Взрыв ударил в ущелье. Звук рикошетом метался по изломанным стенам, превращаясь в нескончаемый грохот, уходивший далеко вниз по долине.
А в трюме Грэйт ничего этого не слышал — лишь один-единственный, оглушительный БА-БУМ!
Бернард-варвар, державший на спине стальной щит, рефлекторно выгнул руку; Грэйта швырнуло грудью вперёд, в лёгкие словно вбили кулаком. Варвар поймал импульс и выстрелил вперёд: вздыбившаяся воздушная волна едва не оторвала двухметрового бойца от палубы.
Чёрт возьми, как же хорошо, что мы перестраховались… — мелькнуло у Грэйта. Одним щитом или голой спиной тут бы не отделаться — от такой детонации он бы хлестанул кровью из носа не хуже, чем из топора.
Он по-прежнему висел у варвара на спине, когда тот прорвался из трюма на палубу: груз уже кособочился, тяжело кренясь на затопляемый борт. Бернард даже не попытался взяться за вёсла — схватил ближайшую шлюпку, швырнул её в воду, сам прыгнул, оттолкнувшись так, что утлое судёнышко хрустнуло, — и тем же толчком вскочил на прибрежную террасу. Оттуда, почти не касаясь камней, рванул наверх.
Едва они вывалились на гребень, со стороны стоянки флота взмыла к небу слепящая сигнальная сфера.
— СВАЛИВАЙ! — заорали сразу несколько глоток.
Кардинал-красноплащ Хоук бесился. Кто-то командует главной эскадрой, а ему досталась вторая линия; кто-то прошёл по спокойной реке тридцать миль, а он рвал море сотни миль; кому-то предстоит столичный штурм, а его цель — захолустный граф; в чужой стороне переворот уже завершён, а он ещё должен вычитаться с приливом, проскочить ущелье, после чего тащиться сотню миль вверх по суше, чтобы ударить неприятелю в спину…
Такое унижение не смыла даже любимая вечерняя забава — утопление еретиков. И вот, среди безмятежного сна, колоколом бьёт взрыв: Хоук вскакивает в поту, сердце штопором. Он хватает ночной кубок — вода остыла! — и швыряет в пол:
— Что стряслось?!
— Н-н-не у нас… где-то далеко вверх по реке…
— РАЗОБРАТЬСЯ!
По приказу кардинала взвод чёрных кавалеров из Инквизиции карабкается на скалы. Десятерых ведёт рыцарь девятого ранга: поиск, допрос и казнь — их возлюбленное ремесло. Пятнадцать минут бегом — и первые обломки: разодранные паруса, щепа, плывущая по течению.
— Вверх по реке! — срывается юный оруженосец.
— Вербо, Писание, книга VII, стих 15? — рычит капитан.
Юнец сереет, но выпаливает без запинки:
«Да узрите знамения, не смущайтесь; ибо Я с вами, Я покров вам. Укротите сердца, утешьте стадо Моё и возвестите милость Мою».
— После службы — к отцу Рикарду на исповедь, — отрезал командир и вновь сорвался в погоню.
Следы множились: отпечатки сапог в мокром песке, царапины от альпинистской верёвки — значит, в группе были бойцы не старше пятого круга. Бревна днища вспороты изнутри — не топоры, не огнём; либо алхимия, либо заклинание — значит, маг. Ни одного трупа — значит, взорвали специально, чтобы завалить проход.
Капитан даже не ждал полного доклада:
— Гонимся по гребню! Сообщите флоту: еретики умышленно затопили судно, требуется магическая поддержка.
Одна депеша за другой ложились на стол кардинала. Пока речь шла о «обломках», Хоук ещё держал холодное достоинство: сидел за ореховым столом, медленно пил чай, золотая вышивка на рукаве недвижно мерцала в свечном свете. Но фраза «главному кораблю не пройти; очищение русла займёт трое суток минимум» сорвала маску: фарфор снова ударился о стены каюты.
— Проклятые еретики! Усильте поиски! Кто там командует — Бенджамин? Передайте: всех мерзавцев схватить живьём! Костёр! Костёр! Или… у них проблемы с обнаружением? Вызвать мастера Ясса: пусть развернёт Великое Сияние!
Тем временем победивший отряд летел через тьму. Бернард не выпускал Грэйта из-под локтя, Даниэль наложил на себя Парящий шаг и цеплялся за кромку щита, словно воздушный змей. Ни факела, ни искры: только горький запах пороха да хриплое дыхание.
План был прост: не юг, где ровное плато и конные преследователи, а восток, в лабиринт отрогов. Там скала накроет от взора с небес. Три, четыре миль по отвесному склону — и вот-вот исчезнет последняя щель.
Но позади вдруг вспыхнуло белое зарево.
На горизонте поднялась фигура в белой хламиде; в ладонях она держала сферу, и из той шара веером ударили лучи. Голос казался негромким, однако каждое слово отчётливо легло Грэйту на ухо:
— О, Владыка, Ты начало всего, Ты сотворивший мир, Ты единственный святой. Велик Ты и превыше, Твой взор пронзает тьму, и никакое зло не укроется… Молитва длилась долго; а когда стих последний слог, шар вспыхнул солнцем. Ослепительный свет разрезал километры ночи — и гребень, где прятались беглецы, в одно мгновение стал белым, как день.
