возвращённый в Чанъань господин Сюань, он ещё и пожалован в генералы духовной мощи.
А тот, что напился и уполз под стол, доктор Государственной академии. Мэй видел его раньше в доме дяди, он был мягкий, учтивый, любимец публики, а сейчас был похож на солёный огурец, смысл жизни потерял, бормочет бог весть что.
Остальных Мэй не знал, но явно тоже не простые люди. Посмотрев на У Чжэнь, как она, барабаня по столу и сверкая глазами, безжалостно вталкивает очередную чашу, Мэй внезапно понял.
Похоже, это и есть те самые друзья-товарищи, с которыми она когда-то вместе шалила. Он подумал о Цуй Цзю, Мэй Сы и прочих мальчишках, потом перевёл взгляд на этих старших братьев и остро почувствовал, как сурово проходит время.
