Впервые он увидел её именно здесь. Правда, видел только он: сама У Чжэнь его тогда не заметила. Он, весь в крови, пыльный, гнал злого духа и забрёл к ручью, а У Чжэнь стояла у воды и смывала брызги крови после охоты.
Не услышав ответа, У Чжэнь удивлённо обернулась и увидела, что он вовсе не любуется пейзажем, а словно мыслью унесён прочь.
И уши у него покраснели.
«Это что ещё?» — подумала У Чжэнь, огляделась, но ничего странного не приметила: пустынная расселина, птичьи трели, прохладный ветерок, словом, всё как обычно.
— Муж, — позвала она.
Он смотрел в воду, на неё не глядел.
У Чжэнь наклонилась, заглянула в лицо:
— О чём думаешь? — Улыбка стала лукавой. — Не о том ли, что…
Но что бы она ни выспрашивала, он не признался. Она полезла щекотать его в бок, чтобы выведать секрет силой; но увы, Мэй Чжуюй был не из пугливых: одной рукой он собрал её обе ладони, и она никак не могла вырваться.
«Ладно», — сдалась У Чжэнь.
Они просидели тут весь день; она его и забавляла, и донимала, но так и не узнала, отчего у него при первом взгляде на этот ручей было такое странное лицо.
Когда все снова сошлись, оказалось, что сестра Чжэнь с «зятем» ничего не добыли; У Чжэнь прямо сказала, что они любовались видами и в ответ услышала дружное «бу-у».
— Ничего, добычи у нас и так много, точно обойдём Ли Шичжана!
Однако Ли Шичжан так и не появился. Зато молодые дворяне, что были с ним, медленно подтянулись. А вот сам Ли Шичжан пропал.
И пропадал он семь-восемь дней. Только когда У Чжэнь с товарищами покинули Западные горы и вернулись в Чанъань, его нашли в горах.
Его щеки ввалились, борода всклочена, сам без сознания. Придя в себя, он был до смерти напуган: держался за голову и твердил про «привидения». Лишь через несколько дней стал чуть спокойнее, да и то стал как стрела: топни громче и он уже с воплем прячется. И слуги, что шли с ним, были в полубезумии. Но когда их спрашивали, что происходило в те дни, все, с бледными лицами молчали.
Кто-то, конечно, шептал, что это дело рук людей У Чжэнь. Но она держалась невинно, да и множество юнцов и девушек из знати подтвердили: у неё просто не было возможности позабавиться с Ли Шичжаном. Так что дело спустили на тормозах. Князя Цзяошан вскорости сопроводили обратно в его удел на поправку и неизвестно, через сколько лет он наберётся смелости снова явиться в столицу.
После той осенней охоты имя Мэй Чжуюя внезапно загремело в кругу знакомых У Чжэнь: пошли легенды о «даосе Мэй». Первый смельчак, давний её знакомый, не постеснялся явиться с дарами и попросить Мэя «посмотреть дом с привидениями». С той поры Мэй Чжуюя стали то и дело приглашать в таких ситуациях.
Порой это оказывались шалящие духи и Мэй легко их ловил и приносил домой для забавы У Чжэнь. Порой мелкие бесы, прокравшиеся в Чанъань: он так же приводил их к У Чжэнь, а она отправляла их на рынок нечисти. Но чаще выходило, что всё пустяки: люди сами себя накручивают. Лишь однажды выяснилось: слуга ради вымогательства изображал чертовщину и Мэй, помня, что он ещё и чиновник Министерства правосудия, тут же отправил его в тюрьму на допрос.
Осень промелькнула. Лист в городе опал, с далёкого севера налетели холодные ветра и пришла зима.
Зимой живот у У Чжэнь вырос ещё больше; ей расхотелось бродить по шумным сборищам: даже любимые песни и пляски не радовали. Больше всего ей нравилось сворачиваться клубочком и спать, непременно в объятиях мужа.
Став кошкой, полосатая потяжелела, и живот у неё прощупывался округлый. По утрам Мэй Чжуюй вставал на службу: укрывал супругу мягким одеялом и белым мехом, опускал полог, зажигал жаровню, чтобы она спала крепко. Но стоило ему отработать в Управлении час-другой, как через окно неизменно впрыгивала ленивая полосатая кошка и, будто так и надо, устраивалась у него на груди.
Дома ей, видите ли, не спится, обязательно надо приплестись сюда. Мэй Чжуюй только и мог разводить руками: уговаривал много раз. На словах она всё обещала, а через минуту забывала и продолжала по-старому, доводя искусство притворяться «ничего не поняла» до совершенства. Делать было нечего: он приготовил в канцелярии толстые меховые подстилки и как только полосатая являлась, заворачивал её в мех, как в тёплое одеяло.
Вот почему прочие чиновники всё чаще видели одну и ту же картину: господин Мэй сидит за столом, пишет, а у него на руках спит ленивая кошка. Тишина, покой и поневоле вздохнётся: «Эх, живут люди… спокойно живут».
