Мин И скакала верхом по улице Эрцзю, одетая в длинное серое платье, приталенное полупрозрачным поясом из тончайшей ткани. Лицо скрывала простенькая соломенная шляпа со светлой шёлковой тканью. И всё же — по тому, как вздрагивали её плечи и опущено было тело, сразу становилось ясно: она всё ещё плачет.
Женщина, владеющая силой юань, доведённая до такого — разве можно представить, что она не затаит обиды?
Сыту Лин, наблюдавший за ней из окна, какое-то время молча смотрел вниз, затем лениво махнул рукой. Стоявший за его спиной высокий стражник тут же понял — и отправился исполнять приказ: пригласить Мин И наверх.
Поначалу она немного испугалась. Но, увидев, кто именно сидит в комнатке чайной, тревога на её лице сменилась на мягкую улыбку:
— Приветствую, почтенный юный господин.
Сыту Лин протянул ей сахарную фигурку:
— Купил только что на улице. Увидел, как сестра Мин плачет — вот, решил поделиться сладким.
Мин И приняла угощение и увидела, что фигурка изображает Чанъэ — небесную богиню, с развевающимися рукавами, с тонким, кротким лицом.
Она грустно вздохнула:
— Если бы я и впрямь была только глиняной куклой… Всегда такой красивой, с ликом как у цветка… тогда, быть может, меня бы никто не осмелился бросить.
— Что за слова говорит сестра Мин, — с искренней улыбкой проговорил Сыту Лин. — У сестры и сейчас лик, что цветок в утренней росе, ничуть не поблёк.
А если кто и не сдержал слово — какое вам до него дело?
Он был сегодня в повседневной одежде из мягкого атласа благородного василькового цвета. На голове — жемчужная перевязь, губы алели, как кисточка красного бархата. Подняв лицо к луне, он смотрел с такой округлой, светлой ясностью в глазах, что сердце само собой сжималось от умиления.
Мин И с трудом удержалась от желания ущипнуть его за щёку — но всё же он был юным господином, чиновником с полным правом — и она заставила себя лишь мягко улыбнуться:
— Вот кто умеет говорить — так это вы, юный господин. От таких слов даже душа теплеет.
— Если сестре Мин больше нравится быть со мной, — вдруг подмигнул он, — я могу попросить у господина Цзи, чтобы он вас мне отдал. Это не составит труда.
Мин И едва заметно вздрогнула. В её глазах снова всплыла знакомая горечь:
— Невольница уже принадлежит господину Цзи… А я ещё и опозорила его прямо на улице. Теперь он, пожалуй, скорее велит убить меня в стенах его же дома, чем отпустит на волю.
Сыту Лин нахмурился, в голосе прозвучало искреннее недоумение:
— Как же так может случиться?
— Такая уж у меня судьба, — Мин И вздохнула, смахнула слезу и слегка всхлипнула. — Я, видно, рождена для того, чтобы терпеть. Смирилась.
В этот момент появился служка, неся чай и угощения. Сыту Лин встал, неспешно пододвинул блюдца к Мин И:
— Если есть хоть что-то, чем я могу быть полезен — сестра Мин, не стесняйтесь. Скажите. Я сделаю.
Мин И едва заметно нахмурилась. Что-то было не так.
Кто она, в сущности? Просто танцовщица. Пусть и красивая — но не настолько, чтобы за ней бегал чиновник из рода Сыту, да ещё такой молодой, с будущим. А он уже в который раз проявляет заботу. Зачем?
Её мысли тут же метнулись назад — к той ночи, когда он случайно застал её в момент использования юань, и к словам Эрши Ци, что предупреждал её: в этом мальчике есть нечто… двусмысленное.
Мин И выдавила лёгкую улыбку, кивнула в ответ — вежливо, ровно настолько, чтобы не насторожить, — и потянулась за палочками, не спуская взгляда с подноса.
На столе стояли три блюда.
