Наутро девятого числа императорские войска выступили из столицы через ворота Сюаньумэнь.
Я в это время сидела в зале Ишуй-юаня, слушая, как Му Янь докладывает:
— Доход тридцати восьми ломбардов в Цзянсу за этот месяц… — он помахал передо мной свитком. — Ты вообще слушаешь?
Я кивнула:
— Слушаю. Доходы упали, народ снимает вклады, готовится к бегству.
Му Янь тяжело вздохнул:
— Я спрашиваю, сколько средств мы можем выделить на помощь двору и народу.
— Да, — ответила я, — время тяжёлое, надо помочь.
Суцянь, сидевшая рядом, махнула рукой:
— Ладно, пропустим её, займёмся делом.
Му Янь обрадовался и ушёл распоряжаться.
Я виновато улыбнулась ему вслед:
— Прости, что отвлеклась.
— Когда это ты стала такой вежливой? — бросил он через плечо и исчез за дверью.
Суцянь отпила чаю и тихо сказала:
— Не ожидала, что ты не поехала с ним.
— У меня свои дела, — я посмотрела в окно. — Не могу всё время быть рядом.
Она долго молчала, потом спросила:
— И всё же… тебе легко отпустить?
— Сяо‑дагэ не из тех, кому нужна опора каждую минуту, — ответила я. — Когда он решает идти, ему лучше быть одному.
Я улыбнулась:
— Я никогда не любила его как Императора, и он никогда не любил меня как Императрицу. Он не говорил: «Ты — моя жена, значит, должна…» — и потому он достоин любви, даже если ради него забываешь, кто ты есть.
Суцянь вздохнула и поднялась:
— Что ж, как глава зала Фэнлайгэ, я не должна уговаривать собственную главу павильона бросить учеников ради мужчины. Но всё же… хорошо, что ты осталась.
Я усмехнулась:
— Благодарю за похвалу.
Не успела я договорить, как за окнами прогремели сто восемь пушечных залпов. Провожали императорский выезд.
Когда гул стих, Суцянь посмотрела на меня:
— Полдень. Войска ушли.
— Да, — я кивнула.
Она улыбнулась и вышла.
Я осталась одна, глядя на ступени, усыпанные золотыми листьями гинкго. Осень незаметно наступила.
Дальше события развивались стремительно: татары под предводительством принца Эсэня вторглись в пределы Великого У, взяли Датун, подошли к Цзюйюну. Чу-ван настоял на обороне столицы, а Император повёл три гвардейских корпуса в поход.
Сражения следовали одно за другим, и с каждой победой тревога в городе утихала.
Я жила обычной жизнью: утром — с детьми во дворце, днём — дела Фэнлайгэ.
Однажды, задумавшись у окна, я не заметила, как Сяо Се, моя младшая дочь, стащила со стола кисть.
— Мама! — сердито сказала она. — Ты меня не слушаешь!
Я опомнилась, улыбнулась:
— Прости, малышка. Повтори, что ты сказала?
Глаза девочки наполнились слезами:
— Мама плохая! — и она убежала.
— Сяо Се! — я бросилась за ней, но, свернув за угол, остановилась.
Передо мной стоял мой брат, Лин Сюэфэн, держа на руках плачущую девочку.
— Маленькая проказница, — сказал он, улыбаясь. — Что, мама опять обидела?
— Брат… — я шагнула к нему. — Ты вернулся!
Он был весь в дорожной пыли, прямо с поля боя. Несколько дней назад он ушёл на запад, к перевалу Цзиньцзинь, и именно его войска переломили ход войны.
Я обняла его, не сдержав слёз.
— Всё хорошо, — рассмеялся он. — Я ведь не беглый солдат, а победитель.
— Кто сказал, что ты беглый? — я подняла голову. — Просто рада, что ты жив.
Он потрепал меня по волосам:
— Не бойся, я вернулся целым.
Я вытерла слёзы:
— Я и не боялась!
Он засмеялся:
— Знаю, знаю.
Сяо Се, уткнувшись ему в плечо, вдруг заплакала громче:
— Папа ушёл…
Мы с братом переглянулись. Он стал её успокаивать, обещая, что раз уж дядя вернулся, то и отец непременно вернётся.
Когда девочка уснула, мы вышли в приёмную.
— Цанцан, — сказал брат, — этот Эсэнь не прост.
— Почему? — я насторожилась.
— Когда я прибыл к перевалу, разведчики схватили его солдата. Под пыткой тот выдал, что на следующий день генерал Аши собирался обойти гору и ударить с тыла. Если бы не это, мы бы не успели открыть ворота и встретить их в поле.
Я похолодела.
— Значит, Эсэнь не просто воин.
— Да. И ещё, — брат нахмурился, — в лагере я встретил бойца, владевшего приёмами, которых нет в нашем Улине. Он был силён, как лучшие мастера Поднебесной.
Я невольно сжала руки.
— Цанцан? — позвал брат.
— Всё в порядке, — выдохнула я. — Просто удивлена, что у татар есть такие воины.
Он посмотрел на меня и тихо сказал:
— Если хочешь — езжай к нему.
— Что? — я не поверила.
— Хоть ради детей, — усмехнулся он. — Пусть увидят отца живым.
Я рассмеялась:
— Значит, всё‑таки разрешаешь?
— Разрешаю, — буркнул он. — Только будь осторожна.
Я кивнула. Решение созрело мгновенно.
В ту же ночь всё пошло иначе.
Мы с Суцянь только вышли из зала совета, когда из темноты сверкнул клинок. Она мгновенно выхватила нож, я подняла оружие и выстрелила. Чёрная тень пошатнулась, но в тот же миг другая вспыхнула передо мной.
— Цанцан! — крикнула Суцянь.
Я обернулась и увидела лезвие у самого лица.
Но удар не последовал. Под светом фонаря блеснули глаза цвета бледного золота. Он произнёс короткую фразу, отступил и исчез в ночи.
Я стояла, не в силах пошевелиться.
— Глава! — впервые Суцянь назвала меня так, в голосе звучала тревога. — Ты цела?
— Он… — я с трудом выговорила, — это был Эсэнь.
— Что?
— Тот человек — принц Эсэнь.
Суцянь побледнела:
— Зачем он приходил?
— Не знаю, — я покачала головой. — Но он сказал: «Я возьму жизнь вашего Императора».
Я прижала ладонь ко лбу, чувствуя, как мысли рушатся.
— Он хочет убить Сяо‑дагэ, — произнесла я ясно. — Я должна ехать к нему. Сейчас же.
