Когда за строительство института уже взялись, а два архимага одобрили проект, Грэйт перестал возражать. Он лишь стоял у ворот, попеременно применяя заклинания «Прозрение судьбы» и «Обнаружение магии», и, не переставая указывать, распоряжался:
— Этот болен — отведите вон в тот ряд домов.
— Этот при смерти — в третий ряд.
— Этот здоров.
— А этот… уровень слишком высок, не ниже рыцаря! Такие испортят результаты. Уведите туда!
— Эй! Не бейте! Если покалечите, всё пойдёт насмарку. Запрещаю бить!
— А этот… хм?
Похоже, священнослужитель? Значит, нужно изолировать. Или лишить способности творить заклинания? Молитвы и лечение тоже исказят данные…
Грэйт суетился, раздавая указания. По другую сторону ворот Линн, прижимая к груди блокнот, торопливо записывал каждое слово. У его ног господин Трока, расплывшийся вширь почти вдвое, свернулся клубком и тихо посапывал.
Диэго шёл в конце цепочки пленных. Его руки были стянуты грубой верёвкой, шаг за шагом он приближался к воротам института. Под окрики стражей десять человек выстроились в ряд, ожидая приговора судьбы.
Он умрёт? Сегодня?
Одноглазый Обер погиб в бою — абориген раскроил ему голову каменным топором. Златозубый Пабло сгорел дотла, когда с неба упал огненный шар. Глупец Тонто, тот самый, что всегда визжал и первым бросался на чужие корабли, в панике убежал в джунгли и наступил на змею. Когда его вытащили, он уже не дышал.
Из всей их команды — от капитана до юнги, человек шестьдесят, — в живых осталась лишь дюжина. Их согнали в подземелье.
Через несколько дней капитана, боцмана и старпома увели. Самых сильных на корабле. Они больше не вернулись.
Корабельный плотник, единственный, кто знал пару слов на языке туземцев, осмелился спросить стража, куда делись те трое.
— Их? — усмехнулся тот. — На жертвоприношение богам отправили.
— Жертвоприношение?
— Ну да, боги их съели! — В отблеске факела блеснули гнилые зубы, и страж, изображая нож, провёл себе по груди. — Сердце вырезают, голову отрубают, череп раскалывают, мозг достают. Кровь мешают с кукурузными лепёшками — корм для богов. Не бойтесь, скоро и ваша очередь!
В камере кто-то упал в обморок, кто-то завыл, кто-то бился о стену, предпочитая умереть здесь, чем быть съеденным чудовищем. Ведь если тебя пожрёт демон, душа не поднимется к Светоносному Владыке.
Но Диэго не искал смерти. Не потому, что надеялся на спасение, — у него был брат.
Бедный Донна, младше на два года, слабее телом. С детства он ходил за ним по пятам: пас овец, собирал хворост, дрался с соседскими мальчишками, не отступая, даже когда кровь залила лицо. Потом они вместе пошли в море, вместе стали пиратами, вместе добрались до Нового Континента, вместе потерпели поражение и бежали.
Брат потерял руку, истекал кровью, но выжил. А раз Донна жив, Диэго не имел права умереть.
В их камере таких, кто не решился на самоубийство, было семнадцать или восемнадцать. День за днём их держали взаперти, пока наконец не вывели наружу, связав по десять человек в цепочку, и погнали за город.
Два дня они шли, потом начался подъём в горы. Солнце палило нещадно, и кожа Диэго покрылась волдырями. Но конвоиры, видимо, хотели, чтобы пленники дожили до места. Они позволяли пить из ручья, бросали по лепёшке маиса. Кричали, пинали, били плетью, но не насмерть.
Диэго поддерживал брата, поил его, кормил, поднимал, когда тот падал. Донна бредил, жар не спадал, распухшая рука пульсировала болью. Диэго тащил его, стараясь не задеть рану, и твердил себе: «Дойдем — станет легче. Раз не убили раньше, не убьют и теперь».
Они спотыкались, карабкались, падали, пока не добрались до цели. Один из воинов показал на нескольких пленников, другой поднял каменный нож — и резким движением перерезал верёвку, связывавшую десятку.
Некоторых увели влево, других вправо. Донну выбрали и указали в сторону.
— Донна! Донна! — Диэго бросился вперёд, но страж ударил его ногой и прижал к земле.
