Ююньцзянь — учреждение, где евнухи создавали для императора различные предметы обихода и развлечений. Деньги туда шли рекой, а взятки — ещё большими потоками. Это было одно из самых «жирных» мест во всём дворце.
Глава Ююньцзянь — должность не только доходная, но и престижная. Настоящее повышение, без преувеличения.
— Но почему я? Обычно на это место выдвигается зам главного, один из нэйцзяней, что уже служит там…
Он ждал этого всю жизнь. С десятилетнего возраста, с тех пор как поступил в службу, мечтал стать Тайцзяном. Грыз гранит науки в Академии евнухов, беспрекословно подчинялся приказам Дао Тайцзяна. И вот, наконец, шанс. Но радости почему-то не было. Стать начальником Императорского Мастерского Управления — это значит уйти от Ли Чжаои. Мысль об этом придавливала грудь.
Он любил богатство, любил удобства, но… когда речь заходила о расставании с ней — не мог решиться. Амбиции больше не грели, всё потеряло блеск. Потому что в сердце его поселилось кое-что куда более сильное. Любовь.
(Что за глупости…)
Он горько усмехнулся.
— Я ведь говорю это тебе для твоей пользы, — отозвался Дао Тайцзян, бросив на него странный взгляд, в котором смешались и холод, и беспокойство.
— Император, должно быть, уже догадался.
На мгновение дыхание Сы Юаня перехватило. Даже дым застыл в воздухе.
— Догадался… о чём?
— Не строй из себя дурака. Ты влюбился в Ли Чжаои.
Это было сказано слишком прямо, и все маски сразу слетели.
— А она?
— Думаю, пока не догадывается.
— Вот как…
Она доверяла ему. Позволяла помогать ей даже мыться и расчёсывать волосы. Говорила:
«Ты так приятно моешь, волосы от этого становятся мягче и блестят».
Если бы она знала, что он чувствует, — разве сказала бы такое? Но она не такая. Она не играет сердцами. Всё, что говорит, — говорит от чистого сердца. Она верила ему. Для слуги — нет большего счастья, чем доверие госпожи. И всё же — ему этого было мало.
— Я сам не понимаю, как это вышло… — пробормотал он. — Ведь она… не такая уж красавица. В гареме полно женщин куда красивее. Я был уверен, что мне плевать на любовь. Но почему же… почему?
— Не спрашивай меня, — Дао Тайцзян щёлкнул его по лбу.
— А, может, причина та же, по которой она дорога императору?
— Какая именно?
— Ну… если не внешность, то, должно быть, характер.
— И какой же?
— Опять ты за своё. Слушай, я, может, и не скромный, но про свою жену могу сказать три тысячи хороших слов. А про других женщин — хоть убей, не пойму, что в них особенного.
Он был безнадёжно влюблён в свою супругу Шэ-ши.
— Скажу тебе честно. Я сам часто удивлялся — почему император так привязан к Ли Чжаои?
— Ты? Серьёзно? Но ты ведь служишь им с тех пор, как он был ещё наследным принцем! И ты не знаешь?
— Вот именно. Сам удивляюсь, — хмыкнул Дао Тайцзян.
— Похоже, ты только кажешься умным, а на деле — такой же дурак, как и все мы…
Сы Юань не успел договорить — в следующее мгновение получил в лоб. Опять. Опять за словцо.
— Ну, и всё же — от Ли Чжаои тебе лучше держаться подальше — сказал Дао Тайцзян, не без нотки беспокойства.
— Значит, всё-таки заметно…
— Ты весь пылаешь, как фонарь. Да любой заметит.
— Чёрт… даже ты понял? Тогда это… очень серьёзно. Что ж… — он с досадой потянулся за трубкой.
— Если и дальше будешь при ней — рано или поздно что-то случится.
— Знаю…
— А раз знаешь — отступай. Дай себе время остыть. Ты ведь не забыл, что я тебе говорил? Она — любимая наложница. Ступишь за грань — не будет тебе пощады. Сейчас она ещё ничего не заподозрила. Только я и император догадываемся. Но если продолжишь — будет уже поздно. Если обвинят в связи с ней — никто тебя не спасёт. Даже я.
— Ты так заботишься… прямо тошно становится.
За это он получил целую серию ударов. Было больно. По-настоящему.
— Вместо того чтобы острить, подумай, как спасти себя. Знаешь, сколько евнухов закончили свою жизнь в нищете и позоре? Завтра, может быть, и мы туда попадём. Мы, евнухи, — всего лишь вещь в руках императора. Он скажет “больше не нужно” — и конец.
