Я смотрела ему вслед и невольно улыбнулась. Потом села у постели, взяла руку Сяо Хуаня, прижала к щеке.
Императорский врач Ян уже приходил. Его вердикт был тем же, что и прежде: переутомление, требуется покой.
Я не сердилась. Просто сидела рядом, слушая его ровное дыхание.
— Не смотри, что он ворчит, — сказала я, улыбаясь. — На самом деле он волнуется. Прибежал так поспешно, что даже волосы не успел уложить.
Сяо Хуань тихо рассмеялся:
— Цяньцин упрям с детства… но всё же хороший.
Я всегда чувствовала, что между Сяо Хуанем и Сяо Цяньцином есть какая‑то неловкость, но никогда не расспрашивала их о детстве. Тогда я просто улыбнулась и спросила:
— Ты, оказывается, неплохо его знаешь. А когда вы впервые встретились?
Он тоже улыбнулся:
— Это, пожалуй, было в одиннадцатый год правления Дэлунь… Цяньцину тогда исполнилось четыре.
Я даже растерялась:
— Так рано?
— Не так уж и рано, — он тихо засмеялся. — В то время третий дядя ещё не был пожалован в удел Чу, княжеский двор стоял в столице. Только когда Цяньцину исполнилось четыре, дядя впервые привёл его во дворец. Так что именно тогда мы и познакомились.
— Вот как… — я кивнула, вспоминая ту давнюю историю.
Отец Сяо Цяньцина, Сяо Даньянь, хотя и был родным сыном императора Цзин-цзуна, младшим братом Ин-цзуна и Жуй-цзуна, ни при прежнем дворе, ни в покоях не пользовался особым расположением. В шестнадцать лет он покинул дворец и поселился в княжеском доме в столице, а в двадцать пять был пожалован уделом в Чу. С тех пор и до самой смерти он туда не возвращался, и титул Чу-вана перешёл к Сяо Цяньцину.
Так что нынешний Чу-ван по крови родной двоюродный брат Сяо Хуаня. Именно поэтому, когда в девятый год правления Дэю во дворце произошёл переворот, устроенный Императорской Матерью Лю, многие старые сановники поддержали именно Сяо Цяньцина как законного наследника, так как он был ближе всех по крови к ветви Чжуцюэ.
Сяо Цяньцин родился, когда его отец был шестнадцати лет, от танцовщицы из дома вана. Когда они покидали столицу, мальчику было около девяти. Значит, у него действительно было немало времени, чтобы сблизиться с Сяо Хуанем.
— А как он тебя тогда называл? — я улыбнулась. — Неужели «наследный принц»?
— Тогда… — Сяо Хуань усмехнулся, — он всё время звал меня «старший брат Хуань».
— Правда? И что, бегал за тобой, выкрикивая «брат Хуань»? — я рассмеялась. Ведь теперь, когда они встречались, Сяо Цяньцин обращался к нему исключительно «Ваше Величество», с холодной насмешкой в голосе, а в разговоре со мной «мой брат‑император». Трудно было представить, что когда‑то он звал его с такой детской теплотой.
Сяо Хуань тихо рассмеялся и чуть нахмурил брови:
— Нет, не настолько навязчиво…
Он говорил спокойно, без следа усталости, улыбка на губах оставалась мягкой, но под бледным дневным светом его лицо казалось почти прозрачным.
Я прижала его руку к щеке, подняла взгляд и попыталась улыбнуться, но губы не слушались.
— Сяо‑дагэ, — сказала я, — я рада, что ты наконец можешь отдохнуть.
Мне было всё равно на грозные орды татар за стенами, на шумные споры придворных, на новые военные вести и на клочок земли, добытый кровью. Главное, чтобы он, хоть ненадолго, позволил себе покой.
Он посмотрел на меня с прежней мягкостью:
— Цанцан, я заставил тебя волноваться.
***
В восемнадцатый год правления Дэю, восьмого дня десятого месяца, на утреннем совете в зале Цяньцин, когда татарская конница уже приближалась к последнему заслону столицы, перевалу Цзюйюн, главный евнух Ведомства церемоний Фэн Уфу громко зачитал указ. Император лично возглавит войска, а Чу-ван останется в столице управлять страной.
— Превосходно! — воскликнул Сяо Цяньцин, бросив свиток на пол в тёплой комнате Зала Успокоенного Сердца. — Даже болезнь сумел разыграть! Наш государь — мастер притворства!
Я подняла упавший указ и тихо сказала:
— Разозлился — так и скажи, зачем же кидаться вещами?
Он усмехнулся, не отвечая, потом вдруг холодно произнёс:
— Раз император столь мудр, простите мою глупость. Я не достоин служить. Прошу позволить мне удалиться.
— Сяо Цяньцин! — я поспешно окликнула его.
Сяо Хуань, до того молчавший, поднял голову:
— Если бы не было необходимости, я бы не сделал этого.
— Необходимость? — Цяньцин прищурился. — Притвориться больным, переложить власть на меня, а потом внезапно объявить о походе?
— Прошу тебя остаться в столице, — тихо сказал Сяо Хуань. — Лянь‑эр ещё слишком мал.
Глаза Цяньцина блеснули, он коротко рассмеялся и резко повернулся:
— Я не нянька твоему сыну!
Я знала: если он сказал это, значит, всё же останется. Я не стала больше удерживать, лишь улыбнулась, положила указ на стол и подошла к Сяо Хуаню.
— Хорошо сыграно, — сказала я, сжимая его руку. — Никогда бы не подумала, что Сяо Цяньцин когда‑нибудь даст себя провести.
Он мягко улыбнулся, коснулся моей щеки:
— Цанцан… ты опять волновалась.
— Ничего, — я вздохнула. — Я уже привыкла к твоим «болезням» и знала, что ты всё равно уйдёшь на войну.
Тот самый указ о походе он писал у меня на глазах, сидя на постели с кистью в руке, будто просто рисовал.
