За этими словами на бумаге тянулась пустота: ни даты, ни строк, лишь разлинованные белые страницы. Цзун Ин поспешно перелистнула ещё несколько листов и снова одно молчание, ни единой буквы.
Её пальцы замерли в воздухе. Шэн Цинжан тихо сказал:
— Я уже смотрел дальше. Там нет записей. Похоже, с того самого дня тетрадь была заброшена.
Съесть собственную совесть. Забросить рабочую тетрадь…
Если соединить это с намёками из анонимного письма, можно почти наверняка отвергнуть версию самоубийства Янь Ман и заключить: в момент происшествия Син Сюэи находился на месте. Но что вынудило его хранить молчание? Отчего он изнывал от вины? И главное, был ли тогда ещё кто-то рядом?
Картина постепенно вырисовывалась, но решающих доказательств всё равно не хватало.
Цзун Ин закрыла тетрадь и выпрямилась, вновь обернувшись к экрану телевизора.
Вечерние новости подходили к концу, следом резкий рекламный ролик шампуня вспыхнул на весь экран. Шэн Цинжан оставался сидеть на диване. Он поднял голову и, глядя ей в спину, произнёс:
— Пожар в доме Син Сюэи… если он не случаен, то остаётся единственная версия: они не нашли того, что искали, и, испугавшись, решили спалить всё подчистую.
Самое ценное, либо уже обратилось в пепел, либо и вовсе там никогда не находилось.
Цзун Ин нахмурилась. Он же продолжил:
— Идя по следам давней истины, мы уже добились немалого. А встречать преграды — вещь обычная. Не стоит мучить себя этим. Я буду рядом и помогу искать. Но сейчас тебе важнее всего выспаться.
Сказав это, он поднялся, достал из холодильника пакет молока, налил в стакан, чуть подогрел в микроволновке и поставил перед ней на стол:
— Выпей и ложись пораньше.
Он отдёрнул руку. Взгляд Цзун Ин скользнул от его перевязанной ладони к усталому лицу.
— Хорошо, — тихо ответила она.
Услышав её согласие, он отвернулся, задержался на месте пару секунд, а потом всё же поднялся наверх.
Закрыв дверь своей комнаты, раскрыл портфель и начал разбирать бумаги. Внизу один за другим прозвучали её шаги, журчание воды, приглушённый стук посуды, щелчок выключателя, звук закрытой двери… И всё стихло.
На маленьком столике осталась гореть лампа. Северное окно упиралось в широкие кроны платана. Ночь была удивительно тиха и спокойна — редкая передышка в бурном времени.
На следующее утро, в 1937 году, в Шанхае снова пошёл дождь.
Шэн Цинжан с раннего часа сидел в кабинете, печатная машинка мерно постукивала. Цзун Ин занималась осмотром А-Цзю в гостиной, а Шэн Цинхуэй с А-Лаем хлопотали на кухне, варя кашу.
Цинхуэй, помешивая ложкой в кастрюле, обернулась и спросила:
— Госпожа Цзун, где вы пропадали эти два дня? Я уж думала, вы и не вернётесь.
Цзун Ин сняла стетоскоп и спокойно ответила:
— Уезжала к знакомому, нужно было уладить кое-какие дела. Всё сделала и сразу вернулась.
Полчаса назад Шэн Цинжан спустился вниз, намереваясь выйти, но обнаружил её уже собранной и ждущей в гостиной. Объяснение её было убедительным: она диагностировала у А-Цзю пневмонию, назначила лечение, и теперь должна довести дело до конца. Это и стало причиной её возвращения в 1937-й.
Шесть часов тридцать девять минут. Из кабинета доносился ритмичный стук клавиш машинки. Цинхуэй снова обратилась к Цзун Ин:
— Так вы решили остаться в Шанхае или всё же собираетесь уехать за границу?
Цзун Ин уложила ребёнка в колыбель, выпрямилась и ответила:
— Сейчас я ещё не могу сказать наверняка.
Цинхуэй больше не стала расспрашивать, передала вымытые тарелки и палочки А-Лаю, велела ему накрыть на стол.
Когда всё было готово, она сама вынесла кашу, поставила на стол и, бросив взгляд на дверь кабинета, громко позвала:
— Третий брат, иди завтракать.
Оттуда донёсся сдержанный ответ:
— Ешьте без меня, не ждите.
Цинхуэй пригласила Цзун Ин к столу и, благодарно взглянув на неё, сказала:
— Вы ведь принесли рис и несколько консервов. А-Цзю болеет, дома ни крупы, ни запасов. Если бы не ваша помощь, я бы совсем растерялась. Настоящее спасение, благодарю вас, госпожа Цзун.
— Благодарить стоит не меня, — спокойно отозвалась она. — Всё это приготовил господин Шэн.
Цинхуэй снова посмотрела в сторону кабинета и понизила голос:
— Завод-то всё же решили перевозить. Третий брат теперь ещё сильнее загружен, ночами не возвращается. Даже не знаю, высыпается ли он вообще. Может, сегодняшний ливень хоть заставит его немного отдохнуть дома.
— Хотелось бы, — тихо откликнулась Цзун Ин, не добавив больше ни слова.
За окном ливень лил стеной. На столе звенела посуда, в доме стояла обычная утренняя суета.
Наступила промозглая пора между летом и осенью, дождь и ветер не прекращались. В Шанхае бои всё ещё продолжались, только гул самолётов на какое-то время стих: низкие тяжёлые тучи и нескончаемый дождь мешали им подниматься в небо.
Этот день был редким островком тишины. А-Цзю, выпив молоко, крепко заснул, Цинхуэй с А-Лаем занялись хозяйством. Дверь на балкон оставили открытой, утренний ветер врывался вместе с дождём, трепал шторы, в комнате становилось всё более сыро. Старый граммофон, давно забытый, вдруг снова заиграл знакомый мотив из «Десяти ли»:
Сравнивали Сучжоу и Ханчжоу с раем, да ныне и они обыкновенны, а Шанхай превзошёл сам рай…
