За свои девятнадцать лет Мин И ни разу по-настоящему не испытала, что такое любовь.
Сколько себя помнила — росла мальчиком. И потому, естественно, не могла испытывать чувств к другим «мальчикам». А что до девушек… да, она находила их красивыми, нежными, трепетными — но, чтобы сердце заколотилось от взгляда, чтобы дыхание сбилось от одного имени — такого не бывало.
И потому сейчас, глядя на застенчивую, покрасневшую Синь Юнь, Мин И и правда чувствовала… любопытство.
Неужели и вправду… может быть такое чувство, что человек готов пойти против всего мира — ради одного взгляда?
Первый мужчина в её жизни, от которого она пыталась узнать, что такое «возлюбленный», лишь научил её одному:
«Любовь» — это просто: удобно, приятно, весело. Временами. Пока ничего не случилось.
А как только что-то происходит — можно отпустить. Заменить. Забыть.
Никакой особенной ценности — просто способ скоротать дни.
В глазах Цзи Боцзая она тоже не видела ничего похожего на то чувство, что сейчас пылало в глазах Синь Юнь.
Мин И потеребила подбородок, задумавшись.
Возможно, всё дело просто в том, что я искала не там. Может, в Фэйхуачэне стоит попробовать снова — найти другого человека. Для… для опыта.
И тут же, не успев осознать, озвучила это вслух.
Синь Юнь в изумлении распахнула глаза — и тут же затравленно огляделась по сторонам, будто боялась, что кто-то мог подслушать.
— Ты… ты же женщина Цзи Боцзая! Пусть вы и разошлись, но… у нас, в Цинъюне, женщины должны быть верны одному мужу до конца! Даже если их выгнали — второй раз выйти замуж нельзя. А ты ещё и…
— Я не знаю, — спокойно перебила её Мин И. — Не знаю, какие правила у женщин в Цинъюне. И, если честно, не собираюсь их соблюдать.
Что мне эти правила, если сама жизнь у меня — коротка? Пусть уж будет в ней то, что радует, а не только то, что предписано.
Синь Юнь смотрела на неё, как на человека с другого мира. Настолько просто, настолько прямо — говорить вслух то, чего нельзя…
Того, что с детства приучили бояться.
В Цинъюне для женщин было установлено столько правил, что их и не перечесть:
нельзя изучать боевые искусства,
нельзя владеть юань,
нельзя заниматься торговлей,
нельзя вступать на государственную службу,
нельзя выходить замуж второй раз,
нельзя не заботиться о родителях мужа,
нельзя не родить ребёнка…
Список не имел конца.
И они, с детства, под этим гнётом — не то чтобы соглашались, но… привыкли.
Научились сгибаться. Молчать. Жить, как велено.
Но чтобы вот так — с открытым лицом, спокойно, будто иначе и быть не может, отказаться от всего этого…
Такого Синь Юнь ещё не видела.
Самое опасное во всём этом было даже не то, что Мин И сказала.
А то, что Синь Юнь с ней… согласилась.
«Она ведь… права. Это даже красиво. Это — правильно», — думала она, и мысли эти пугали куда сильнее, чем любые запреты.
— Неправильно… — пробормотала она себе под нос, пытаясь стряхнуть это странное наваждение. — Всё это… неправильно…
Она резко встряхнула головой, точно отгоняя хмель, и пробормотала:
— Я… я пойду… обед готовить.
И, не дожидаясь ответа, развернулась и сбежала прочь быстрее перепуганного кролика.
Мин И, глядя ей вслед, хмыкнула от смеха, но в следующую же секунду вздохнула.
Значит, снова обедать с Цзи Боцзаем? Раньше его лицо казалось ей… почти что глазуньей на блюде: приятно смотреть, приятно вкушать.
Но за эти дни оно уже приелось — особенно после того, как между ними прошла холодная трещина.
Смотреть не хотелось.
И, как это обычно бывает — чем меньше хочешь кого-то видеть, тем быстрее судьба выводит его на сцену.
До обеда ещё было далеко, как вдруг Мин И вызвал к себе Цинь Шанъу.
— В испытании Зала шэньци на Собрании Цинъюнь, — сказал он добродушно, улыбаясь, — у нас всегда была слабина. Нет своего кузнеца — не было и соответствующей подготовки.
А сегодня все в сборе. Помоги нам, дитя. Встань на недостающее место и проведи тренировку.
Мин И слегка приподняла брови.
Так вот откуда ветер…
Открытая, до горизонта, тренировочная арена тянулась, будто песчаное море — ровное, без конца и края. Только глянешь, и в голове сразу всплывают прежние сцены боёв: удары, кровь, запах пыли и сталь в пальцах.
Неприятно.
Очень неприятно.
Мин И сразу нахмурилась. На песке будто отпечаталась тень её прошлой жизни, и вставать на этот песок вновь совсем не хотелось. Она принялась лихорадочно перебирать в голове вежливые формулировки для отказа.
Но Цинь Шанъу словно всё понял без слов и, улыбаясь, добавил:
— За одну тренировку — десять тысяч серебряных. Деньги доставят к вечеру прямо в кузницу.
Какие там «драматичные воспоминания»? Мин И мигом изменилась в лице.
Жить надо вперёд смотреть! — твёрдо сказала она себе, закатывая рукава.
— Что вы, мастер Цинь, — с улыбкой шагнула вперёд и заняла пустое место чуть позади и слева от Цзи Боцзая. — Слово «серебряные» — и сразу столько почёта! Даже неловко… Только пусть к вечеру несут — днём Синь Юнь занята, принимать некому.
Цинь Шанъу одобрительно усмехнулся и взмахом руки отдал команду.
Над песком опустился фиолетовый мир Тьмы миньюй — особая тренировочная область.
Внутри неё юань усиливались, и можно было точно воссоздать погоду и условия любого из шести городов.
Поскольку в этот раз состязания должны были пройти в Чжуюэ — Городе Гонящем Луну, — обстановка была соответствующей: густой туман, облачность, ветер с северо-запада.
В этом городе всегда висела молочная мгла. На расстоянии в десять шагов уже не разобрать — человек перед тобой или зверь.
Путники сбиваются с дороги, воины теряют строй.
И только лунный свет становится тем, на что можно положиться.