Первая тарелка — золотисто подрумяненный жёлтый окунь, обжаренный до хруста, щедро усыпанный острым красным перцем.
Вторая — тушёные в прозрачном бульоне листья китайского салата; бульон белый, как снег, а сверху — две алые ягоды годжи, будто кровинки на снегу.
Третья — крошечные пирожные из липкого риса с мёдом и цветами османтуса, прозрачные, будто тонкий янтарь, сладкий аромат тянулся в воздухе.
Мин И не спешила есть.
Случайность ли это, или чей-то изощрённый умысел — но блюда перед ней как будто олицетворяли вкусы трёх главных городов Цинъюня. В каждой тарелке — отражение одной из трёх школ, трёх характеров. Уж слишком уж «случайно» они стояли здесь вместе.
Мин И лишь на мгновение замерла, поднимая палочки. Затем, без лишних колебаний, взяла кусочек мёдовой османтусовой лепёшки.
Сыту Лин опустил взгляд, деловито наполняя чашки чаем, будто бы ничто не отвлекало его от ритуала. Но Мин И отчётливо чувствовала — всё его внимание притаилось в уголках глаз, всё следит, как она двигает палочками.
Хорошо. Тогда она продолжила. Следом — жареный окунь в перце, потом — тушёная капуста в белоснежном бульоне. По кусочку, по глотку. Ни одного жеста сомнения. Ни намёка на осторожность. Все три блюда, до последней крошки, исчезли — будто в ней, танцовщице, и впрямь было место для всего этого.
Сыту Лин сперва смотрел на неё с лёгким прищуром, будто прикидывал — анализировал. Но когда последняя капля бульона исчезла из миски, в его взгляде остался один лишь неподдельный шок.
— Танцовщица… и умудрилась съесть всё это?
Разве такие, как она, не должны держать тонкую талию и питаться взглядами, избегая лишнего кусочка?
— Прошу прощения, юный господин, — Мин И изящно промокнула уголки губ платочком, взгляд её был мягок и чуть насмешлив. — В последнее время совсем не было аппетита — из-за тревог и тяжёлых дум. А тут вдруг — увидела вас, и на душе стало светлее. Вот и съела чуть больше, чем следовало.
Сыту Лин выглядел… растерянным.
Он ведь всего-то хотел взглянуть, как она ест — по-женски, сдержанно, как полагается танцовщице. Хотел по мелочам прочесть, чего в ней больше: изящества или наигранности.
А она взяла — и съела всё подчистую. Так что же теперь он узнал?
— Сестра Мин, вы… точно наелись? — с трудом выдавил он. — Может, принести ещё пару блюд?
— Вы чересчур внимательны, юный господин, — улыбнулась она невинно. — Служанка сыта до краёв. А если вы всё же голодны — позвольте, я сама вам что-нибудь принесу?
— Не стоит, — он чуть заметно вздохнул и, выдержав паузу, сменил тему. — Раз уж сестра Мин не может покинуть дом Цзи, у меня есть мысль… как сделать так, чтобы вам жилось там легче.
— Вот как? — Мин И сразу оживилась, наклонившись ближе, сама наполнила ему чашку чаем. — Услышу с благодарностью. Прошу, дайте мне совет, господин.
Сыту Лин наклонился ближе, понизив голос:
— В городе Чжуюэ есть знатоки гу — ядов на чувства. Есть такой, что вызывает слепую влюблённость: его называют «любовное гу». Он состоит из двух частей — материнской и детской. Если дать господину Цзи выпить детский гу, он до конца жизни будет одержим вами, душой и телом. Ни за что не бросит, даже если захочет.
Сыту Лин произнёс это будто в шутку, но в его голосе всё же звучала тень серьёзности:
— Если сестра Мин действительно захочет… я могу достать это для вас. Сам попрошу.
О том, что город Чжуюэ славится своей ядовитой магией — знали все. Но и всем было известно: жрецы города строго хранят рецепты и не позволяют гу покидать пределы города. Это было своего рода обетом — чтобы уберечь остальные земли от безумия и распада.
