Мелкие духи, обитавшие в императорской усыпальнице, и понятия не имели, что такое опасность. Пожив несколько дней в подземных залах, они быстро заскучали, а поскольку воображаемая угроза так и не явилась, все разом вернулись на поверхность, где снова наполнили двор шумом и пустыми забавами.
Когда Синь Мэй приблизилась к усыпальнице, солнце уже клонилось к закату. Издалека она заметила сизый дым, поднимавшийся из трубы кухни, и сразу догадалась, что это Сы Лань греет для всех булки и сладости. Где-то поблизости доносились веселые голоса Гого и его брата, к которым время от времени примешался гневный окрик господина Чжао. Мир вокруг рушился и шумел, но в императорской усыпальнице все оставалось по-прежнему.
— Лу Цяньцяо, ты не хочешь заглянуть туда? — обернувшись, с мягкой улыбкой спросила она.
Этот генерал, обычно решительный и прямой, словно менялся рядом с ней. Он становился удивительно мягким и даже привязчивым. Сначала он уверял, что только доведет её до обрыва, но через пару шагов уже подсадил на спину духовного зверя и, не таясь, пообещал пройти с ней еще пять ли. Потом — еще пять, и в конце концов сам доставил её прямо в усыпальницу.
Лу Цяньцяо покачал головой:
— Нет нужды. Ты иди, я постою и посмотрю.
Встреча принесла радость, но по времени выходило, что задерживаться здесь он не мог.
Синь Мэй спрятала Цю Юэ в амулет, спустилась по склону и оглянулась. На вершине, залитый золотым закатным светом, всё так же неподвижно стоял он, с застывшей на плечах и волосах вечерней зарёй.
Она махнула рукой и крикнула:
— В следующем месяце приезжай, я приготовлю для тебя Тофу генерала!
Он кивнул, не отрывая глаз от её стремительной фигуры, что, смеясь, сбежала вниз, скрылась на священной дороге и через миг уже смешалась с голосами: восторженным вскриком Сы Лань, громким окриком господина Чжао и, наконец, переливчатым смехом, который растворился в дымке над кухней.
«Тофу генерал…» — генерал опустил голову, невольно усмехнулся и потянул Лэ Юньхуа обратно. Видя, что конь и сам с видимой неохотой расстается с подругой, он тихо заметил:
— Тоже скучаешь по Цю Юэ?
И правда, с тех пор как Лэ Юньхуа был подарен Синь Мэй в знак обручения, его характер заметно изменился. Раньше он гордился своим высоким происхождением, ни на кого не обращал внимания, кроме хозяина, а к Цю Юэ относился с откровенным презрением. Он видел в ней неуклюжего, бесполезного и неряшливого пеликана, но стоило Синь Мэй стать хозяйкой, как коня будто подменили. Теперь он не сводил глаз с Цю Юэ, смотрел на неё с обожанием и почтением, словно лишь хвоста ей не хватало, чтобы он мог осыпать её льстивыми вздохами.
— В следующем месяце вы снова встретитесь, — сказал Лу Цяньцяо, погладив морду печального жеребца.
Затем одним прыжком он вскочил в седло, и человек с конем растворились в туманной завесе, словно струйка дыма.
Небо стремительно темнело, и тишину пронзил вой ветра, гнавшего тяжелые тучи, заслонившие луну. Снег пошел неожиданно: легкие хлопья, влетавшие сквозь неплотные оконца повозки, тут же ложились на лицо и морозили до чихоты.
Синь Сюн, ежась от холода, обратился к сидевшему напротив молодому человеку, в котором всё казалось ненадежным:
— Э-э… мы ещё не доехали до особняка моего зятя?
Этот легкомысленный юноша появился всего пару дней назад с коробками пирожков и сладостей. Он сказал, что их прислала Синь Мэй. Приближался Новый год, в Синь Се Чжуане нечего было делать. Ученики уже научились справляться сами, и хозяин решил, что пора повидать дочь с зятем. Юноша представился подчиненным Лу Цяньцяо и предложил довести его до дома. Они договорились встретиться у ворот трактира, но, едва Синь Сюн вышел, его чуть не ослепило сияние роскошной золотой колесницы.
Тянуть её запрягли птицы цзилэ, и это показалось Синь Сюну вопиющим кощунством. Как профессионал, он испытывал к такому расточительству только боль и возмущение.
Великий монах сидел у окна. Левая рука, затянутая в черную шелковую перчатку, то и дело гладило правое предплечье. Оно было странным, словно деревянным, совершенно неподвижным. Он ласково улыбнулся и сказал:
— Не спешите, хозяин Синь. Мы уже на месте.
Колесница плавно опустилась и остановилась среди тумана и белых хлопьев. Монах добродушно указал рукой:
— Вам туда. Чуть пройдёте, и, думаю, дочь сама вас встретит.
Синь Сюн озадаченно посмотрел в густую темень, затем снова обернулся:
— Так ты… ты не проведешь меня внутрь?
Как-никак он был хозяином целого поместья и сразу понял, что густой туман снаружи не имел ничего общего с естественной погодой. Это было действие хитроумного заклинания. Без проводника он мог бы бродить здесь хоть десять лет, хоть двадцать, и всё равно не найти выхода.
Великий монах мягко стянул его с колесницы, с вежливой улыбкой подтолкнул и сказал:
— Я бы охотно проводил вас, уважаемый хозяин Синь, да вот беда: во-первых, сам не способен разрушить Облачную туманную формацию, а во-вторых… если вы сейчас не уйдёте, будет опасно.
Опасно?
Он не успел задать вопрос, как вдруг раздался оглушительный грохот. Всего в нескольких шагах за спиной их колесница разлетелась вдребезги, словно в неё ударила гигантская палица. Синь Сюн остолбенел, разинув рот, но чья-то сильная рука вцепилась в его плечо, и в следующее мгновение тело словно подхватило облако, унося прямо в клубящийся туман. Где-то рядом в уши ударил голос зятя:
— Быстро внутрь!
Его ноги сами вынесли его вперёд. Он пробежал несколько шагов по инерции и лишь тогда смог остановиться. Обернувшись, он увидел лишь беспредельную мглу: ни колесницы, ни людей, ни малейшего следа.
А в это время Великий монах, ничуть не изменив лица, смотрел на обломки. Он пробормотал:
— Удивительное умение…
Ведь на колесницу были наложены лисьи заклятия: её не брали ни огонь, ни вода, ни меч, ни копьё. В мире едва ли найдётся сила, способная расколоть её, кроме как у призрачных воинов.
