Цяньгу схватили после того, как я покинула Кунлин, оставив за собой вихрь чистой бессмертной энергии. Тридцать тысяч учеников секты сразу поняли, что Великая Бессмертная пробудилась. А как именно я очнулась, эти мелкие сообразили довольно быстро.
Я предполагала, что после моего отлёта кто-нибудь из секты придёт и начнёт расспрашивать Цяньгу, но то, что они осмелились его схватить, было верхом наглости. Мало того, Цяньгу сам, без сопротивления, позволил себя пленить. Он безропотно пошёл навстречу наказанию, готовый выдержать девяносто девять ударов Плети Пожирающей Душу.
Даже я бы смогла выдержать только восемьдесят один удар, что уж говорить о нём.
Я сорвалась в полёт и примчалась к Залу Наказания. Перед входом толпились ученики, их было столько, что глазом не охватить.
Стояла гробовая тишина. И только звук плети, рассекающей спину Цяньгу, с каждым ударом эхом разносился по древнему Залу Наказания.
— Довольно!
Я ступила на выложенную белым нефритом дорожку, проложенную через толпу. Я редко вмешивалась в дела Кунлина, так что многие из последователей даже и лица моего не видели.
Хотя по уставу им следовало бы склонить головы, один за другим они поднимали взгляды, рассматривая меня с благоговейным любопытством. Даже дряхлые старцы с седыми как снег бородами не могли отвести взгляда.
Белобородый старец, державший плеть, тут же отступил. Он был младшим учеником моего самого младшего покойного соученика и считался старшим в секте.
Я поднялась на парящую платформу для наказаний и взяла у него плеть.
Рядом заговорил другой старейшина, дрожа от волнения:
— Великая Бессмертная, всё же Цяньгу нарушил правила секты. Девяносто девять ударов — непременное наказание! Без этого как же нам сохранить дисциплину?..
Другие одобрительно закивали.
Цяньгу, закованный в цепи и подвешенный, обернулся ко мне.
Лицо у него было белым как бумага, а в глазах – отчаяние.
— С незапамятных времён в Кунлине правила были строги, — сказала я, держа плеть. — И я нарушать их не стану.
Три удара Плети обрушились на спину Цяньгу. Он застонал, не в силах вытерпеть боли моего наказания.
Я… не пожалела силы.
Снизу раздались сдавленные вскрики. Некоторые из молодых учеников даже отвернулись, зажмурившись, прикрыв лица руками.
— Это мой ученик, — спокойно произнесла я. — Его наказание – не ваше дело. Раз уж он совершил ошибку, только я имею право вершить над ним суд.
Никто не посмел возразить.
— Эти три удара, — я вскинула руку с кнутом, — я даю тебе как твой учитель, за тяжкий грех предательства Пути. Скажи, ты согласен с этим наказанием?
Цяньгу, едва дыша, всё же кивнул.
В конце концов, он был ребенком, которого я вырастила, учеником, которого я обещала беречь и наставлять. Видя его таким, мое сердце смягчилось, и я больше не могла держать Плеть. Я ударила Плетью Пожирающей Душу о каменную плиту, рассекая её пополам.
— Ты был моим учеником с детства, но теперь ты оступился. Твой учитель больше не может тебя учить. После этих трёх ударов ты больше не член моей секты Кунлин и не мой ученик. Надеюсь, ты сможешь позаботиться о себе.
Пальцы разжались. Плеть с глухим стуком упала на каменные плиты.
Никто не ожидал такого исхода, особенно Цяньгу. Он, казалось, не мог и помыслить, что я действительно откажусь от него. Он судорожно повернул голову ко мне:
— Мастер! Позвольте мне принять все девяносто девять ударов! Только не прогоняйте меня! Прошу вас!
Глупый ребёнок…
Любому было ясно, что восемьдесят один удар – верная смерть, а девяносто девять не мог вынести ни один бессмертный. Я же хотела сохранить ему жизнь и дать шанс начать свой Путь сначала..
Но он этого не понял. Он просто не хотел уходить. Глупец!
Одним движением я разорвала цепи, сковывавшие его руки. Он рухнул на пол, тут же пополз ко мне, цепляясь за белые камни зала:
— Прошу… не прогоняйте… меня…
Я отвернулась. Глубоко вдохнула и приказала:
— Унесите его за ворота. С сегодняшнего дня он больше не ученик секты Кунлин. Не смейте пускать его на порог.
Ученики силой увели Цяньгу. Он вырывался, звал меня в отчаянии, его голос срывался в хрип, а кровь оставляла за ним след на белоснежной нефритовой дороге, ведущей к воротам Кунлин.
Всё стихло.
Было слышно только моё тяжёлое дыхание.
Я закашлялась, подавляя подступавшую к горлу кровь и, прищурившись от головной боли, устало сказала:
— Разойдитесь. Приступайте к своим тренировкам.
