Прошлая ночь не стала исключением: он изо всех сил старался не соприкасаться с ней лишний раз. Потому и мог позволить себе полное безразличие к её боли, потому что для него всё происходящее было всего лишь рутиной. Никакой любви. Никакой жалости.
Но сейчас… он должен был хоть как-то успокоить её. Он не знал, как быть нежным. Поэтому просто прижал её ближе и, как котёнка, осторожно потрепал по голове.
— Но ведь Вы и сами не видели привидения. Как же его прогоните? — спросила она слабо.
— Я прикажу ему исчезнуть. И оно исчезнет.
— Простым приказом… невозможно изгнать привидение.
— Повеления сына Неба — неподвластны никому. Даже мёртвым.
Он усмехнулся, как бы в шутку. И тут лицо Жуйхуа впервые чуть просветлело.
Губы дрогнули, и она слабо рассмеялась сквозь слёзы.
— Как надёжно… С вами и привидения не страшны.
— Вот именно. Пока я рядом — нечего бояться. Даже привидение той ночью исчезло, потому что испугалось меня. Без меня оно бы, пожалуй, на тебя набросилось.
Вэй Жуйхуа вскрикнула и вцепилась в Чуэйфэна. Её хрупкое, мягкое тело казалось таким слабым, что стоило лишь немного сжать — и оно рассыпалось бы в ладонях.
— Не бойся. Я рядом, — мягко проговорил он, поглаживая её дрожащие плечи. Постепенно, под его ладонью, дрожь утихла.
— …Это был четырёхпалый дракон, — прошептала Жуйхуа, вцепившись в ворот его халата. — У призрака одежда почти вся сгорела… но кое-где осталась вышивка с четырёхпалым драконом.
— Четырёхпалым? Значит, призрак принадлежал к роду цзинванов?
Пятипалый дракон — безусловный символ императора. Разумеется, он разрешён также верховному императору, отцу императора (тайшан хуанди), вдовствующей императрице и императрице-супруге, но в первую очередь пяти когтей достоин лишь сам повелитель Поднебесной.
А вот четырёхпалые и однопалые драконы — знаки наследного принца, цзинванов, императорских дочерей и сестёр, принцесс и старших принцесс. Изначально лишь наследник мог носить узор с четырьмя когтями, но при Чунчжэне дозволили и другим членам императорской семьи — от князей до принцесс.
— Но… никто из князей не умирал в храме Тяньцзин, — задумчиво пробормотал император.
Слухи в гареме ходили разные, но мест, где действительно умирали цзинваны, было не так уж много. Князья ведь жили за пределами дворца, во дворцах своих уделов. Без особого повеления или визита к матери-наложнице они в запретный двор не являлись.
— Возможно, это кто-то из очень давних времён… — тихо сказала Жуйхуа. — Он… будто был охвачен сильной обидой. Ведь он сказал мне: «Почему ты предала?»
— Значит, его убило предательство. Но почему только ты его видишь? Я прибыл в храм Тяньцзин — и ни души. В спальне — тоже ничего.
Чуэйфэн опустил взгляд на женщину в своих объятиях.
— Не иначе… он влюблён в тебя?
— Э!? П-призрак… любит меня?!
— Ну а как иначе? Он уже дважды явился тебе. В спальню за тобой пришёл — весьма предан, надо сказать. При таком рвении он, боюсь, и впредь будет появляться везде, где ты будешь… И тогда…
Жуйхуа побледнела, затряслась, и император, заметив это, сдержал остаток фразы.
— Странно, конечно. Такая смелая, что умудрилась облить императора чернилами, а тут — боится привидений.
— Потому что… привидения куда страшнее вас!
— Я, значит, не страшен?
— Совсем нет. Вы же живой человек.
Она ответила с серьёзностью, от которой Чуэйфэн не сдержал улыбки.
— Живой значит безопасный? Логично. Звучит разумно.
Он немного посмеялся, а потом поднялся с лавки и поднял с пола её нижнюю рубашку с узором «бабочки и цветы».
— Повернись. Я помогу тебе надеть её.
Впервые в жизни он помогал женщине одеваться. Он завязал шнурки на шее, потом на спине — у талии. Пусть и впервые, но вышло неплохо.
— …То есть… мне сегодня не придётся…? — неуверенно спросила Жуйхуа.
— Ты хочешь?
Она покачала головой.
