Бывают вещи, которые в своё время ты страстно желаешь, но, когда тебе их, наконец, предлагают — уже не хочется.
— Я буду заботиться о жителях Чаояна, — холодно произнесла Мин И. — В этом мне не нужны ваши наставления. А вы… не пытаетесь больше сблизиться со мной. Я не оставлю вас во Внутреннем дворе. На Западной горе есть загородный дворец, вы…
Фраза оборвалась на полуслове.
Краем глаза она вдруг заметила, как голова Мин Ли медленно склонилась вперёд.
На секунду она застыла в нерешительности, морщина легла меж бровей.
— Что вы опять затеяли? — спросила она с раздражением, делая шаг вперёд.
Алая струйка медленно сбежала из уголка его рта, капля за каплей падала на неподвижную щёку госпожи Янь, оставляя на ней рубиновые пятна. Та по-прежнему лежала в его объятиях — безмолвная, недвижимая.
Мин И почувствовала, как что-то сжалось в груди. Она резко подошла ближе и опустилась рядом, поспешно протянув руку к его запястью.
Пульса не было.
Тело ещё хранило остатки тепла, но жизнь уже ушла.
Сердце в груди забилось глухо и тяжело. Сколько бы она ни говорила себе, что ей всё равно, сейчас, глядя на эту внезапную тишину, ей было вовсе не всё равно.
Зрачки её сузились, и, не веря увиденному, Мин И поспешно склонилась над госпожой Янь — но её тело уже окоченело.
Один — в позе сидящего, другая — в вечном сне на его коленях. Вот так, не договаривая, не прощаясь, оба они… совершили обряд двойного самоубийства сюнь чэн, отдали жизни в знак преданности павшему городу.
— Воля прежнего да сы, — с поклоном произнёс тяньгуань, входя в зал с развернутым шелковым свитком, — передаётся сильнейшему. Все полномочия по военному управлению и защите города переходят к первому, кто переступил порог внутреннего двора.
Он опустился на колени перед Мин И, склонив голову.
Но она не слышала ни слова. Мир вокруг словно растворился, голоса гасли в тумане, сердце грохотало в ушах, как боевые барабаны. Всё это было сном, нет — наваждением.
Эти двое, жадные до почестей, до роскоши, способные вцепиться зубами за своё место в этой жизни… как они могли умереть за город?
Она ведь даже не собиралась наказывать их. Она не выносила приговора, не говорила об отмщении. Даже войска из Му Сина не впустила за стены. Зачем? Зачем же они пошли на самоубийство?
Чтобы оставить её с виной? Чтобы вызвать в ней раскаяние?
Смешно. Глупо. Жалко.
С какой стати она должна испытывать вину? Это их выбор. Их смерть — это не её бремя.
Сжав кулаки до белых костяшек, шатаясь, будто вся сила покинула её, Мин И развернулась, и пошла прочь из зала.
Похоронный колокол глухо разнёсся над внутренним двором. Люди опускались на колени один за другим: наложницы, евнухи, стража, чиновники… Все, кроме неё.
Мин И стояла неподвижно, как тень, проходя сквозь их ряды, через галереи и сад, почти достигнув ворот, когда её остановили.
Седовласые, согбенные от возраста, но с ясными глазами, старые сановники преградили ей путь.
— В шести городах ещё не было случая, чтобы трон наследовала женщина, — с достоинством произнёс Шэ Тяньлинь, встав на колени впереди всех. Он поднял над головой нефритовый головной убор, венец правителя. — Но ваше имя, Ваша Светлость, всегда оставалось на родословной дощечке рода Мин. Вы — законная наследница. Если вы примете престол, крови больше не прольётся. Это — наилучший исход.
— Просим Великую да сы взять на себя бремя правления! — в унисон вторили остальные, склонив головы.
Мин И стояла в замешательстве, не в силах сразу осознать происходящее. Всё вокруг будто стало размытым, будто она смотрела на мир сквозь толщу воды.
Шэ Тяньлинь приблизился, понизив голос до почти шепота:
— Если вы примете эту корону сейчас, — он взглянул ей прямо в глаза, — это будет куда лучше, чем если её примет Цзи Боцзай. Если он возьмёт власть, Чаоян станет лишь тенью Му Сина. А вы… Если вы станете да сы — Чаоян останется Чаояном.
Раз уж город должен сменить правителя — то пусть это будет кто-то, кого они знают, кому могут доверять. Кровь — не гарантия мудрости, а жестокость — не добродетель. Ван Гун слишком хладнокровен, чтобы стать настоящим повелителем.
Однако не все были довольны возведением Мин И. Её пол не давал покоя многим — ведь если Чаоян будет возглавлять женщина, значит ли это, что власть в городе окончательно склонится в сторону женщин? Для кого-то это было почти еретической мыслью, предвестием гибели устоев. Но над головами всё ещё звенели осколки разрушенного миньюй — и у них не оставалось времени на споры. Сейчас им нужен был тот, кто удержит Чаоян от распада. А о прочем можно будет подумать потом.
Постепенно Мин И пришла в себя. Она молча взяла из рук Шэ Тяньлиня нефритовую корону, и в этот миг вдруг остро почувствовала — а не просчитал ли Цзи Боцзай всё до мельчайших деталей? Не было ли частью его замысла то, что она первой ступит за ворота города? Не потому ли он так спешил, выбирая самые короткие пути, будто время поджимало?
Он ведь и правда говорил — хочет подарить ей Чаоян. А теперь она стояла с этой короной в руках, окружённая старейшинами и тысячами взглядов.
Неужели теперь, когда она возглавила город, он и впрямь собирается направить взор к парящему острову Синьцао, и пойти на завоевание ради её мечты?
— Смиренно встречаем возвращение да сы в город! — с поклоном прогремел Шэ Тяньлинь, за ним хором склонились все старейшины.
Пальцы Мин И на миг дрогнули. Затем она медленно водрузила корону себе на голову.
