С тех пор как между кланами Доу и Вэй разгорелась крупная ссора, родня со стороны Доу почти перестала наведываться в дом. Если и возникали дела, то присылали лишь тётушку с устным поручением — идти или нет, уже никто не настаивал. Вэй Тинчжэнь втайне радовалась, полагая, что таким образом сумела взять Доу Мин под контроль. Только вот она не учла, что та с детства любила наряды и богатство: деньги у неё были, а Вэй Тиньюй, будучи отставным чиновником, кроме годового жалования в тысячу ши, за душой почти ничего не имел. Потому и находились желающие служить именно ей, выражать лояльность и выполнять поручения.
Когда Вэй Тинчжэнь решила воспользоваться выкидышем как поводом, чтобы обвинить служанок и тётушек в нерадивости и под этим предлогом заменить всех на слуг из дома хоу Цзинин, Доу Мин тут же перекупила часть прислуги и ввела новых людей — и тем самым сорвала тщательно выстроенные планы.
Правда, новенькие хоть и были преданы, но воспитанием не отличались — работать с ними было неудобно. Пришлось просить кормилицу Чжоу подобрать несколько более надёжных, способных выполнять поручения без сучка и задоринки.
Подумав об этом, она повернулась к маленькой служанке и спросила:
— Кроме того, что сказали — четвёртая сестра родила сына, — ещё что-нибудь передали?
«Больше ничего не говорили…» — пробормотала маленькая служанка, зуб на зуб у неё не попадал от страха.
Всё из-за того, что она проиграла пари старшей служанке, которая раньше поступила в дом, — вот и пришлось идти докладывать госпоже.
Скажите, в какой семье, если младшая сестра родит ребёнка, её не пригласят даже на «омовение на третий день»? Очевидно, что родня и старшая сестра теперь не считают госпожу за человека…
А если госпожа, разгневавшись, решит сорвать зло на ней, что тогда делать? Она чуть не разрыдалась от страха.
Но госпожа лишь махнула рукой, отпуская её.
Служанка, словно гора с плеч, поспешно поклонилась и убежала.
А из внутренней комнаты тут же раздались звон и грохот — будто кто-то яростно швырял посуду и прочие вещи.
Служанка невольно втянула голову в плечи. Подняв глаза, увидела, как в дом вошёл Вэй Тиньюй.
Она поспешно присела в поклон, дрожащими шагами отступая к стене.
Вэй Тиньюй остановился у двери.
А в комнате всё гремело — Доу Мин продолжала крушить всё, что попадалось под руку.
Уже не сосчитать, в который раз она устраивает такое.
В первый раз это произошло, когда она убеждала его дать взятку Дунпин-бо, чтобы тот устроил его на должность в Управлении пяти армий Учэн. Он отказался, и тогда она с силой смела со стола все чайные чашки и блюдца, разбив их вдребезги.
Во второй раз это произошло, когда её старшая сестра, увидев, что в его покоях все служанки сменились, испугалась, что новенькие не знают правил, и специально прислала ему одну из своих старших служанок. Но она, не сказав ни слова, отправила её обратно в поместье гуна.
Когда он пришёл выяснять отношения, она с ехидством спросила: «Ты что, приглядел себе ту девку в наложницы? Хочешь, чтобы она тебе постель грела?» Это довело его до белого каления, и он, с силой откинув рукав, вышел из комнаты. А она снова устроила дома такой же погром, как и сейчас.
А в третий… в третий раз… он уже и не помнит.
Он только помнил, как мать, узнав, что она вновь разбила в комнате посуду и поломала вещи, не на шутку расстроилась: пожурила невестку, мол, столько редкостей и дорогих безделушек, а та в ответ лишь холодно бросила: — Я бью своё приданое, а не добро из поместья хоу Цзинина. Раз я сама не жалею — вы-то чего жалеете? Побью — так куплю новое. Старое не уйдёт — новое не придёт.
Старуха побелела, как бумага, от злости, пальцем тыкала в неё с полминуты, но так и не выдавила ни слова.