— Тогда и не надо. Я ещё не настолько озверел, чтобы принуждать женщину, которая не хочет.
Император снова облачился в халат и застегнул его.
— Можешь возвращаться в Цуймэй.
— А вы, Ваше Величество? Неужели… собираетесь остаться в спальне? Нельзя! А если призрак снова явится…
— Я не боюсь призраков. Хотя, признаюсь, раз уж сегодня никого не будет, незачем оставаться ночевать в Сяньцзя. Пойду в зал Золотой Птицы. А то с Тунши за стеной ни сна, ни покоя.
Зал Золотой Птицы — тоже императорские покои. Но в отличие от Сяньцзя, туда входить дозволено лишь императору.
— Ага! Вы всё-таки боитесь! Именно поэтому не хотите там спать!
— Я сказал, не боюсь. Просто хочу выспаться там, где за стеной нет Тунши с его слоновьими ушами.
— Да скажите уже правду! Признавайтесь: страшно вам!
— Ничего я не боюсь. Я тебе не чета.
— А чего тогда не остаться? Так и шагов делать не надо, и спать больше можно.
Она вдруг вскинулась с напором, словно и не было минуту назад паники и дрожи.
— Эй, ты чего? —
Чуэйфэн резким движением подхватил её на руки.
— В спальню идём. Чтобы не тратить время на дорогу и крепче спать, как ты говорила.
— Н-не надо! Вы идите один, а я в Цуймэй вернусь!
— Без тебя призрак не придёт. А мне не хочется, чтобы меня потом дразнили. Пусть явится — я с ним сам разберусь.
— Н-не-е-е-ет! Пусти меня! —
Он, не обращая внимания на её сопротивление, понёс её на руках через коридор, вышел во внутренний двор и опустил на плечевые носилки, ждавшие у входа. Лишь тогда Жуйхуа немного успокоилась.
— Чего улыбаешься? — спросил Чуэйфэн, подняв бровь.
— Да вот, подумала: раз вы боитесь привидений, значит, вы всё-таки тоже человек. Даже как-то приятно стало.
Император ощутил прилив раздражения, хотел было что-то резкое ответить, но Жуйхуа вдруг схватила его за плечи и, смеясь, сказала:
— Значит, мы с вами — трусы на пару!
Чуэйфэн застыл, поражённый её лучезарной, искренней улыбкой. От слов возразить не осталось и следа.
(…Вот это улыбка.)
Без маски, без притворства — и в ней было куда больше очарования, чем в любой жеманности.
В ту ночь над дворцом разразилась буря.
Сквозняки гремели в решётчатых окнах, дождь стучал с такой силой, что Сили вздрогнула и выронила ножницы.
Работа в храме Тяньцзин выматывала. Хотя к полудню можно было закончить уборку, потом требовалось сидеть там до полуночи — жечь благовония, зажигать свечи, переписывать сутры. И всё это — в одиночку.
«Хочешь, чтобы тебе помогала Даньжун? Это ведь наказание. За свой проступок отвечай сама. Не надейся, что кто-то придёт тебе на помощь.»
Даньжун не смогла смотреть на это спокойно и вызвалась помочь, но была холодно отрезана императрицей Цзя. Что ж, сама виновата. Хоть и злилась на императрицу, но и возразить ей было бессмысленно. Если бы Даньжун осталась с ней, можно было бы отвлечься от страха, поболтать, посмеяться — и забыть об ужасах.
Снаружи, у храма Тяньцзин, бушевала гроза. Каждый раз, когда молния рассекала решётчатые окна, сердце сжималось.
(…Наверное, мне страшно просто потому, что я всё время думаю: «страшно, страшно»… Надо думать иначе: «не страшно, совсем не страшно»…)
В такие моменты лучше всего — вырезать узоры из бумаги. Это помогает отвлечься.
Сили подняла с пола упавшие ножницы и аккуратно разрезала сложенную красную бумагу.
Сначала она сделала узор «Долголетие и счастье»: летучая мышь, персик и две старинные монеты. Мышь символизирует счастье, персик — долголетие, а монеты — звучащие как слово «всё» — обещают, что оба блага будут достигнуты.
Затем — «Пять ядов в сосуде»: скорпион, сколопендра, жаба, змея и геккон — все заключены в магический кувшин. Такой узор вырезают к Празднику начала лета, чтобы изгнать зло.
