— Управительница, скажи, бессмертный лис всё ещё сердится на меня?
В тёплый весенний полдень Синь Мэй сидела в беседке из пурпурного бамбука, где благоухали цветы, и неторопливо ела рисовую лапшу, обращаясь с вопросом к сопровождавшей её старшей служанке.
Та ответила с невозмутимым видом:
— Госпожа Синь может быть спокойна, хозяин долины не из тех, кто злопамятен.
— Ах вот как? А тогда почему он сегодня в таком странном наряде? И зачем всё время оглядывается и сверлит меня глазами?
Синь Мэй подняла взгляд и увидела на другом берегу реки Чжэнь Хуншэна. Бессмертный лис нацепил воинские доспехи, а к поясу подвесил длинный меч. Каждые полчаса он поднимался и важно прохаживался прямо перед ней, на ходу срубал сухие ветви и траву, а потом вновь садился удить рыбу. Стоило девушке посмотреть в его сторону, как он тут же бросал на неё мрачный и злой взгляд, после чего снова делал вид, что занят своим делом.
На самом деле вчера, когда она помогала новообращённым ученикам дрессировать духовных зверей, он тоже несколько раз нарочно появлялся рядом, только был переодет в длинный плащ странствующего воина, с повязкой на глазу, изображая одноглазого героя. А днём раньше он и вовсе явился в облачении небесного даоса.
— У него каждый месяц бывают такие… особенные дни. К этому нужно привыкнуть, — с каменным спокойствием заметила служанка.
Служившие бессмертным и вправду умели сохранять хладнокровие. Синь Мэй уважительно кивнула и продолжила трапезу.
— О, так эта девчонка всё ещё здесь? — раздался за её спиной раздражённый голос.
Она обернулась и увидела, как Мэйшань. Он прижимал к груди охапку ярких трав и цветов, и шёл к ним с видом, полным злобы и смущения. В его взгляде перемешались неловкость, уязвлённое самолюбие, досада, раздражение и показное высокомерие.
— Духовных зверей ведь не так просто вырастить, как чертить талисманы. Чтобы ими пользоваться, нужно время и уход. Новички всё портят, поэтому я и оставил её, — объяснил Чжэнь Хуншэн, небрежно бросая в реку только что выловленную рыбу.
Синь Мэй почтительно склонилась:
— Приветствую, господин Мэйшань.
Тот в ответ издал лишь краткий сухой звук. Всякий раз, видя её, он вспоминал, как опозорился, и от этого злость в нём только крепла. Для бессмертного потеря лица значила куда больше, чем для простого человека, и он мечтал, чтобы девушка исчезла навсегда.
Порыв ветра донёс тяжёлый запах вина, и Синь Мэй, продолжая жевать лапшу, заметила:
— Господин Мэйшань, чрезмерное питьё разрушает здоровье. Вы и без того слишком худы, словно слабый бамбуковый шест в нашем дворе. Лучше бы почаще ели, чем налегали на вино.
На его лбу вздулись жилы, и он с усилием подавил гнев. Слова «худой», «слабый», «бамбук» были для него хуже яда, а она ухитрилась собрать все запретные слова в одной фразе. Он даже опустил взгляд на ладони и почти решился задушить её прямо здесь.
— Пр… приветствую господина долины, господина Мэйшаня, госпожу Синь… — робкий голос донёсся снаружи.
Синь Мэй приподняла голову и тут же засияла. Она быстро доела лапшу, выскочила наружу и весело окликнула:
— Брат Даху, что случилось?
Застенчивый Чжан Даху густо покраснел и едва слышно пробормотал:
— Хотел попросить госпожу Синь показать, как правильно обращаться с духовными зверями… та обезьянка ни есть не хочет, ни подпускать меня к себе.
— Ничего страшного, сейчас посмотрим, — кивнула она и сразу пошла с ним.
Позади послышался сухой кашель, и Чжэнь Хуншэн, сверля её холодным взглядом, бросил:
— Моих учеников я не отдаю.
Синь Мэй тяжело вздохнула. Ну что ж, не отдаёт — значит, не отдаёт. Жаль только, жених был бы неплохой.
Когда они скрылись из виду, Мэйшань с недоумением спросил:
— Отдавать? Кого?
Чжэнь Хуншэн с яростью вытащил из воды яркого золотого карпа и процедил:
— Эта девчонка присмотрела себе стража ворот Чжан Даху и называет его несравненным красавцем.
Он сам был оскорблён до глубины души. Как могла Синь Мэй назвать того парня с квадратной, словно дверная доска, физиономией «красавцем» и при этом упрекнуть его, Чжэня, в женоподобии?
Мэйшань припомнил лицо стража: правильное, жёсткое, прямое, действительно как ровная деревянная доска. И вдруг он прыснул, потом согнулся пополам и катался по полу, заливаясь хохотом.
