Цзун Инь смутно помнила тот довоенный день: как они с семьёй Шэнов сначала ездили в комитет, потом заезжали в Хункоу, чтобы передать билеты на пароход, а уже ночью возвращались в квартиру 699. Именно тогда, когда город погружался в сон, Шэн Цинжан, глядя сквозь темноту, сказал:
— Огромный Шанхай, пять тысяч фабрик. И вот теперь они либо уничтожены войной, либо попали в руки врага. Для промышленности это удар за ударом, хуже не придумаешь.
Эта картина врезалась ей в память.
Она неожиданно спросила:
— Всё это время, в последние месяцы, ты был занят именно этим?
Он на миг опешил, но тут же кивнул.
Цзун Инь помолчала и продолжила:
— Я не очень хорошо знаю эту часть истории, позволю себе спросить прямо: как идут дела? Сколько удалось перевезти?
Шэн убрал бумаги в портфель, нахмурился и поднял два пальца.
— Двадцать процентов? — уточнила она.
— Нет, только два, — голос его прозвучал хрипловато и глухо. В нём слышалось отчаяние, вместе с твёрдым решением даже в безвыходной ситуации делать всё возможное. Он понимал, что подавляющее большинство из пяти тысяч фабрик Шанхая уже никогда не успеют эвакуировать вглубь страны.
Цзун Инь больше не стала расспрашивать. Она лишь сказала:
— Если у тебя есть дела, иди. В квартире я помогу Цинхуэй, мы справимся, ничего страшного не случится.
Несмотря на её уверения, Шэн всё равно проводил её до дверей квартиры. Лишь увидев, как она поднялась наверх, он вернулся к машине и уехал.
Цзун Инь, стоя на балконе, долго смотрела вслед автомобилю, пока тот не исчез за поворотом. В груди у неё защемило чувство лёгкой разлуки.
Плач ребёнка вернул её в действительность. Она поспешно вошла в гостиную, протёрла руки спиртовыми салфетками, схватила из аптечки систему для капельницы и поднялась наверх, чтобы поставить А-Цзю капельницу.
Пока она хлопотала у постели ребёнка, Цинхуэй спустилась вниз и занялась обедом. Из кухни доносился звон посуды и гул кипящей воды.
Когда А-Цзю наконец успокоился, Цзун Инь собралась помочь ей, но едва она подошла к лестнице, как раздался звонок в дверь.
Цинхуэй была занята, и Цзун Инь сама открыла. На пороге стоял господин Е, держа в руках телеграмму.
— Только что принесли на стойку, — сказал он. — Я решил сразу передать. Будьте добры, отдайте господину Шэну.
— Спасибо, — кивнула Цзун Инь.
Она бегло пробежала глазами строки. Никакой телеграфной скупости, а, наоборот, подробный, почти личный рассказ: «После полумесяца тяжёлых усилий оборудование и люди наконец прибыли в Ханькоу. Путь был труден, преграды и непогода сопровождали нас, но мы справились. Благодарим за вашу помощь. Несколько дней назад расстались в Чжэньцзяне, не знаю, когда встретимся вновь. Шанхай сейчас крайне опасен, прошу вас беречь себя». Подпись — какой-то сталелитейный завод, какой-то человек.
«Значит, это как раз один из тех двух процентов», — подумала она.
Цзун Инь положила телеграмму в шкаф у входа. В этот момент Цинхуэй вошла с миской лапши.
— Кто приходил? — спросила она.
— Господин Е телеграмму принёс, — ответила Цзун Инь.
— От кого?
— Кажется, от какого-то сталелитейного завода.
Цинхуэй поставила миску на стол:
— Ах, я знаю этот завод! Значит, они уже в Ханькоу?
— Откуда ты знаешь? — удивилась Цзун Инь.
— Этот завод очень важный. Вторая сестра говорила: если его удастся перевезти, она согласится на переселение и фабрики Шэнов. — Цинхуэй усмехнулась. — Крупные предприятия одно за другим уходят вглубь страны, это общий поток. Не может же она смотреть, как их завод бомбят? Но у неё самой нет выхода, всё равно придётся полагаться на третьего брата. Её слова лишь для виду, а на самом деле она давно ждёт этого.
Теперь Цзун Инь поняла, почему и вторая сестра, и дядя Яо, и все в доме изменили отношение к Шэну.
— Ешь скорее, лапша размякнет, — подтолкнула её Цинхуэй.
Цзун Инь села за стол. В квартире царило спокойствие, почти уют, но она знала, что всё это временно. Война только начиналась, и никому не было известно, что ждёт впереди.
Куда уедут Цинхуэй с детьми? Удастся ли Шэнам перевезти завод? Отправятся ли вместе с ним другие члены семьи? И что будет с Шэном, останется ли он в Шанхае до самого конца войны?
К десяти вечера, за несколько минут до назначенного часа, он вернулся.
Было слишком поздно. Цинхуэй и дети давно спали. Цзун Инь тоже дремала на диване, но её сон был тревожен. Она задыхалась от кашля, воспаление дыхательных путей всё более давало о себе знать.
— Что с тобой? — встревоженно спросил он, едва войдя.
В темноте её рука нащупала его ладонь и сжала.
— Не говори ничего. Просто побудь рядом.
