Когда Доу Чжао задумалась обо всём этом, её глаза снова наполнились слезами.
Сун Мо сразу заметил перемену в её настроении. Он всегда стремился к тому, чтобы, находясь рядом с ним, она была по-настоящему счастлива.
— Эй! — с улыбкой воскликнул он, доставая носовой платок, и нежно вытер ей слёзы. — Ты обладаешь таким богатством, а всё равно плачешь? Тогда что же делать нам, беднягам, у которых всего лишь пара лавочек, но мы уже считаем себя богачами? Не грусти! Давай лучше сядем и вместе посчитаем твоё состояние. Только представь: каждый день у тебя доход, можно буквально спать на серебряных купюрах! Ну разве это не повод улыбнуться?
Доу Чжао не смогла сдержать смех. Она вырвала у него платок, с трудом смахнула слёзы и, смеясь, сказала:
— Это ты у нас спишь на серебре, не я!
Но про себя она подумала: если бы не его тёплые объятия, если бы его не было рядом… Разве я бы так легко расплакалась из-за таких воспоминаний?
— С радостью! — воскликнул Сун Мо, изображая искреннее воодушевление. Он театрально вздохнул и продолжил: — Но, увы, не могу себе этого позволить. Вы же знаете, что я должен содержать семью. Мне нужно копить деньги на свадьбу сына и приданое для дочери. Не то что некоторые: всё съели, всё выпили, но свои сбережения припрятали и даже не тратят их!
Доу Чжао не могла сдержать смех. Она оперлась на плечо мужа и, не переставая улыбаться, предложила:
— А давай я поделюсь с тобой половиной?
— Ни в коем случае! — возразил Сун Мо, с самым серьезным видом качая головой. — Я с таким трудом добился, чтобы мой тесть начал ко мне благоволить, а ты предлагаешь отдать мне половину состояния. Если он узнает, что ты отдала мне деньги просто так, он тут же со мной порвет!
К тому же, я всё ещё надеюсь получить у него парочку фамильных сокровищ. Будет глупо испортить всё из-за уже добытого серебра.
И потом, ты же понимаешь: всё твоё — это уже давно имущество нашего сына и нашей дочери. Разве я могу потерять то, чего ещё можно выпросить, из-за денег, которые уже принадлежат им? Разве это по-хозяйски?
Доу Чжао смеялась так сильно, что не могла дышать.
Сун Мо смотрел на её лицо, раскрасневшееся от смеха, словно утренняя заря, и сам невольно улыбнулся.
Он снова заключил её в объятия.
— Давай больше не будем думать о прошлом, — сказал он, нежно коснувшись губами её лба.
— Мы должны смотреть только вперёд. И мы должны копить — ради наших детей, чтобы их жизнь была лучше, чем наша.
— Хорошо, — прошептала Доу Чжао, и на её глазах снова выступили слёзы.
— Глупышка, — нежно сказал Сун Мо, поглаживая её по голове. — Учитывая, сколько у тебя приданого, я согласен временно отдать тебе Чжун Бинсяна. Но учти: максимум на полгода. Потом он вернётся в Гуандун. Пусть твой Чжао Лянби хорошенько поучится у него, пока есть возможность перенять секреты дела.
— Поняла! — с сияющей улыбкой ответила Доу Чжао.
Человек, который действительно уверен в себе, не будет бояться чужого богатства, власти или славы. И она знала, что Сун Мо именно такой. Он примет всё, как есть. Без страха, без обид, без притворства.
Она посмотрела в окно — красные фонари мягко светились в сгущающихся сумерках. И настроение у неё было, как тот свет — тёплое, огненное, радостное.
Во внешнем дворе резиденции гуна старший страж по имени Чан, сопровождаемый группой охранников, совершал патрулирование. Проходя мимо павильона Ичжи, он внезапно заметил, что в западном флигеле, который до недавнего времени пустовал, горит свет. Прислушавшись, он уловил едва различимый шум голосов, словно там кто-то проживал.
Нахмурившись, Чан негромко обратился к ближайшему стражу:
— Кто же поселился в западном флигеле павильона Ичжи?
С тех пор как Сун Мо в порыве гнева расправился с теми, кто без разрешения проник в Ичжи, Чан пребывал в состоянии постоянной тревоги. Он осознавал, что допустил ошибку, и опасался, что Сун Мо, вспомнив о нём, воспользуется любым удобным предлогом, чтобы отомстить.
Много раз Чан размышлял о том, чтобы покинуть эти места и скрыться. Но каждый раз он приходил к выводу, что как бы велик ни был мир, если Сун Мо действительно захочет его уничтожить, то спастись можно будет только под личной защитой самого гуна.
Он понимал, что надежда на то, что Сун Мо забудет о нём, была всего лишь наивной попыткой ухватиться за соломинку. Однако другого выхода у него не было. Он всё ещё держался, но с каждым днём тревога лишь усиливалась.
Особенно пугало его приближение к павильону Ичжи.
На его вопрос один из охранников ответил:
— Я слышал, что прибыли люди госпожи. Наследник гуна освободил западный флигель павильона Ичжи, чтобы разместить их там.
— Неужели так много помещений требуется? — не удержался Чан.
— Говорят, около тридцати-сорока человек, и это ещё не все — семьи некоторых пока в пути, — ответил один из охранников.
Тут же другой добавил:
— Разве у госпожи в родительском доме было столько слуг? Даже когда император выдаёт принцессу замуж, ему не приходит в голову отпускать с ней всю старую прислугу. А у этих ещё и жалованье идёт из приданого госпожи. Разве в павильоне Ичжи своих охранников мало? Зачем ей столько людей?
Чан, услышав это, почувствовал, как в его душе зародилось подозрение.
А что, если эти люди — не просто слуги?
Может быть, они — тщательно обученные и преданные бойцы, которых Сун Мо под видом своей жены тайком разместил в резиденции?
Но зачем?
Неужели он замышляет что-то против самого гуна?
Эта мысль была настолько ужасна, что Чан почувствовал, как земля под его ногами зашаталась.
Он быстро отдал несколько коротких распоряжений своим людям и поспешил в павильон Сянсянь.
Павильон Сянсянь — это внутренний двор, где обитал Сун Ичунь, младший сын гуна. С тех пор как Сун Мо вмешался и расстроил сразу две его помолвки, круг его общения значительно сократился. Он часто сидел без дела и томился долгими вечерами.
В преддверии праздников он начал перебирать резной камень в кладовой и отобрал несколько кусков ярко-красного куриного кровавика, чтобы вырезать из них именные печати — подарки к Новому году.
Однако, взглянув на алый блеск камня в своей руке, он не смог не вспомнить о тех нескольких кусках благородного камня шушань, которые остались от его матери, госпожи Лу. Как жаль, что теперь все они находятся у Сун Мо.
Мысли о прошлом омрачили его душу, и вновь нахлынуло раздражение.
Услышав, что Чан просит аудиенции, Сун Ичунь поначалу холодно ответил:
— Не пускать.
Его голос был подобен зимнему ветру.
Но, произнеся эти слова, он вдруг осознал, как усердно Чан служил ему в последние дни, и передумал.
— Пусть войдёт, — сказал он уже более мягким тоном.
Чан поспешил войти и рассказал обо всём, что видел и слышал. В конце он с тревогой добавил:
— Раньше и у нас, и у Ичжи было по сорок стражей. Но теперь у них неожиданно появилось ещё тридцать с лишним человек. Если наследник гуна надумает действовать, боюсь, мы просто не сможем его сдержать.
А ведь охранять этих людей — это ведь не бесплатно…
