В тот же вечер, когда Мин И вышла замуж, Чжоу Цзыхун уже был в пути обратно — к городу Чаоян.
Он преднамеренно выбрал дорогу, что вела мимо ворот дома семьи Сюй. Повозка двигалась медленно, будто нарочно сдерживая шаг, и стоило ему лишь приоткрыть ставни — как он сразу заметил мерцание огней, что пробивались сквозь забор её двора.
Однако, сделав круг, потом ещё один, он так и не решился выйти.
У всякого человека есть слабости, и он не был исключением. Раньше — это она, Сюй, шла к нему с открытым сердцем, это она вела за собой эти семь долгих лет. Он слишком привык к этому ходу вещей. И теперь, когда пришла его очередь сделать шаг вперёд, подчиниться порыву — горло будто перехватило, шея не гнулась, будто налита свинцом.
Вот почему он остановил повозку у боковых ворот, заранее уверенный: она уже слышала о его приезде и наверняка с радостью выйдет навстречу.
Но прошло время пока догорит ароматическая палочка. Прошёл и целый час. Ни госпожа Сюй, ни даже служанка её — никто не вышел, чтобы хоть взглянуть на него.
В сердце Чжоу Цзыхуна посеялось смятение.
Полгода — срок вроде бы короткий. Не случилось ни войн, ни катастроф, не разверзалось небо и не рушились горы. Так как же вышло, что за каких-то шесть месяцев вся семилетняя привязанность между ними оказалась стерта дочиста, будто её никогда и не было?
Он послал людей наводить справки — хотел узнать, не появился ли у госпожи Сюй кто-то другой, кто заполнил пустоту, что, возможно, осталась после него.
— Нет, — доложил Сы Ци спокойно.
Ответ ударил неожиданным облегчением. В груди будто что-то ослабло, он инстинктивно сжал рукав — и лишь тогда с запозданием осознал, насколько сильно в глубине души он всё-таки переживал. Он — действительно — волновался за неё.
Госпожа Сюй была из тех девушек, кого холят с младенчества. Она выросла в тепле, в окружении заботы, а потом несколько лет провела в Чжучилоу — павильоне ковки артефактов. Она всегда противилась воле родителей, мечтая сама выбрать себе супруга. Даже если это значило сделать первый шаг самой — ей было всё равно. В Чаоян, в конце концов, уже давно стало дозволено женщинам свататься к мужчинам.
Она была уверенной в себе и яркой, её поступь не знала стеснения. Её душа была свободна от того тяжёлого бремени, что несло имя Мин И, но всё же в ней была доля сострадания к миру. Сюй помогала другим девушкам из Чжучилоу, когда могла, а если появлялись лишние средства — открывала столы с бесплатной рисовой кашей для бедняков и беженцев.
Иногда, когда Чжоу Цзыхун смотрел на неё — особенно в ясный день, когда солнце мягко ложилось на плечи и волосы, — ему вдруг казалось, что в ней мелькает тень Мин И.
Он долго думал, что, возможно, просто видел в Сюй не более чем тень Мин И, некое подобие, в которое можно было вложить остатки чувств. Но чем больше он размышлял, тем яснее становилось: даже если бы Сюй не имела с Мин И ни малейшего сходства, он всё равно не стал бы возражать, если бы она осталась рядом.
Сюй была внимательной до болезненной чуткости. Она знала, что он не любит её, и потому — без единого упрёка — сама пила отвар для недопущения зачатия. Она знала, что его сердце принадлежит дворцу, и потому снова и снова, как полагается добродетельной женщине, писала во дворец письма с поклонами и пожеланиями благополучия, подписываясь по всем правилам высшего рода.
Вот так человек, который любит по-настоящему… И вот так легко он может перестать любить?
Ночная влага становилась всё гуще. Даже внутри повозки, где было тепло и защищённо, он не смог удержаться — дважды покашлял, не зная, от холода ли, или от гнетущей тишины, что повисла в воздухе.
Вдруг распахнулись боковые ворота. На пороге появилась одна из служанок Сюй, тихо подошла и низко поклонилась:
— Господин, вы — один из столпов императорской власти. Повозка, стоящая у наших ворот столь долго, неминуемо вызовет ненужные разговоры. Наша госпожа не желает вас видеть. Позвольте проводить вас обратно?
Лицо Чжоу Цзыхуна омрачилось, он нахмурился:
— И даже пары слов сказать нельзя?..
Служанка покачала головой. Потом подняла на него глаза — взгляд был тихим, но в нём светилась невысказанная боль.
— Госпожа сказала: семь лет прошло. Всё, что можно было сказать — уже было сказано. Нет смысла хранить слова, чтобы произносить их теперь.
Она сделала короткую паузу, и в ночной тишине её следующий вздох прозвучал особенно тяжело.
— Госпожа также сказала: вы стоите здесь не потому, что в сердце вашем осталась она. Просто потому, что когда-то она была к вам добра. А вы тянетесь не к ней — а к той доброте.
Чжоу Цзыхун остолбенел.
Он вспомнил, как в день великой свадьбы вышел из повозки, чтобы сказать Мин И, что та мечтает не о нём — Чжоу Цзыхуне, а о человеке мягком и заботливом. Не таком, как он.
Тот день оставил в нём рану. Он был опустошён, сокрушён, сердце его словно осыпалось пеплом.
И вот теперь — он слышал те же самые слова, но уже из уст другого человека. И от этого боль становилась вдвое острее.
— Я… — прошептал он наконец и опустил голову. — Это моя вина. Но поверь… я помню не только то хорошее, что ваша госпожа сделала для меня.
Сюй — она живая. Живая по-настоящему. Как же ей быть только доброй? У неё и недостатков хватало. Она была хрупкой, почти болезненно нежной — стоило лишь слегка сжать её руку, и на коже надолго оставался след. Её характер был дерзок, непокорен — и порой она вела себя неуместно в обществе. А её болтовня… могла довести его до белого каления, способна была гудеть у него над ухом весь день.
Но, несмотря на всё это… он всё равно хотел, чтобы она вернулась. Пусть даже это означает — заботиться о ней с большей осторожностью. Пусть даже придётся навсегда забыть об упрёках, что её избаловали родители.
Но в ответ служанка лишь тихо усмехнулась — с той сдержанной печалью, что приходит, когда всё уже решено:
— Старший господин с госпожой уже выбрали для нашей госпожи жениха. А она… она согласилась. Надеюсь, господин проявит благородство и отпустит её. Даст ей возможность начать новую жизнь.
У Чжоу Цзыхуна всё внутри оборвалось. Лицо побледнело, будто тень прошла по нему.
— Кто… кто этот человек? — голос его был хриплым, как будто горло сжало железом.
— Это уже не в вашей власти, господин, — спокойно, но твёрдо сказала служанка. — Прошу вас, оставьте это.