— Взятки, вино, карты — если не борзеть, всё сходит с рук. Но если ты поддашься чувствам — конец. Шестью лошадьми разорвут.
— А может, и неплохо, — мрачно усмехнулся Сы Юань. — Умереть за безумную мечту — мне это как раз по душе.
Увидев, как к нему снова тянется кулак, Сы Юань поспешно вскочил, чтобы не схлопотать по голове.
— Но… всё это ни к чему. Это лишь принесёт беды Ли Чжаои, — пробормотал он, будто самому себе. — Она… она ведь ко всем сострадательна. Даже к таким, как мы, к евнухам, относится как к обычным людям.
Для большинства знатных и влиятельных людей евнухи были не более чем мебелью, которая умеет говорить. Их использовали вместо родственников, как бессловесный инвентарь. Заболел, обжёгся, состарился или просто стал непригоден — вышвырнут, заменён. Хозяин раздражён? Бей. Пинай. Кричи. Унижай. Это — привычное положение вещей. Это — норма.
Но Ли Чжаои не из таких. Когда Сы Юань получил ожог, она пригрозила всем придворным лекарям, отказавшимся лечить евнуха, и добилась, чтобы его вылечили как следует. Даже с рубцами на лице она не отстранила его — продолжала доверять и поручать самое важное. Она никогда не срывала на нём зло, не била, не кричала. Пусть порой и была резка, когда просила о помощи в очередном безумном эксперименте, — но никогда не давала ему почувствовать, будто он что-то низшее. Нечто, а не кто-то.
Рядом с ней он забывал, кто он есть. Забывал, что он — лишь «говорящая мебель». С нею он чувствовал себя человеком. Мужчиной. Хотя таковым перестал быть давно, слишком давно.
— Если меня казнят… она будет страдать. Будет корить себя. Будет винить себя до последнего. А я… я не хочу, чтобы с ней случилось что-то подобное.
С этими словами из его губ, вместе с горьковатым дымом, вырвались и те чувства, что он так долго прятал внутри. Не будь они такими глубокими — быть может, он позволил бы себе насладиться ими хоть на миг. Подобно тому, как прежде наслаждался мимолётной влюблённостью, приходящей и уходящей, как летний сон. Но… на этот раз всё было иначе. Эти чувства не рассеялись.
Однако он всё равно не позволит им выйти на свет. Он не даст им стать реальностью — если это навредит ей. Он хочет, чтобы она была счастлива. Если счастье для неё — быть с императором, быть любимой и оберегаемой, он… он смирится. Проглотит всё, что сжигает его изнутри.
Сы Юань должен отступить. Должен распять в себе это чувство. Ради неё. Ради её покоя.
— Дай мне немного времени. Я должен всё обдумать, — выдохнул он.
Его вздох, словно яд, растворился в тёплом весеннем ветре.
— Времени больше нет — сказал Дао Тайцзянь, вонзив в рот вторую конфету в форме кошачьей мордочки. Он поднялся.
— Это был приказ императора. Назначить преемника главы Управления изделий. Ты всё ещё не понял, что это значит?
— …Словно сердце пронзили.
Дао был его наставником. А обычно старшие евнухи рекомендовали на такие посты своих учеников. Это многое объясняло.
Император хотел, чтобы Сы Юань покинул Ли Чжаои. Он знал. Он всё знал.
— Прошу… дай мне немного времени, Дао Тайцзянь. Я… я не заставлю ждать.
Но решение так и не пришло. Время шло. Прошло цветение слив, зацвели грушевые деревья. А ответа всё не было.
— Сегодня прекрасная погода — сказала Ли Чжаои, прогуливаясь с ним по саду. Её лицо, озарённое солнечным светом, казалось сияющим. Сы Юань поймал себя на том, что просто смотрит на неё, зачарованно, как в детстве смотрел на огонь.
Он поспешно отвёл взгляд.
— Ли Чжаои… ты внешне вроде бы человек, но… вдруг ты вовсе не человек, а какой-нибудь дух или фея?
— …Что?
— Ну, бывает такое чувство. Смотришь на тебя и думаешь: ты не из этого мира.
— Что за нелепости ты несёшь? — нахмурилась она.
Он виновато усмехнулся. Сам не знал, что на него нашло. Но всё же — правда ведь. До этого все его связи с женщинами были поверхностны. Приятные игры. Фальшивая страсть. Всё, что можно было легко отпустить. Он считал себя ветреником, неспособным по-настоящему влюбиться.
А теперь… теперь всё иначе. Когда он рядом с ней — сердце бьётся как сумасшедшее. Когда она далеко — всё внутри замирает. Её присутствие наполняло его радостью. Её отсутствие — выжигало.
