Чья-то рука неожиданно легла ей на лоб. Сердце Синь Мэй подпрыгнуло к самому горлу, колени предательски подогнулись.
Он что собирается делать?! Неужели прямо здесь? Но ведь это… совсем неподходящее место! По книге же всё должно быть иначе: на красивой мягкой постели, ты снимаешь с меня одну вещь, я с тебя другую… вот так должно быть!
— У тебя жар, — произнёс Лу Цяньцяо у неё за спиной, дыхание его было горячим, от чего по коже побежали мурашки.
Она даже не расслышала его слов. Голова гудела, мысли метались.
— Не стоило пить так много. Пойдём, я отведу тебя в комнату.
Его другая рука ухватила её за ворот, и в следующее мгновение она оказалась подхваченной, словно мешок с рисом.
Что за странность! Разве не положено держать жену на руках, прижимая к груди? В крайнем случае можно нести за спиной. Но так… так ведь только мешки таскают!
Синь Мэй, запрокинув голову, простонала:
— Лу Цяньцяо, мне очень неудобно!
Его лицо оставалось безмятежным, а голос холодным и спокойным:
— Всякому, кто пьян, неудобно. Потерпи немного, скоро дойдём.
— Я не пьяна! — возмутилась она.
Он промолчал. Да, пьяные никогда не признаются, что пьяны.
— Правда, я вовсе не пьяна!
Она всего лишь хотела морально подготовиться, а выходит, всё рушится.
Он слегка сменил хватку. Теперь Лу Цяньцяо нес её уже не под мышкой, а закинув через плечо. Синь Мэй беззвучно зарыдала. Выходит, в его глазах она и есть мешок.
Её дворик находился рядом с покоями Синь Сюна. Небольшой и изящный, он весь утопал в белых цветах сливы, которые Синь Сюн высадил, ориентируясь на имя1 дочери. Изначально он хотел назвать её «Синь Мэй»2, ведь в имени его жены тоже был этот знак, и супруги отличались редкой привязанностью. Когда пригласили бессмертного Юйцина погадать, тот предсказал, что в судьбе девочки не хватает стихии воды. Тогда «梅» (слива) заменили на «湄» (речная отмель), а у ворот её двора посадили сливы, символ чистоты и гордого одиночества, что, по словам мудреца, должно было принести удачу в будущей брачной жизни.
«Но какая же от этого польза?» — с тоской подумала она.
Слёзы текли по лицу, когда Лу Цяньцяо внёс её в комнату и, словно в насмешку, он стянул её сетью для связывания демонов. Она оказалась на постели, корчась и скаля зубы:
— Лу Цяньцяо! Ты опять меня связал!
Он не ответил. Мужчина лишь смочил полотенце в холодной воде, подошёл, приподнял её голову и осторожно начал утирать лицо. Движения его были мягкими, но неумелыми, будто он боялся причинить ей боль.
Ну что это за человек? С виду — заботливый, будто всей душой привязан, а поступки всё время противоречат! Разве нормальный муж станет связывать собственную жену верёвкой для демонов? Это ведь он когда-то держал её в плену и не отпускал. Это он растоптал свадьбу, оставив её отверженной невестой. Это он спустя время явился с торжественным сватовством, клянясь быть вместе. И это он теперь уверяет, что она пьяна, и опять приковывает её путами!
Он, он, он… Настоящая загадка! Мужская душа — игла на дне моря.
Синь Мэй неподвижно лежала, не отвечала и только таращила глаза на Лу Цяньцяо. Он вновь коснулся её лба. Жара больше не было, кожа оставалась влажной и прохладной. Ему даже не хотелось отнимать руку, пальцы какое-то время ласково скользили по её виску, и лишь потом он нехотя убрал ладонь.
— Теперь тебе легче? — тихо спросил он.
Она в ответ лишь фыркнула носом, выражая пренебрежение.
Лу Цяньцяо помедлил, а затем заметил:
— Ты сегодня какая-то странная.
— Сам ты странный! — вспыхнула она. — Лу Цяньцяо, я ненавижу тебя! С сегодняшнего дня, с этой самой минуты ненавижу от пят до макушки!
Он не придал её словам значения и лишь спокойно поправил одеяло:
— Ты слишком пьяна. Спи.
— Связанной? Как я усну, чёрт побери?!
Он чуть замялся, в его голосе прозвучала тревога:
— Синь Мэй, если ты продолжишь в том же духе, то разнесёшь весь Синь Се Чжуан.
Она надула губы так, что на них можно было повесить кувшин:
— Глупости! Я вовсе не… я только… в общем…
— Что именно? — он смотрел с полным недоумением.
— Ничего! Отпусти меня!