Тот, кто выбрал Донну, хмыкнул, сделал жест — и на брата опустился луч белого света. Стоны смолкли, жар спал. Диэго облегчённо выдохнул, но тут же похолодел: перед ним стоял языческий чародей.
Еретик. Служитель демонов.
Пока он пытался осознать увиденное, Донну уже подняли и подтолкнули к магу. Тот прищурился, осмотрел его с ног до головы, потом махнул рукой — и брата вернули к нему, в общую цепочку. Их вместе, с ещё несколькими пленниками, втолкнули в тёмный коридор.
— Ты! Ты! Ты! Внутрь!
— Ты — тоже!
Их разделили по комнатам. Братьев грубо разлучили, заперев в соседних камерах. Диэго бросился к двери, тряс решётку:
— Донна! Донна! Как ты? Что они делают с тобой?
— Всё в порядке! — донёсся приглушённый голос. — Меня держат отдельно, рядом туземец, но между нами решётка, он не достанет!
Диэго перевёл дух и только тогда огляделся. В его камере тоже лежал абориген — обожжённый, ослабевший, с воспалённым лицом. Перед ним стояли кувшин с водой и глиняная миска. В углу — деревянное ведро, видимо, для нечистот.
Между ними не было перегородки, можно было дойти за пару шагов.
— Ты! Кормить его! Поить! Ухаживать! — раздался за дверью окрик. Внизу открылась маленькая заслонка, и внутрь протолкнули два простых сосуда: один с водой, другой с густой кукурузно‑тыквенной кашей.
Заслонка захлопнулась, и голос снаружи рявкнул:
— Он умрёт — ты умрёшь! Он жив — ты жив!
Что это значит? Зачем их поместили вместе? Если нужно ухаживать за больным, почему не сделать это в городе?
Диэго не понимал, но выбора не было. От его забот зависела жизнь брата. Он покорно засучил рукава, поил больного, кормил, смачивал соломой его лоб, чтобы тот не сгорел в жару.
Такое происходило во множестве комнат. Одних пленников держали за решёткой напротив больных туземцев, чтобы ветер дул от них к людям. Других — вместе с заражёнными. Кого‑то запирали в тесных помещениях, где лежали одежда и испражнения больных. Некоторым впрыскивали кровь заражённых — с разными стадиями болезни: от первых признаков до смертельных судорог. Были и такие, кого разделяла решётка, но воздух шёл от пленников к туземцам, а в комнату выпускали комаров, блох и вшей.
Каждый опыт включал по пять‑десять групп: воинов низших уровней, рыцарей, редких чародеев, священников Света и пленных аборигенов.
Грэйт стремился охватить всё возможное. Пленных у него хватало.
— Неудивительно, что ты сумел создать вакцины от оспы и бешенства, — заметил архимаг Хайнс, впервые наблюдая работу Грэйта вблизи. Он покачал головой, поражённый. — Исследование продумано до мелочей. Даже я не придумал бы лучше. Но скажи, что ты сделаешь с пленными, когда закончишь?
— Конечно, вылечу их! — не задумываясь ответил Грэйт. — Использовать их для опытов уже жестоко, но после заражения я обязан их исцелить. А потом… возвращать нельзя. Здоровых снова отдавать на жертвоприношение — нелепо!
— Что ж, разумно, — архимаг пожал плечами. — Всё равно впереди ещё множество экспериментов.
Он помолчал, потом усмехнулся:
— Кстати, ты уже придумал, как назовёшь свой институт?
— А? — Грэйт растерялся. Он и не думал об этом. Ведь во всём Орлином Королевстве, да и на всём Новом Континенте, институт только один. Зачем ему имя? Скажут — «исследовательский институт Нового Континента» или «институт тропических болезней» — и всем будет ясно, о каком месте речь. Названия нужны тем, кто придёт потом.
— Не придумал? Тогда позволь, я предложу, — с лёгкой усмешкой сказал архимаг Хайнс.
Грэйт насторожился. Что он собирается выдумать? «Институт Чёрного Ворона»? «Институт Чумы»? Нет уж, таких названий он не примет!
— Смотри, — продолжил Хайнс, — твой институт только что основан, а уже спас столько людей. Почему бы не назвать его «Институтом Зонта» — ведь он словно укрывает людей от бед?
Грэйт застыл, не веря ушам.
Архимаг, вы в своём уме? Вы хотите, чтобы Орлиное Королевство исчезло с лица земли?!
