Утром Лу Цяньцяо прислал весточку. В письме, оставленном у Облачной туманной формации, он сообщил, что вернётся третьего дня второго месяца, задержится на пару дней и снова уедет. Подсчитав, Синь Мэй поняла, что это завтра! Она в спешке составила длинный список дел на двух листах и вручила его Сы Ланю, велев закупить всё необходимое.
Синь Сюн, проснувшись после долгого сна, увидел дочь. Та с ведром воды, тряпкой и большим веником бегала по дому, стирая пыль и радостно напевая.
Его глаза вспыхнули:
— Дочка, это ведь зять собирается вернуться?
Жил он в императорской усыпальнице уже месяц. Здесь пейзажи дивные, дни текут без забот, к тому же дочь ежедневно готовит изысканные блюда. По сравнению с Синь Се Чжуаном — прямо рай. Он даже подумывал остаться навсегда. Одно лишь омрачало — отсутствие зятя. Однако генерал ведь человек военный, сражается там, где долг велит, а сидеть без дела — удел стариков. А теперь, когда он возвращается, отец чувствовал гордость и умиротворение.
— Отец, иди погуляй где-нибудь, — засмеялась Синь Мэй. — Я здесь всё приведу в порядок.
Она мягко вытолкнула отца за дверь, вылила ведро воды на пол и принялась скрести веником.
Синь Сюн, поглаживая бороду, вышел во двор. Не успел он пройти и двух шагов, как мимо пробежали, весело смеясь, Гого и его младший брат. У того за спиной мелькнули золотые крылья цыплёнка, но, заметив мужчину, он тут же спрятал их.
Подойдя к Лотосовому пруду, он увидел девушку Инлянь. Половина её тела превратилась в цветок, она тянулась и изгибалась в воде. Стоило ему приблизиться, как видение исчезло. Девушка сидела на берегу, закинув ногу на ногу, будто и не было минуту назад этого волшебного перевоплощения.
Продолжая путь, они прошли мимо маленькой пещеры у дома господина Чжао, и тот стоял, вытянувшись в дверях и уставившись в небо. Молва гласила, что он так ожидает появления божественного вдохновения. Из одежды у него торчал тонкий хвост мыши, служивший ему, вроде трости, опорой на землю, а время от времени он чесал волосы или ковырял нос, забыв о внешнем виде.
Едва Синь Сюн приблизился, как хвост тотчас исчез. Господин Чжао хлопнул по одежде, вежливо поклонился и произнёс:
— Господин Синь, доброе утро.
Синь Сюн с улыбкой ответил на поклон, неспешно поднялся на возвышение, неторопливо зажёг трубку и, сделав глубокий вдох, казался таким же беспечным и довольным, словно сам бог наслаждения.
Ради генерала они так тщательно прикидывались людьми, что его душа не лежала рушить эту театральность, ибо даже демоны порой оказывались человечнее и чувствительнее. Для нашей эпохи это тоже было редкостью.
Когда Сы Лань вернулся, он привёз не только большие вязанки и мешки с покупками, но и привёл с собой человека необычного — одного бессмертного.
Синь Мэй, услышав шум, выглянула из кухни и увидела, что господин Мэйшань в этот раз не плачет, не рвёт на себе волосы и не жалуется. Напротив, он стоял ровно, с чуть холодной, как у старой сливы, гордой осанкой и осматривал окружающих с таким выражением лица, как будто уже достиг желаемого и наслаждается своей победой.
— Господин Мэйшань, вы к нам? — добродушно позвала она.
Он выпрямился от радости, бросился к ней, хотел заговорить, но вдруг отвёл голову. В тот миг стая любопытных мелких демонов, удлинявших уши, чтобы подслушать, разбежались, словно подстрекаемые совестью.
— Сяо Мэй, подойди, мне нужно с тобой поговорить, — мягко попросил он, впервые отважившись взять её хрупкую руку и, словно поднятый на крыльях, волшебно подхватив её, повёл к красивой дорожке к священной дороге.
Вдоль неё уже пробивалась едва заметная розоватая окраска вишнёвых почек, и вскоре деревья распустят цветы, возвещая о скором приходе тёплой весны.
Глядя на её белоснежное, словно фарфор, лицо, он, запинаясь, начал:
— Сяо, Сяо Мэй, я… я… я — бессмертный; могу жить очень долго и не дорожу мирскими браками и семейными узами… так что если ты вышла замуж, я… я вовсе не боюсь…
Синь Мэй смотрела на него растерянно:
— Господин Мэйшань…
Его голос был тихим и запутанным, так что улавливание смысла требовало хорошего уха.
— Ты и генерал призрачный воин… ваша связь как будто разорвана… поэтому… — он судорожно спешил, собрав все слова в одно признание.
— Какая связь? — смущённо переспросила она.
«Больше нельзя было медлить и прятаться за страхом и нерешительностью», — думал он, требуя от себя смелости, — «выложи всё, что на сердце; признание — не постыдный грех, стыднее молчать и вечно прилипать к пустым надеждам».
Сердце Мэйшаня билось мощно, и он, собрав всю решимость, громко воскликнул:
— Сяо Мэй! Я я я люблю тебя!
Но ответной реакции не последовало.
Он с усилием привёл в порядок расплывшийся от волнения взгляд и наконец заметил, что она уставилась не на него, а прямо за его спину, и, повернувшись, он встретил пару глаз — один чёрный, другой алый — безо всякого выражения.
В груди что-то с глухим стуком, словно обломок сердца, рухнуло вниз.
Синь Мэй вскочила, быстрым движением бросилась вперёд и, уткнувшись в его грудь, впечаталась в него объятиями, восклицая:
— Ты уже вернулся? Я-то думала, завтра; я ещё не успела приготовить еду! Я…
Лу Цяньцяо, взяв её на руки, и, бросив холодный взгляд на Мэйшаня с лицом, бледным как мрамор, сказал ровным тоном:
— Похоже, я вернулся как раз вовремя.
Этим одним взглядом он ясно дал понять, что теперь он воспринимает Мэйшаня как соперника, и в этом сомневаться не приходится.
Синь Мэй прижала его голову и легко поцеловала несколько раз, затем случайно заметила у стороны того, кто, возможно, был просто любопытным наблюдателем, ещё одного мудреца и, помахав рукой, пригласила:
— Господин Мэйшань, оставайтесь сегодня на ужин.
Лу Цяньцяо, возвышаясь над ситуацией, окинул его взглядом. Тот быстро ответил:
— Не нужно церемонностей.
Мэйшань больше не хотел есть, и мысль о трапезе казалась ему теперь тягостной и бессмысленной. Всё, чего он желал в этот момент, — раствориться в пепле и исчезнуть под сенью этого безутешного мира.
«Самое далёкое расстояние на свете, — подумал он, — не в том, что я рядом, а ты не знаешь, что я люблю тебя; ещё болезненнее — когда я, собрав всю храбрость, сказал “я люблю”, а ты и твой соперник будто не замечаете меня вовсе».