Вэй Тиньюй не захотел заходить в комнату и выслушивать очередной поток упрёков — повернулся и пошёл прочь. Но тут краем глаза заметил в углу, у стены, дрожащую маленькую служанку.
Что-то сжалось у него в груди.
Эта девчушка так боялась Доу Мин, словно та была тигрицей… Но разве он сам не чувствовал себя так же?
Он вдруг ощутил странную близость к этой девочке, словно между ними возникло немое родство — двое терпящих.
Он остановился, смягчив голос, спросил:
— Как тебя зовут?
Служанка затряслась ещё сильнее и заикалась:
— Н-ну… н-ну зовут А… Асюань…
— Асюань? — переспросил он. — Какой иероглиф «Сюань»?
— Тот, что в «сянцао»… в цветке хоусян.
— Ты умеешь читать? — удивлённо приподнял бровь Вэй Тиньюй.
— Когда мой брат учился, — тихо ответила девочка, — я рядом сидела с иглой и ниткой… он учился — и меня учил.
Вэй Тиньюй был поражён.
— Раз у вас в семье был достаток, чтобы отправить сына учиться, отчего же тебя продали?
Служанка быстро поправилась:
— Я подписала живой контракт. Через десять лет брат обязательно выкупит меня!
Её глаза широко распахнулись, в черных зрачках отражался яркий свет — как будто родниковая вода, до самого дна прозрачная и чистая.
— И эта туда же… — покачал головой Вэй Тиньюй. — Очередная сумасшедшая мечтательница.
Он развернулся и пошёл прочь, но всё же не удержался и, понизив голос, бросил своему слуге:
— Подбери момент и переведи эту Асюань в книжную в западном дворе. С её натурой — если останется у госпожи, живой не выйдет.
Слуга едва слышно ответил:
— Есть.
Вэй Тиньюй отправился к госпоже Тянь.
В это время Сун Мо всё так же лежал, склонившись над спящим сыном. Чем дольше он смотрел на него, тем больше восхищался: настоящее чудо!
Он шепнул, повернувшись к Доу Чжао:
— А как ты думаешь, какое имя нам дать сыну? Минъи? Сисянь? Фэнъи?
— Не обязательно так торопиться с именем, — с улыбкой заметила Доу Чжао. — Пока можно придумать ему жоу-мин — детское имя.
— — Ну как это — не спешить? — с лёгким возмущением сказал Сун Мо. — Это ведь наш первенец. Ему и имя домашнее жоу-мин, и великое имя нужно сразу достойные придумать. — Он вздохнул и добавил, с некоторой задумчивостью: — Мне по сердцу «Минъи» и «Сисянь», а Гу Юй говорит, что «Фэнъи» звучит особенно благородно… А для домашнего имени, как тебе «Юань-гэ»? По-моему, очень подходяще для старшего сына.
— Юань, как первый, — рассмеялась Доу Чжао. — Очень подходящее жоу-мин, я одобряю!
Сун Мо тут же оживился:
— Тогда пусть великое имя будет Минъи[1]!
— Сун Минъи, — проговорила Доу Чжао вслух, — звучит звонко и складно.
Сун Мо обрадовался согласию жены и начал умильно приговаривать: — Юань-гэ, Юань-гэ…
Но сын, будто нарочно, нахмурился, а потом и вовсе распахнул рот и залился громким плачем.
Сун Мо смущённо рассмеялся.
Доу Чжао тут же его успокоила:
— Наверное, Юань-гэ просто проголодался.
— А, понятно… — пробормотал Сун Мо и с неловкой улыбкой отступил в сторону.
[1] Имя Минъи (明毅) можно понимать, как «светлая решимость», «просветлённая стойкость» или «разумный и непоколебимый». Оно подчёркивает сочетание ума и твёрдости характера — добродетели, высоко ценимые в образе благородного мужчины эпохи Мин.
Счастья и мук вечен круг
Ох надеюсь у Шоу Гу, Яньтаня и сестря Янь в жизни будет дальше больше света, а тому, кто сердцем жесток и зол, по заслугам воздастся
Спасибо за перевод 💜
*сестры
Спасибо большое за перевод ❤️
Привет ) а сеодня прода будет?