Подходил Новый год и У Чжэнь уже не могла отсыпаться и прятаться. Каждый год в это время она была невероятно занята: друзей у неё пол-Чанъаня, визиты и обмены подарками неизбежны, встречи тоже; многие круглый год кто где, а к празднику наконец сходятся, значит надо собраться, выпить, поболтать.
Вдобавок именно к Новому году оживлялся и Рынок нечисти. После зимы всё в дикой природе чахнет, духам и мелким чудищам, нужно любыми путями проникать в город, чтобы подпитаться людским дыханием. Смирные —пускай, У Чжэнь часто закрывала глаза, давая им перезимовать в Чанъане. Но если неспокойные, то беда: влезут и начинают вредить, таких надо выметать.
Мэй Чжуюй, понятное дело, не позволил ей одной бегать по ночам ловить бесов: практически взял всю её работу на себя. В итоге, если в прочие зимы У Чжэнь приходилось по стуже носиться по городу и бить нечисть, в этот год достаточно было просто пройтись, вмешиваться не требовалось.
Промелькнули хлопотные праздники. Пока двор ещё не открылся, все наслаждались особой новогодней смесью покоя и оживления. У Чжэнь, по обыкновению, подняла у ворот Рынка всех генералов-духов, велела им патрулировать город вместо неё и Змеиной владычицы и выкроила себе несколько спокойных дней.
Живот у неё уже был большой. Однажды Мэй Чжуюй вдруг заметил, как на нём выпятился маленький бугорок. Под его изумлённый взгляд У Чжэнь привычно хлопнула по животу:
— Не дерись. Сиди смирно.
— Он… двигается? — спросил Мэй.
— Конечно. Уже давно, — ответила она.
— …А если он двигается, значит он хочет выйти?
— Выходить ещё рано, — рассмеялась У Чжэнь. — Думаю, ему просто скучно.
Мэй уставился на живот, но бугорок больше не появлялся. Он удивился:
— Почему я раньше ни разу не видел?
— Потому что, когда ты рядом, он обычно смирный, — сказала она и, заметив странное выражение у него на лице, не удержалась от похвалы: — Как и ожидалось, ребёнок ещё не родился, а уже тебя боится!
Даос Мэй вовсе не радовался тому, что его боится собственный ребёнок, но по лицу этого было не понять.
Так и шло до ночи Праздника фонарей. Вместе с У Чжэнь Мэй Чжуюй вышел на улицы. Это самый шумный праздник года, порою даже шумнее Нового года: на Новый год все сидят по домам с семьёй, а на Праздник фонарей весь город высыпает наружу и празднует вместе, со знакомыми и незнакомыми.
Огромные колёса-люстры и башни фонарей уже стояли. Даже на деревьях по обочинам висели разноцветные огни. У многих перед воротами столики с подношениями Небесному чиновнику, другие, с барабанами и гонгами, несут по улицам идолов, распевают молитвы, прося в этом году ровных ветров и мирной Поднебесной.
Даосские и буддийские храмы в огне благовоний; у ворот огромные треножники, утыканные сгоревшими палочками. Ночью Чанъань всё ещё заволочён дымкой, а в носу ударяет терпкий запах ладана.
В толпе плыли танцоры в пёстрых «небесных» нарядах, на ходулях, с разноцветными фонарями. Издали, в мерцании огней, их и правда можно было принять за небесных духов на ветру.
Музыка слышалась из-за высоких ворот, то богатые дома приглашали труппы давать представления. Простые люди раньше времени облепили площадки-сцены, поставленные неподалёку от дворцовых стен: сцена к сцене, представление ещё и не началось, а пройти уже невозможно.
Обычно близ дворцовых стен простым не место, но Праздник фонарей исключение: ворота открыты, можно подойти ко дворцу, а сцены разрешено ставить на огромных пустырях у стен. Говорят, если у государя и вельмож будет настроение, они выйдут на угловые башни и поглазеют на представления внизу.
У Чжэнь и Мэй Чжуюй пришли туда же. Увидев торговца с коромыслом, продающего юаньцзы — горячие сладкие шарики, У Чжэнь взяла две миски и, присев прямо в шумной морозной ночи, принялась есть.
— Еда простая, до изысков не дотягивает, — сказала она, — но как раз в такие минуты и нужно есть простые уличные лакомства. Тут важна обычность и вкус самой суеты.
И, говоря это, переложила свои шарики в миску Мэй Чжуюя, ещё и как само собой пояснила:
— У этого продавца не слишком сладко, пресно. Я не хочу.
Со сцены загремели гонги. У Чжэнь оживилась:
— Началось! Идём смотреть!
Мэй Чжуюй доел последний шарик, глянул в ту сторону и поморщился:
— Народу слишком много. Не надо лезть в толпу.
— А разве ты не хотел посмотреть? — взяла его под руку У Чжэнь.
— Я не хотел, — искренне удивился Мэй.
У Чжэнь загадочно улыбнулась и ничего не объяснила, а просто потянула его в гущу.
Он не знал, что в голове у неё всплыл мальчишка, потерявшийся зимой в толпе: он разыскивал родных, сдерживая слёзы, и, подойдя к сцене, никак не мог разглядеть и на лице у него была одна сплошная досада. Тогда она подумала: «Будь он рядом со мной, я бы непременно подняла его на руки, чтобы видел как следует».
Мэй Чжуюй, оберегая У Чжэнь от толчков, вдруг почувствовал, как чьи-то руки обвили его талию и попытались приподнять его самого.
Он остался недвижим, как гора, и с недоумением встретился взглядом с У Чжэнь:
— Что ты делаешь?
Поняв, что поднять его не выйдет, У Чжэнь мгновенно отказалась от затеи, развела руками:
— Ничего.
Мэй Чжуюй обвёл взглядом чёрную от людей площадь, провёл У Чжэнь через толпу к самому краю, а затем поднял её целиком на руки:
— Смотри.
