В конце октября дни становились всё короче.
В палате гудел увлажнитель, выпуская клубы пара. На тумбочке пустовало место: давно никто не приносил завёрнутых в свежую газету подсолнухов. Значит, Шэн Цинжан, вероятно, всё ещё не вернулся в Шанхай.
Впрочем, это даже было к лучшему. Ещё десять–двенадцать дней и город 1937 года падёт, уступив японцам. Концессии окажутся окончательно отрезаны от остального мира, и возвращаться тогда будет смертельно опасно.
Цзун Ин думала об этом молча. Она вспоминала шумную семью на улице Цзинъань, домик во французской концессии с ковром из опавших листьев у порога, смазливого господина Е с блестящими от масла волосами у входа в жилищное бюро. Вспоминала залитую солнцем лестницу, утреннюю чайную с кипящей молочной смесью, свежий запах чернил от газеты «Шэньбао», шарманку, выводящую знаменитую песню про Шанхай.
А затем собрание в доме гильдии торговцев в Тиланьцяо, где кипели споры о внутренней эвакуации; кровавый закат над Хуанпу, босые ноги, изрезанные в толпе при переходе через мост Вайбайду; тело маленькой девочки, расплющенной к стене гостиницы «Гламур» воздушной волной бомбы; британский эсминец, увозивший женщин и детей; беженцев под тентами, дрожащих от осеннего холода; измазанное кровью лицо старшего брата, холодное тело второй сестры, унесённой навсегда; и Цинхуэй.
Лицо Цзун Ин потемнело, взгляд её рассеянно скользнул в сторону. Вдруг медсестра принесла несколько документов: согласия и информированные расписки.
Она молча наклонила голову и поочерёдно всё подписала.
— Завтра вы первая в операционной, — напомнила медсестра. — С этого момента ни воды, ни пищи.
— Поняла, — тихо отозвалась Цзун Ин.
Когда шаги медсестры стихли, в палате снова воцарилась тишина. Она повернулась к окну, но, словно опомнившись, спустила ноги с кровати, накинула пальто и вышла в коридор. Немного походила туда-сюда и решила съездить домой, в квартиру.
На улице почти не было прохожих. У подъезда она подняла голову: окна в большинстве квартир светились, лишь две на втором этаже и её собственная тонули во мраке.
Она провела картой, вошла внутрь, поднялась по лестнице на верхний этаж, отперла дверь и щёлкнула выключателем.
Лампочка в коридоре замигала, спустя несколько секунд загорелась ровно. Цзун Ин отвела взгляд и прошла прямо в кабинет. Там склонилась к столу, повернула ручку настольной лампы, и мягкий тёплый свет залил поверхность.
Она села, достала бумагу и ручку. Цзун Ин долго сидела в раздумье, потом наклонилась и начала писать:
«Господин Шэн, я не знаю, когда ты вернёшься в Шанхай, в эту квартиру, и не уверена, сможешь ли увидеть это письмо. Завтра у меня операция».
Металлическое перо скользило по гладкой бумаге. Она вдруг остановилась, подняла голову, закрыла глаза, глубоко вдохнула и снова склонилась:
«Я надеюсь, мы ещё встретимся».
Она не успела поставить подпись. В дверь постучали.
Так поздно, кто бы это мог быть?
Цзун Ин положила ручку, поднялась и бросила взгляд на часы. Было за девять. Шэн Цинжан не мог быть в Шанхае, это точно не он.
Она открыла дверь. На пороге стоял охранник из дома.
Он протянул ей толстую пачку конвертов:
— Это вам. Уже давно накапливались. Телефон, указанный на них, не отвечает. Мы приняли посылки за вас, но вы всё не появлялись. Сейчас заметил свет, решил сразу отдать. Посмотрите, похоже, все от одного человека.
Цзун Ин опустила взгляд на наклейки и с первого же штриха узнала почерк Шэн Цинжана. Даты отправки начинались почти с того дня, как он уехал из Нанкина.
Она поспешно распечатала конверты. Внутри были тонкие письма, одно за другим. В них оказались отчёты о маршруте, слова о том, что он жив-здоров, и осторожные приветы.
«Госпожа Цзун, я прибыл в Ханькоу. Здесь сильный дождь. Синоптики обещают, что и у вас идёт дождь. Прохладно, берегите себя».
«Госпожа Цзун, я добрался до Учана. Ясная ночь, светит луна. Когда у вас операция? Пусть всё пройдёт благополучно».
«Госпожа Цзун, я собираюсь вернуться в Шанхай. Но дорога уже затруднена: придётся ехать из Янчжоу в Тайчжоу, потом пересаживаться на корабль. Берегите себя».
Вдруг зазвонил стационарный телефон.
Цзун Ин вздрогнула, крепче прижала к себе стопку писем и поспешила к аппарату.
Это был междугородний звонок. Она сразу узнала голос дяди:
— Сяо Ин, я не помешал твоему отдыху?
— Я ещё не сплю. Что случилось? — мягко ответила она.
— У твоей бабушки операция прошла успешно. Восстановление тоже идёт хорошо: сегодня она уже смогла немного походить. Только после этого согласилась позвонить и сообщить, что всё в порядке.
Цзун Ин облегчённо выдохнула.
Дядя продолжил:
— Она хочет, чтобы в следующий отпуск ты приехала к нам пожить хотя бы немного. — Он чуть помедлил и добавил с едва слышимой улыбкой: — И сказала, что надеется, ты приедешь не одна.
— А? — Цзун Ин непонимающе подняла брови.
— Она уверяет, что у тебя есть молодой человек. Даже показывала мне фотографию, спрятанную в телефоне. Видно, хороший человек. Похож на… — он запнулся и договорил: — Похож на одного юриста из тридцатых годов.
Цзун Ин резко затаила дыхание и переспросила:
— Какой именно юрист?
Дядя ответил без колебаний:
— Фамилия Шэн. Он учился в Париже, защитил там докторскую по юриспруденции. Вернувшись, какое-то время жил в нашей квартире, можно сказать, был одним из первых жильцов. Пробыл недолго, а потом умер. Кажется, в период Шанхайского сражения. Точную дату не помню. Молодой, талантливый, но, увы, судьба распорядилась иначе.
Цзун Ин остолбенела, сидя у письменного стола.
А голос в трубке всё продолжал:
— Да что это я разговоры развёл… Ты ведь одна живёшь, да ещё работаешь без отдыха. Береги себя. И приезжай, как сможешь, навестить бабушку.
Она не заметила даже, в какой момент звонок оборвался. Очнулась она только тогда, когда тишина окутала комнату.
Вздрогнув, Цзун Ин поспешно развернула последнюю страницу писем. На ней были лишь несколько строк:
«Госпожа Цзун, завтра я возвращаюсь в Шанхай. Пусть у вас всё будет благополучно. Я очень скучаю по вам».
Пальцы её похолодели, ноги подкосились. Она резко поднялась, вернулась в кабинет, включила ноутбук и вбила в строку поиска его имя — Шэн Цинжан. Наконец, Цзун Ин надавила на клавишу, которую так долго боялась тронуть.
Экран вспыхнул, и сразу же выпала чёрно-белая фотография. В биографии всё умещалось на полстраницы, но для одного человека в бурном хаосе эпохи и это казалось роскошью.
И не нужно было прокручивать дальше: взгляд сразу наткнулся на дату смерти.
27 октября 1937 года.
Цзун Ин перестала дышать. Её глаза невольно скользнули вниз, к панели задач, где ровным шрифтом светилась дата: 26 октября.
Он умрёт завтра. Завтра, в том самом 1937 году.