Мин И не знала, чему больше удивляться: тому, что Сыту Лин действительно мог достать гу, или тому, с какой лёгкостью он предлагает ей околдовать Цзи Боцзая.
На его лице не было ни лукавства, ни злого умысла — напротив, он выглядел искренне желающим помочь. И именно это делало ситуацию особенно странной.
Её мысли метались, подспудное напряжение клубилось в груди, но на лице — ничего, кроме живого интереса и наивной надежды:
— И… это действительно действует?
— Безусловно, — кивнул Сыту Лин. — Но у Цзи Боцзая острый ум и крепкая осторожность. Вряд ли будет просто подсыпать ему что-либо. Придётся рискнуть.
— Конечно! Конечно, — Мин И кивнула с порывистой готовностью, не давая себе ни секунды сомнения. — Если есть хоть малейший шанс вернуть его расположение — я готова попробовать всё, что угодно.
Сыту Лин обернулся и бросил взгляд на высокого стража, стоявшего за его спиной. Тот замялся, взгляд стал настороженным, но всё же молча поклонился и вышел из комнаты.
И вот, спустя полчаса, перед Мин И действительно поставили чёрную глиняную чашу для гу. По ободку чаши — нарисованные кровью тонкие завитки, переплетённые в узел, словно затягивающаяся печать.
У неё по руке пробежала дрожь, и по спине — будто капля льда. Мин И осторожно сглотнула:
— Это… оно кусается?
Сыту Лин покачал головой. Спокойно, почти буднично он вытащил две тонкие дощечки, провёл ими по краям чаши — и та раскололась пополам, внутри обнаружились две капсулы-гусеницы, извивающиеся в полупрозрачном желе.
Он аккуратно отделил одну и пододвинул к ней:
— Это мать-гу. Берегите её, ни в коем случае не дайте кому-то найти.
А это — дитя-гу. Малюсенькая, почти невидимая. Лучше всего подмешать её в чай, в крайнем случае — в воду, ну или вино. Главное — чтобы он проглотил.
Мин И бережно взяла глиняные половинки, как будто это был сосуд с дыханием тигра. Склонив голову, поблагодарила с глубоким поклоном — но не удержалась и спросила:
— Оно… не опасно? Не убьёт?
Сыту Лин ответил почти с улыбкой:
— Только если он захочет вас убить первым. В иных случаях — нет.
Жить будет. Просто… уже по-другому.
Надо признать, подумала Мин И, не такой уж плохой этот гу.
Она моргнула — взгляд её стал чуть мягче. И всё же не удержалась:
— Господин… почему вы ко мне так добры?
Сыту Лин, болтая ногами с краю сиденья, рассмеялся — чисто, по-детски:
— Я с детства хилый, к юаню меня даже не допускали… А в тот день, когда увидел, как вы двигаетесь — уверенно, легко, свободно — сразу подумал: какая же вы необыкновенная. Девушка — и с такой силой.
Мин И выдала лёгкий смешок, чуть натянутая улыбка скользнула по лицу:
— Что вы, господин, так — баловство одно. В деревне у нас был один старый боец культиватор, скучал, бывало, так и учил нас паре приёмов. А вы же знаете, как там — девчонки вольно живут, бегают где хотят, хватают всё подряд… Ну, ничего особенного.
— Вот оно как, — с видимой искренностью произнёс Сыту Лин. — Но всё равно вы гораздо сильнее, чем я.
Сильнее…? Если бы… — подумала Мин И.
Она, в отличие от него, не могла и пальцем пошевелить, чтобы вызывать гу в мгновение ока — как он только что сделал в Му Сине. Это он страшен, не она.
Слегка рассмеялась, почти застенчиво, потом, как бы вспомнив о срочном деле, встала и поклонилась:
— Тогда я, с вашего позволения, пойду готовиться. Если всё получится — непременно отблагодарю господина как следует.
