Они продолжили идти по улице. Жёлтые фонари лили тёплый свет, дождь тонкими струйками тянулся вниз, как блестящие стеклянные нити. В руках у неё благоухал букет орхидей, и лёгкий ветерок доносил влажную прохладу, но не холодил. Он негромко произнёс:
— «Дождь, что брызжет, как от цветущего абрикоса, готов смочить одежды; ветер, что ласкает лицо, словно ивы, не несёт холода…» (классические стихи).
Она огляделась вокруг:
— Здесь ни абрикосов, ни ив нет.
Он рассмеялся:
— Тогда пусть будет так: «Дождь, что смачивает одежды, — орхидейный, а ветер, что касается лица, — от электрического столба».
Она взглянула на серый столб у дороги и тоже не удержалась от смеха.
Вдруг он сказал:
— В какой день у тебя выходной? Я отвезу тебя туда, где цветут абрикосы и качаются ивы.
Она ответила:
— Да в парке всё это есть.
Он стоял под фонарём, и в струях дождя весь словно светился:
— Не то же самое. В парке лишь несколько деревьев, а там целая набережная усыпана абрикосовыми цветами и ивами. Абрикосы там — словно облака и зарево заката, ивы — зелёные, как оправленные в нефрит, подняв голову, видишь только алые лепестки и изумрудные пряди, скрывающие небо. Всё это похоже на настоящий сказочный мир.
Она не удержалась от сомнения, но в её голосе уже слышался интерес:
— В Учи разве может быть такое красивое место?
Он улыбнулся:
— Даже в Учи есть уголки, похожие на рай.
Теперь она поняла, что он не только умеет обольщать мелкими подарками, но и владеет словом. Не зря же её коллеги так легко поддавались его обаянию.
В тот вечер они наговорили так много, словно хотели выговориться за всю жизнь. Она вспомнила о детстве, о том времени, когда после смерти отца приходилось помогать матери в хозяйстве, как будучи девочкой, училась и одновременно работала в соседней забегаловке, чтобы заработать на учёбу в медучилище, которое в итоге и окончила.
Он рассказал о своём детстве, как в школе его дразнили «подкидышем без отца и матери», и он однажды жестоко подрался с обидчиками. Легко усмехнувшись, он добавил:
— В детстве был отчаянным, потом стал учиться, добился стипендии, окончил школу. Когда встретил мать, о прошлом ни слова не сказал. Она и так всякий раз, видя меня, чувствовала вину, я не хотел прибавлять ей страданий. Всё прошло.
Да, всё прошло. И она, и он в детстве хлебнули немало горя и материального, и душевного. Но в обоих жила светлая натура, и простое «всё прошло» звучало как освобождение, словно тучи рассеялись, и в просветах засветила луна. Она улыбнулась и сказала:
— Смотри, дождь кончился.
И вправду, дождь стих. Фонари освещали мокрые провода, на которых висели тяжёлые капли, падавшие с тихим звоном. Свет ложился и на их тени, тёплое оранжевое сияние будто обнимало улицу. Весна ощущалась в каждом порыве влажного, но мягкого воздуха, из-за ограды соседнего двора пробивались новые листья банановых пальм, такие свежие, что казалось, вот-вот закапает зелёный сок. Она остановилась:
— Я пришла.
Он вздохнул с сожалением:
— Так скоро.
Да, слишком скоро. За её спиной был уже знакомый подъезд. Спрятав лицо в тень, она сказала:
— До свидания.
Он тоже тихо отозвался:
— До свидания.
Она уже вошла в подъезд, но он вдруг бросился вперёд на пару шагов:
— Скажи всё же, когда у тебя выходной. Я свожу тебя посмотреть на абрикосы.
— Я и сама не знаю, — ответила она. — В больнице сейчас особый режим.
Он сразу нашёл решение:
— Тогда я буду ждать завтра. Всё равно мне нужно навестить больного.
И вдруг её сердце наполнилось радостью. Обычно тесная и мрачная лестница показалась светлой и просторной, и шаги её стали лёгкими. Какое удивительное чувство, когда враг понемногу превращается в друга.
Он сдержал слово и с тех пор каждый день встречал её после смены. Стоило подойти времени передачи дежурства, как он появлялся с улыбкой и каким-нибудь гостинцем то с холодным желе, то с пирожными, то со сладкими лепёшками. В тот вечер он угостил её пельменями с креветками. Она не удержалась и спросила:
— Скажи, сколько ты получаешь в месяц?
На его лице мелькнуло выражение, будто он обжёгся. Она поспешила протянуть ему чашку чая. Он взглянул на неё и честно ответил:
— Моё жалованье — триста семьдесят шесть юаней. А зачем ты спрашиваешь?
Теперь стало понятно: вот откуда его щедрость. Она покачала головой:
— Я смотрю, ты каждый день тратишь на угощения по семь-восемь юаней. Ну и транжира.
