Гогун Юй У Чуньдао с юных лет вступил в войско и следовал за государем в походах; он был храбр, умел в бою и смышлён и за это пришёлся по сердцу государю. Несколько десятков лет назад, всего лишь отроком, красивым юношей среди грубоватых ратников, он сильно выделялся. Тогда многие норовили позвать его в зятья.
Но даже когда император умиротворил Поднебесную, У Чуньдао всё ещё не женился, тогда ему было всего девятнадцать лет. Император шутил, что тому милее не девы, а длинное копьё: целыми днями он лишь и делал, что натирал древко своего копья с красной кисточкой, да пропадал среди солдат, нисколько не тоскуя, как прочие юноши, по хорошеньким девушкам.
Жизнь одинокого мужчины всегда неустроенна; на войне он жил как придется, но и после, когда страна в основном успокоилась, а людям раздали чины и усадили в палаты, этот молодой полководец по-прежнему не проявлял интереса к женщинам. Лишь когда государь снова посылал его усмирять мятеж, на лице юного полководца появлялось долгожданное оживление.
Соратники, выросшие с ним плечом к плечу и видевшие как он взрослеет у них на глазах, думали, что его свадьба это дело долгого сватовства. Кто ж знал, что в тот год, получив приказ усмирить Кунчжоу, он привезёт оттуда барышню, доложит государю и тотчас женится.
Ради этой женщины он разом переменился: выпросил у императора новый, красивый дом с садом и, словно пересаженную редкостную диковину, бережно внёс туда свою молодую супругу.
Сослуживцы слыхали, что его жена из рода Пэй, знатного семейства Кунчжоу; почему он привёз её столь решительно, никто не спрашивал, а У Чуньдао не говорил. Лишь ходили смутные слухи, будто госпожа У уже была замужем и овдовела.
Зато всяк, кто видел госпожу У, отзывался о ней как о целомудренной, кроткой, мягкой, словно вода женщине. Она была старше У Чуньдао на два года, но внешностью и нравом они были пара что надо. И много лет спустя, вспоминая их, люди искренне говорили: «Любовь».
Увы, в мире влюблённым редко суждено долгое счастье: когда их младшей дочери было всего семь лет, госпожа У тяжело занемогла, слегла и так и ушла.
Прошли годы, он не раз ставил свечи пред Буддой, но стоило вспомнить ту, в которую в юности влюбился и с которой рука об руку прожил столько лет, глаза У Чуньдао и поныне наполнялись болью и нежной памятью.
— Моя жена была мягкой женщиной, — заговорил У Чуньдао глухо; рука, поглаживавшая дочери волосок, стала ещё бережней. — Тело у неё было слабым, но сердцем она была крепка, как сталь.
— Сама она «этого» не видела, а вот её мать видела. Потому, когда у Чжэнь-эр проявился дар, она была спокойнее меня. Много лет она защищала и учила Чжэнь-эр. Забавно: я военный, защитник государства, мужчина храбрый; а как только Чжэнь-эр натыкалась на всякую нечисть, бежала не ко мне, а к жене, — он усмехнулся тихо, то ли горько, то ли с нежностью.
— Жена была смелой. Пока она была жива, Чжэнь-эр была под надёжной защитой. Те… штуки… скажу честно, сперва и мне были страшны. Но она не боялась. Перед дочерью держалась стойко, всегда прикрывала её. Перед смертью просила меня: береги обеих девочек, особенно Чжэнь-эр… А я не оправдал её надежд.
Он провёл ладонью по лицу. Мэй Чжуюй сидел напротив, молча слушал; когда голос собеседника затих и оборвался, он не перебил, а просто терпеливо ждал.
Лишь спустя долгое время У Чуньдао продолжил:
— Госпожа только ушла, а я словно в тумане жил. Стал невнимателен к Чжэнь-эр. И вот она встретила «это», испугалась, а может, та мерзость прижала её. В итоге она сорвалась с высокого этажа… Когда я прибежал, она едва дышала. Она была такая крошечная, как сейчас, маленький комочек, весь помещался у меня на руках.
Его загрубевшие ладони, те самые руки, державшие копьё и перебившие тьму врагов, задрожали на мягкой девичьей щеке и осторожно погладили её.
— Я думал, Чжэнь-эр не выживет. Но тогда я собственными глазами видел: кошка унесла умирающую Чжэнь-эр. А когда дочь вернулась, то была уже здоровой и… уже не совсем человеком. Она стала оборачиваться кошкой. Я видел, как она превращалась; в детстве это плохо ей давалось, иногда она не могла удерживать кошачий облик. Что случилось в то время, пока ее не было, я не знаю. Знаю одно: это моя дочь; она вернулась живой. Этого мне хватило.
— Я видел и того самого кота-демона, что унёс Чжэнь-эр. Ночью он появился у меня в комнате и сказал: он спас дочь в уплату за великий долг перед моей женой. Сказал и то, что уходит, а в расплату за «воскрешение» Чжэнь-эр, возможно, придётся принять на себя кое-какую ответственность.
Тут Мэй Чжуюй тихо спросил:
— Этот… кот-демон, не прежний ли он Кошачий господин Ярмарки демонов?
У Чуньдао всмотрелся в своего на вид обычного зятя; лицо у того было ровным, а в глазах что-то, чего он понять не смог. Он кивнул:
— Да. Сказал, что больше не может жить в Чанъани. Больше я его не встречал.
