Раньше, если Мин И чего-то хотела — она всегда сначала платила цену. Всегда. Заблаговременно. Чтобы никто не остался в претензии, чтобы не было недовольства, чтобы всё — по справедливости. Только тогда она позволяла себе делать шаг вперёд.
А теперь…
Эти люди. Эти несколько человек.
Они не просили ничего. Не выдвигали условий. Просто потому, что она захотела — они сделали. Без кровных уз, без договоров, без обязательств.
Зачем?
С этими растерянными мыслями она даже не заметила, как кто-то сунул ей в руки горячий, дымящийся батат. Она машинально отломила кусочек, положила в рот. Ела — в таком же недоумении, в каком стояла. Потом так же бездумно пошла к детям — распределять мелкие поручения на вечер.
Позже, когда небо над Цансюэ окрасилось холодным закатом, одна из девочек тихонько подошла к ней, прижимая к груди узелок.
— Это для вас, — сказала она и осторожно протянула свёрток.
Мин И развернула его — внутри оказалась вяленая говядина, густо посыпанная острым перцем. Один только аромат мог разбудить аппетит.
— Это дядя из той комнаты велел передать, — кивнула девочка в сторону комнаты Цзи Боцзая. — Он сказал, что вы такое любите.
Мин И опомнилась только с опозданием. Вздохнула и покачала головой с невесёлой улыбкой.
Этот человек… Похоже, он окончательно сменил стратегию — раньше подкупал золотом, теперь решил действовать через желудок. Неужели он правда думает, что её так легко склонить?
Спрятав мясо, Мин И опустилась на корточки перед девочкой и, ласково потрепав её по голове, сказала:
— Тебя, кажется, зовут Фу Лин, да? Так вот, с этого дня ты и Бай Ин — обе держитесь меня. Ни за что не помогайте тому “большому брату”. Он — по одну сторону, а мы — по другую. Поняла?
Фу Лин кивнула с видом большого понимания, но затем чуть наморщила носик:
— Но старший брат такой красивый… Разве вам не нравятся его подарки, сестрица?
Мин И замерла. Ей было сложно сказать, что именно она к этому чувствует. Это была не неприязнь… но и не симпатия. Скорее — усталость от слишком очевидных приёмов.
— Красота — не повод доверять, — спокойно сказала она. — Девочке, когда смотрит на мужчину, нельзя судить только по лицу. Иначе обманут — глазом моргнуть не успеешь.
— Ага, — с серьёзным видом кивнула Фу Лин, будто записывала это наставление прямо в сердце.
Но на следующее утро девочка всё равно явилась с сияющими глазами и новым «доказательством привязанности»: в руках у неё была изящнейшая золотая заколка, тонкой работы, с выгравированными лепестками цветов. Она подала её с почтением, почти как дар императрице:
— Я не хотела его слушать, правда. Но он сказал, что я очень умная! Я не смогла отказаться…
Мин И тяжело выдохнула.
— ……
Она молча велела Бай Ин вернуть заколку обратно. Когда та ушла, Мин И, чуть раздражённо, бросила в сторону окна:
— Нельзя обманывать детей!
Цзи Боцзай, облокотившись на подоконник, небрежно усмехнулся:
— Если не возьмёшь — завтра снова обману.
Теперь уже начались откровенные шалости.
Мин И закатила глаза, раз, другой, третий — и всё же, вздохнув, забрала заколку, бросила в коробку к прочим «подношениям» и захлопнула крышку. Будь что будет.
Дни “поимки” длились не один и не два — и долго оставаться незамеченными было почти невозможно. Их маленький двор, приютивший девочек, вскоре оказался выдан соседями. Те донесли, что тут укрывают детей. И когда солдаты вновь появились у ворот, Цинь Шанъу, не видя иного выхода, вынужден был предъявить посольский знак Му Сина.
— Эти дети сопровождают нас из Му Сина, — сказал он твёрдо. — Они под защитой посольства.
Весть об этом быстро докатилась до дворца Цансюэ — и почти сразу вслед за ней прибыла группа преследователей из Чаояна.
— Если вам случится повстречать беглецов из Чаояна, — высокомерно заявил один из прибывших послов, — просим непременно донести нам. А если кто посмеет укрывать их… боюсь, в следующем году Цансюэ получит вдвое больше податей. С наказанием, разумеется.
Владыка Цансюэ, однако, только улыбнулся, кланяясь и сопровождая речь с бесконечным почтением:
— Никак не доводилось видеть таких людей. Наши пристани в этом месяце почти все занесены снегом — никакие чужеземцы к нам не прибывали.
Послы из Чаояна, колеблясь между подозрением и недоверием, покинули пределы Цансюэ. Стоило их следу скрыться за снежной кромкой горизонта, как да сы, не теряя ни минуты, покинул дворец.
Он лично велел выставить стражу у двора, где остановились люди из Му Сина.
А затем — направился туда сам.
— Цансюэ и Му Син редко пересекаются, — начал да сы, — но между нами никогда не было и вражды. Я не собираюсь передавать вас людям из Чаояна, можете быть спокойны.
Он бросил внимательный взгляд на Цзи Боцзая, вглядываясь, будто стараясь прочесть больше, чем тот говорил словами.
— Я пришёл… чтобы завести знакомство.
Цзи Боцзай слегка склонил голову, в его голосе не было ни покорности, ни холодности — только ровное, сухое любопытство:
— Быть другом да сы — дело не из простых. Какой будет плата?
— Господин Цзи прямолинеен, и я тоже не стану ходить кругами, — в голосе да сы исчезла учтивость, остался только деловой холод. — Наш город богат ресурсами, но каждый год большую их часть отнимают три верхние столицы. Подношения, что требуют с Цансюэ, куда выше, чем с остальных. У нас избыток, но он оборачивается слабостью. Если Му Син согласится открыть торговую переправу с нами, то в обмен я не только укрою вас, но и отдам в ваше распоряжение тренировочные площадки Цансюэа.
Преследователи из Чаояна уже добрались до Му Сина. Возвращаться сейчас было бы не только опасно, но и бесполезно. А год стремительно близился к концу. Если упустить оставшиеся дни и не тренироваться как следует, на предстоящем турнире Собрания Цинъюнь шансов на победу может не остаться.
Однако Цзи Боцзай лишь улыбнулся — и в этой улыбке не было ни одобрения, ни согласия:
— Но я не тот, кто решает такие вопросы.
Да сы внимательно посмотрел на него, и в его голосе впервые прозвучала капля давления:
— Ты — тот самый. Я ведь не говорю о немедленной торговле. Я говорю… о времени, когда ты станешь наследником. Когда ты будешь решать.