Она хотела сделать и «Каждый год — удача»: две сомы (на слух — «каждый год») и большой мандарин (на слух — «большая удача»). Традиционный новогодний узор.
Вырезанные фигурки она разложила на столе — и вдруг поняла: страх исчез. Узоры, наполненные благими смыслами, несли защиту и счастье. Возможно, даже отпугивали духов.
— И чего ты тут возишься… бумагу дерёшь, как ребёнок, — раздался внезапно мужской голос сверху.
— Ий!! —
Сили подскочила на стуле.
— Не пугайся так. Я — не привидение, — сказал император, смеясь так, что у него тряслись плечи.
Убедившись, что это не дух, она облегчённо вздохнула.
— Такая буря за окном… Подумал, наверняка эта трусиха сейчас дрожит от страха. А пришёл — и вижу: ни тебе сутр, ни благовоний, а ты тут бумажки рвёшь. Донесу императрице!
— Я уже закончила с копированием сутр. И это не «рву бумагу», а вырезаю узоры.
Осознав, что не поприветствовала его должным образом, Сили поспешно попыталась встать, но он остановил её.
— Ты ловкая, надо признать. Всего лишь ножницы — и такие сложные узоры.
— Это дело практики. Хотите попробовать сами?
— Нет уж. Это — женское занятие.
— О, правда? А я думала, вы просто не умеете. Как жаль, — сказала она, прикрывая рот рукавом и жеманно усмехаясь.
Император скривил губы, явно задетый.
— Ну что за глупость. Это же просто — разрезать бумагу.
— Ну так попробуйте! Но только покажите, что у вас получится!
— Покажу! Отойди!
Он грубо подвинул Сили, сел на её место, сложил красную бумагу и схватил ножницы. Помолчал, сосредоточился, и начал резать. Неуклюже и с натугой.
— Эмм… это что?.. — Сили склонила голову, пытаясь рассмотреть результат. На вид — просто рваный кусок.
— Как что? Это дракон! — с раздражением бросил он, закинув бумагу на стол. Похоже, обиделся.
Сили вырезала мордочку кошки.
— Но у неё нет глаз.
— Хочешь глаза? Сложи ещё раз, по сгибу вырежь… Вот, получились! —
Сили развернула фигурку — и действительно: две ромбовидные глазки.
— И я смогу. Пустяки! — Император скопировал её движения, вырезал морду, добавил глаза — и остался доволен.
— А это что? Давай попробуем.
Сили начертила на сложенной бумаге следующий узор, император начал вырезать по контуру.
— Лотос, — угадал он. — Слушай, неплохо вышло!
— А вот этот? Посложнее.
— Эм… это… бабочка? Нет, цветок? Нет… А, это облако, да?
Сначала он раздражался, но вскоре увлёкся. Вырезал один за другим: персик, хурму, золотую рыбку, лошадку… Чем дальше — тем точнее становилось движение, и тем внимательнее он следил за формами.
— Вот павлин! Это мой шедевр! — с гордостью заявил он и протянул вырезку.
— Павлин?.. Похоже на тигра…
— Да что ты. Вот голова, вот клюв, а эти зубчики — перья… —
Внезапно всё погрузилось во тьму. Свечи погасли. В комнате не было сквозняка.
— Ва-Ваше Величество!? Где вы?! —
Сили в панике нащупывала его в темноте. Кто-то резко схватил её за руку.
— Это всего лишь свет погас. Я на месте.
Голос прозвучал совсем рядом. Она оказалась у него на коленях, в его руках. Её охватили сильные руки — и стало чуть спокойнее. Но по спине всё равно пробегал холод.
(Почему потухли свечи?.. Оставалось ещё много воска…)
В комнате стояли ветвистые подсвечники. Все свечи горели… Как такое возможно — чтобы сразу все погасли?
— Это ты поёшь?
— Что?..
— Слышно женский голос… поёт. Если не ты, то кто?
Император прошептал это с настороженной интонацией — и Сили пробрал озноб.
— Я… я ничего не слышала… Может, это ветер?
— Нет… это песня. Женский голос. Песня из «Жу Слёз в свете луны». «Золотые волны жалости»…
Эта песня — часть мечевого танца, печальный плач женщины, тоскующей по возлюбленному.
— Ий…!! — Гром разорвал небо. Сили вцепилась в императора обеими руками.
